Он победил Наполеона, напоминал себе Александр вновь и вновь, в этом и заключалась его награда! Двадцать шестого июня он выехал из Дувра, чтобы вернуться в Россию до открытия Великого конгресса в Вене, который должен был определить судьбы мира.

Он прибыл в Вену в сентябре, готовый к такой же решительной схватке со своими бывшими союзниками, какая была у него с Наполеоном.

18

Конгресс начал свою работу в Вене первого октября 1814 года в атмосфере общественного блеска, столь напоминавшего зенит славы Наполеона. Вена была переполнена, переполнена королями, принцами, членами царских фамилий, аристократами из всех стран Европы; огромным дипломатическим штатом союзных держав, атташе, конюшими, секретарями и шпионами, а также авантюристами обоего пола. Все модное европейское общество устремилось в Вену, чтобы самим увидеть, как великие державы будут улаживать свои дела, чтобы ближе познакомиться с такими знаменитыми людьми, как Александр, Меттерних, Талейран.

Талейран был вновь министром иностранных дел, кому доверили миссию спасти то, что он сможет, для своей побежденной страны. Доверил ему эту миссию король, который недолюбливал его и дал это поручение, чтобы избавиться от него при Дворе. Русские и пруссаки были едины в своих требованиях – Польша для России, а Саксония для Пруссии.

Меттерних и Каслриг выслушали их предложения и решили, что им не сыскать лучшего союзника в борьбе с бывшими союзниками, чем министр иностранных дел Франции.

Талейран в полной мере воспользовался завистью и разногласиями, царившими между Австрией и Англией и жестоким русским деспотом, кто вскоре начал подкреплять свои требования угрозами войны в выражениях, тревожно напоминавшими Наполеона.

Между Англией, Австрией и Францией был подписан секретный договор, в нем они обязались оказывать взаимную военную поддержку, в случае, если русско-прусские требования слишком далеко зайдут. То положение, занимаемое на данной конференции Талейраном, ничем не напоминало о поражении, которое понесла его страна, и уже к началу 1815 года Александр почувствовал барьер, воздвигаемый его союзниками между ним и его честолюбивыми замыслами. Это произвело на него поразительное воздействие. Не осталось и следа от его знаменитой мягкости очарования; вместо этого он кричал и бесновался. Однажды, после особенно изматывающих переговоров, он пригрозил выбросить Меттерниха из окна.

Только вмешательство австрийского императора предотвратило вызов царем на дуэль графа. Меттерних за спиной царя насмехался над его варварскими манерами и продолжал мстить за нарушенное обещание русских не реставрировать династию Бурбонов. Александр разрушил все надежды австрийцев на власть; теперь же граф так же поступит и с ними. «Царь продемонстрировал себя никем иным, как варваром, – утверждал Меттерних в беседе с французским и английским министрами. – Он приписывает победу над Наполеоном исключительно себе, как будто Англия с Австрией в этом не принимали никакого участия! А это равносильно трагедии, понеси их страны такие жертвы с целью освобождения Европы от тирании Бонапарта только для того, чтобы она попала под власть Александра и его приверженцев – пруссаков. Как Россия, так и Пруссия показали себя как агрессивные страны, которым нельзя доверять. Их наглость не только дерзка, но и несправедлива…»

Эти первые месяцы 1815 года стали для Александра беспокойными и несчастливыми. В Вене к нему присоединилась императрица Елизавета. Не встречавшись до этого почти два года, они отделились друг от друга и пошли каждый своим путем. Елизавета, как только могла, избегала балов и банкетов, чаще оставалась в своих апартаментах в Хофбурге, в то время как город был охвачен бурным и разгульным весельем. Когда ей все же приходилось сопровождать Александра на официальных приемах, они с достоинством играли свои роли: красивый тиран, чья улыбка смягчалась, только когда он обращался к женщинам, и его величественная жена, драгоценности которой были предметом пересудов в Вене.

После этого они расставались, и Елизавета попадала в объятия своего давнего любовника Адама Чарторицкого. Адам состоял в штабе Александра на Конгрессе. С момента их последней встречи с Елизаветой прошли многие годы, за этот период оба изменяли друг другу; но их взаимная страсть вспыхнула с новой силой, хотя раздували ее теперь не страсти, а чувства.

И Елизавета, и ее любовник были несчастны, но Адам просто из себя выходил по мере того, как его надежды на свободу Польши таяли с каждым высказыванием Александра. Его старый друг опять надул его, и он бросился царице в ноги, умоляя простить его за то, что он ее оставил, и принять вновь.

