Кэт Патрик - Оригиналы

— В любое время! — говорит Элисон, сияя.

— Может быть, сегодня? — спрашиваю я. Она выглядит удивленной.

— А как же чирлидерство? Разве у тебя нет тренировки?

— Я бросаю, — говорю я, пытаясь выглядеть разочарованной. — Я потянула мышцу в голени, которая не заживет, если я продолжу заниматься. К тому же, моя мама нанимает мне репетитора. По-видимому, я не очень хороша в естественных науках.

— Совсем не как я, — говорит она, смеясь. — Ну, я сожалею по поводу твоей ноги — и репетитора, но я рада, что у тебя теперь будет больше времени на тусовки. Встретимся после школы у твоего шкафчика?

— Замётано. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, затем оборачиваюсь. — Эй, Элисон?

Она смотрит на меня с ожиданием:

— Да?

— Мои друзья зовут меня Лиззи. Надеюсь, ты будешь тоже.

Когда я прихожу после школы домой, Элла и мама вместе в гостиной. Я ловлю обрывок разговора: Элла говорит о своей новой школе.

— …просто это немного более сложно, в хорошем смысле, — говорит она.

— Ты всегда была старательной ученицей, — отвечает мама, тепло улыбаясь.

— Я приму это за комплимент, — говорит Элла, улыбаясь в ответ.

Затем они замечают меня, стоящую неподалеку.

— Лиззи! — говорит мама, садясь прямее на своём стуле. — Присоединяйся к нам. Расскажи, как прошел твой первый день?

Сцена выглядит такой нормальной — простая привязанность между мамой и дочкой. Я могла бы стать частью этого. Но что-то держит меня примерзшей к дверному проему, что-то, что пахнет больше чем недоверие. Это эгоистично, но в какой-то мере я чувствую, что мама обидела меня сильнее. Возможно, это из-за того, что я выследила её; возможно, это из-за того, что она не позволила мне встречаться с Шоном. А возможно, это из-за того, что она оставила меня в Сан-Диего, когда Мэгги похитила девочек.

— Всё прошло отлично, — говорю я, скрывая свои эмоции. День прошел намного лучше, чем просто отлично, но я не готова. Мы с мамой заключили соглашение, но это не значит, что я буду делиться лишней информацией. — Я возьму содовую и пойду делать домашнее задание. Попозже зайдёт Шон.

Я смотрю на маму, ожидая её протеста. Ожидая, что она скажет, что Шон не слишком хорош для моего имиджа, не слишком хорош для меня. Ожидаю обычной маминой реакции.

Вместо этого она говорит:

— Шон кажется милым парнем. Содовая в гараже, принесешь упаковку?

— С новой тобой, — говорит Шон, лучезарно улыбаясь, когда я открываю входную дверь. Я оцениваю его незалаченные волосы, теплую футболку, черную толстовку с капюшоном, потертые джинсы и кроссовки, и думаю, что это мой идеальный тип. Он протягивает мне запечатанный подарок; я беру его с любопытством и улыбкой.

— Ты такой милый. Что это?

— Тебе придется подождать и увидеть.

— Иди сюда, — говорю я, хватаю его за футболку и тяну за порог. — Или хочешь побыть снаружи?

— Конечно, — говорит он, протягивая руку и дотрагиваясь до моих волос. — Везде замечательно.

Шон следует за мной через кухню в гостиную, где я беру одеяло с дивана. Мы выходим через двойные двери во внутренний дворик. Не спрашивая, Шон ставит два шезлонга рядом друг с другом; мы садимся, и я накрываю нас обоих одеялом.

— Хорошо, — говорит Шон, когда мы садимся. — Открой его.

Я срываю бумагу раньше, чем слова успевают до конца слететь с его губ. Шон смеется, пока я с нетерпением пытаюсь открыть коробку. Я задерживаю дыхание, когда вижу серебряный браслет с медальоном в форме сердечка.

— Внутри есть фотография, — говорит Шон, указывая на медальон.

Благодаря тому, что световой датчик на крыльце всё ещё горит, я приоткрываю его и чувствую бурю эмоций, когда вижу в крошечной рамке нашу с Шоном фотографию, сделанную так давно в студии его мамы. Он стоит позади меня, его рука, как будто защищая меня, спускаясь с плеча пересекает мою грудную клетку. Наши лица прижимаются друг к другу. Шон смотрит в камеру, а его рот рядом с моим ухом; моё лицо наклонено вниз и вправо, как будто я слушаю секрет, который он мне рассказывает.

— Мне интересно, что ты говорил мне на этой фотографии.

— Я знаю, о чём я думал.

— И о чём же?

— О том, что люблю тебя.

Ветер усиливается, и я дрожу, но не из-за погоды. Я смотрю вглубь глаз Шона и чувствую, что будто скоро взорвусь. Я обязана ему стольким за его дружбу и поддержку, за его любовь и честность. За то, что он увидел настоящую меня раньше, чем у остального мира появился шанс.