Александр в это время перемежал часы молитв с приступами жесточайшего распутства. Ошибки, которые он допускал во Франции, повторились и в Вене. Чувственная лихорадка будоражила его кровь, и уравновешивало ее только смятение ума. Одним из первых его подвигов было совращение любовницы Меттерниха, надменной и прекрасной герцогини Саганской, которая смогла противиться ему всего лишь несколько часов. Она и не догадывалась о том, что обладание ее телом было лишь местью Меттерниху, и о том, что, когда Александр ушел от нее, он погрузился в цепенящую молитву, больше напоминавшую транс. Он танцевал, обедал и распутничал с венскими женщинами, принадлежавшими всем классам, цинично считая их самыми умелыми в мире в этих вопросах, а потом покидал их и предавался мучительным размышлениям о том, почему Господь позволяет, чтобы его слугу так третировали им же освобожденные нации.

В последние дни февраля он прошел в апартаменты своей жены в Хофбурге и попросил одну из ее дам, мадемуазель Штурц, пойти с ним. В этом не наблюдалось никаких распутных намерений; эта самая Штурц слыла широкоизвестным мистиком, репутация ее была безупречна.

Александр принимал ее в одиночестве. Он уже и раньше беседовал с ней, и нашел, что простота ее действовала на него благотворно.

– Простите за вторжение, мадемуазель, – сказал он, – я был бы очень благодарен, если бы вы уделили мне несколько минут.

Он уронил голову на руки и мрачно уставился на ковер.

– Я устал, у меня совсем не осталось сил. Может быть, вы сможете утешить меня.

Молодая женщина села рядом и по-доброму взглянула на него.

– Вам нужен советчик, ваше величество, – мягко заговорила она. – Хотите, чтобы я помолилась за вас? Если хотите, я начну сейчас же.

Он жестом выразил свое согласие и закрыл глаза. У него очень сильно болела голова, и все его тело парализовало отчаяние.

– Господь Бог оставил меня, – пробормотал он тихо. – Я разбил Наполеона, и все, что я хочу, это обеспечить всеобщий мир, но все стараются помешать мне. Я же объяснил им, что это не мое желание, а воля Бога. Они просто не слушают меня! – Его лицо пылало; он снова начинал сердиться.

Он должен захватить Польшу. Разве он этого не заслужил, как награду Господа за все, чего он достиг?

Штурц опустилась на колени и начала молиться шепотом, а он сидел и наблюдал за нею. Ее благочестие наполнило его тягостным стыдом. Он содрогнулся, вспомнив те часы, которые он провел с самыми разными женщинами. Он старался бороться с этой стороной своей натуры, расстался с Марией, потому что чувствовал, что должен быть достоин той победы, которую Господь даровал ему. А теперь, уже после победы – эта Саган, принцесса Аспергская, герцогиня Орчи, и одному Богу известно, сколько еще.

В конце концов он был внуком Екатерины Великой, наследником «Северной Мессалины». Он вновь склонил голову и начал повторять молитвы за мадемуазель Штурц. Позднее она попросила разрешения прочитать ему полученное ею письмо. Он чувствовал себя отдохнувшим и спокойным впервые за много недель и сразу же согласился. Письмо было от русской дворянки, обладавшей пророческим даром. Она давно уже предсказывала победу царя и его избранность Богом. Пророчество это было сделано перед широким кругом собравшихся, среди которых была и мадемуазель Штурц. В недавнем письме она опять упоминала Александра и в деталях предсказывала его триумф над силами дьявола.

– Она замечательная женщина, ваше величество, – закончила мадемуазель Штурц. – Мне хотелось бы, чтобы вы приняли ее. Меня глубоко поразил ее спиритуализм, а ее способность к предсказаниям просто удивительна.

– Она только что предсказала мне победу над Антихристом, – сказал Александр. – Но я уже победил его, мадемуазель. Он сейчас на Эльбе…

Мадемуазель поднялась и присела в реверансе, и он тоже встал, заканчивая этим их разговор.

– Мадам де Крюденер никогда не ошибается, ваше величество, – спокойно возразила она.

– Я запомню ее имя, – пообещал он, когда уже выходил из комнаты.

Вечером шестого марта пять представителей великих держав встретились в доме австрийского министра иностранных дел и после длительного, сердитого обсуждения, не пришли ни к какому соглашению. Александр выслушал отчет о встрече и отправился спать. Но он не смог заснуть до рассвета, приняв решение пойти войной против Австрии и Англии. Миротворец вынужден опять вынуть меч из ножен.

Это умозаключение наполнило его яростью и счастьем, и он, улыбаясь, забылся сном.

Он пил шоколад в своей комнате, когда слуга объявил о прибытии австрийского министра иностранных дел. Александр взглянул на часы – четверть девятого утра. Он засомневался при воспоминании о том, что прошлой ночью он решил начать с ним войну – прошлой ночью, когда Меттерних стал опять возражать против его предложений.

– Какого черта ему нужно? – в гневе воскликнул он.

– Он говорит, что это крайне важно, ваше величество. Он только Что побывал у императора Франца.

Неужели возможно, что Меттерних наконец-то образумился? Может быть, он хочет согласиться с предложениями русских?

– Проводите графа сюда, – приказал Александр.

Меттерних был, как всегда, безукоризненно одет, но лицо его выглядело очень бледным. Он низко поклонился царю.