— Я тоже люблю тебя, — говорю я и затем целую его, когда световой датчик на крыльце наконец-то гаснет.

Месяц спустя, через день после Рождества, мама позволила Элле и мне проводить Бетси в аэропорт одним. Я знаю, что мама тоже хотела пойти, но я также знаю, что она пытается не контролировать нас сейчас. Я могу только надеяться, что это из-за того, что она пытается вернуть нам часть украденной у нас свободы.

Вместо того чтобы попрощаться у обочины, Элла паркуется, и мы идем с Бетси внутрь. Мы никогда не покидали друг друга раньше, и Элла и я продолжаем идти с Бетси так далеко, как мы можем.

— Обещай, что не вернешься следующим летом с массачусетским акцентом! — говорю я, заворачивая за угол и отступая влево, обходя чей-то чемодан.

— Почему? — спрашивает Бетси, смеясь. — Он опасно потрясающий!

— Мы будем писать каждый день, хорошо? — говорит Элла, делая «мизинец обещаний». Бетси кивает.

— Мы будем, — соглашаюсь я. Мы практически перед красной линией.

— Вы знаете, — говорит Бетси, смотрит на двух людей, стоящих перед ней. Она делает несколько шагов вперед, мы следуем за ней. — Мы не говорили это раньше, но вы, девчонки, мои сестры. Даже больше, чем сестры, вы — мои лучшие друзья. — Она смотрит на Эллу и на меня. — Не забывайте об этом, хорошо?

— Не будем, — говорю я, не в силах сдержать слезы. Это заставляет Эллу и Бетси тоже заплакать; мы все обнимаемся, затем вытираем слезы о пиджаки и шмыгаем носами.

— Водительское удостоверение и посадочный талон, — говорит сотрудник охраны без эмоций, не обращая внимания на наши всхлипывания. Бет в последний раз шмыгает носом и передает документы; это успокаивает Эллу и меня. Бетси забирает обратно документы, затем смотрит на меня и спокойно говорит:

— Всё в порядке, прости её.

На ответ времени нет. Парень машет, чтобы Бетси шла дальше. Но я не уверена, что бы я сказала, если бы было время.

Элла и я отходим от линии и смотрим, как Бет снимает свою обувь и пиджак и проходит через металлическую рамку. На другой стороне она останавливается, поворачивается и машет рукой. Рукой, которая так похожа на мою.

— Живи своей жизнью, — шепчу я ей. Она не может меня услышать, но, несмотря на это, я знаю, что она поняла. Она кивает мне, а затем уходит.

— Давай, пошли, — слышу я позади.

Я поворачиваюсь и вижу, что Элла движется в сторону выхода на парковку, ожидая, что я последую за ней. Я перевожу взгляд с неё на Бет и обратно, глядя на то, как они удаляются от меня в разных направлениях, удивляясь тому, как я себя чувствую при этом. Я жаждала индивидуальности, но маленькая часть меня боялась, что я могу остаться в одиночестве. Но сегодня я не чувствую себя одинокой. Я чувствую себя цельной. Я чувствую себя сильной.

Улыбаясь, я ещё раз смотрю на моих сестер — налево, затем направо.

Элла на одном пути. Бет на другом.

А я там, где и должна быть.

За две недели до нашего восемнадцатилетия мама даёт мне и Элле ранние подарки: билеты на самолет, чтобы повидать Бетси в Массачусетсе, так мы сможем отпраздновать наше совершеннолетие вместе. Чтобы сэкономить на парковке, мама высаживает нас в аэропорту с типичными «прощайте и будьте осторожны». Мы наслаждались Днем рождения новой жизни в этот уикенд, но когда я и Элла возвращаемся, мы находим Шона, ожидающего нас, чтобы забрать с аэропорта.

— Как же я рада тебя видеть! — говорю я, обнимая его изо всех сил.

— Это была идея вашей мамы, — говорит Шон, прежде чем поцеловать меня в лоб.

— Как мило с её стороны, — говорю я без эмоций. Мы в порядке, я и мама, но на этом всё. Год назад я думала отпустить всё, что случилось, но как-то у меня не очень получается, это держит меня. — Пошли, — говорю я Шону, не желая говорить с ним о маме. — У меня есть порядка пяти миллионов фотографий, которые я хочу показать тебе.

Так или иначе, мама делает этот день своим.

Её машина не припаркована у дома, и когда мы заходим в дом, я немедленно это ощущаю. Внутри какая-то неподвижность. И черствость в закрытых дверях дома. Мой желудок сжимается, и боковым взглядом я вижу, что Элла также кладет руку на живот. Звонит телефон; это Бет.

— Что-то случилось?

— Я не уверена, но думаю… — начинаю я, гляда на Эллу.

Она кивает:

— Я тоже так думаю.

— Бет, она ушла, — говорю я в трубку. — Мама ушла.