Кэт Патрик - Оригиналы

Она рассказывала нам ту историю много раз, но только после того, как мы переехали в Калифорнию. До этого всё было невинно и благополучно.

После того как мы сбежали из Флориды, она рассказала нам о своей работе в генетической лаборатории, которая тайно клонировала людей, в то время как остальной мир волновался о клонировании овцы.

Она рассказала нам о своём боссе, докторе Йововиче, который участвовал в плане нашей кражи. Она показала нам газетную статью того времени, когда их практика была разоблачена, и он был публично доставлен в тюрьму в наручниках, когда он под присягой признал, что мы просто могли существовать.

Когда всё изменилось.

— Да, ты такая мученица, — говорю я с сарказмом. — Ты имплантировала эмбрионов в своё чрево, как Дева Мария от науки, и бросила свою жизнь, чтобы воспитать нас. Что ж, спасибо. Я имею в виду, прожить треть жизни почти также хорошо, как одну настоящую.

Моя мама выглядит так разбито из-за того, что слетает с моих уст, что на мгновение я задумываюсь о том, что наделала. Но затем несправедливость из-за Шона настигает меня, и я делаю последний выпад в её сторону.

— Я даже не уверена, почему ты так обеспокоена. Ты даже не наша настоящая мама. Ты должна была просто оставить не-лучших из нас умирать.

Я поворачиваюсь и снова поднимаюсь вверх, пробегая мимо Эллы и Бетси и их открытых ртов на пути к моей комнате. К моей кровати. Я дрожу от осознания того, что я только что открыла то, что лучше было оставить плотно закрытым.

Я изменила мои отношения с мамой. И, что ещё хуже, я никогда не чувствовала себя такой неуверенной в том, кем я являюсь, что довольно забавно для того, кто и так составляет одну треть человеческой личности.

После нескольких часов вина давит на меня с такой силой, что я понимаю, что должна извиниться. Даже если я злюсь на маму за то, что она не даёт мне встречаться с Шоном, то, что я сказала, было ужасно.

И, в конце концов, я знаю, что путь назад к нормальной жизни — к Элле, Бетси и ко мне, живущим как три человека, а не один, — это, во-первых, перемирие, и затем, в конечном счёте, разговор. Но всё начнётся с того, что я извинюсь.

Я покидаю свою комнату и иду искать маму, но когда я спускаюсь вниз, её нет поблизости.

— Она только что ушла, — говорит Бетси, глядя на меня разочарованно. — Прямо сейчас.

— Куда она собирается? — спрашиваю я.

Бетси пожимает плечами.

— Выполнять поручения перед работой.

— Мне нужно поговорить с ней, — говорю я, зная, что чем больше потребуется времени, чтобы извиниться, тем хуже будет. — Я иду за ней.

Я спешу к выходу и засовываю ноги в первые попавшиеся ботинки, затем хватаю ключи и выбегаю из дома. Я прыгаю в машину и мчусь вверх по дороге, постукивая пальцами по рулю, мучительно медленно ожидая, пока откроются ворота.

— Ну, давайте же! — кричу я им.

Проехав через ворота, я двигаюсь по оживленной улице и смотрю в обе стороны: замечаю маму, остановившуюся на светофоре внизу по склону слева.

Я жду, пока несколько автомобилей проедут, чтобы свернуть, и затем быстро двигаюсь по той же полосе, что и она.

Около шести автомобилей позади, благодаря чему ни один не может меня пропустить, и я следую вниз по холму через город, мимо почты, где у неё есть свой почтовый ящик, аптеки, где она покупает свои витамины, и супермаркета, где она делает запасы для дома.

Я следую за ней, пока мы не проезжаем все знакомые места.

Тогда мне становится любопытно.

Я по-прежнему в трёх машинах позади, когда мама останавливается на автостоянке рядом с двухквартирным домом, который был преобразован в офис. Не желая, чтобы она видела меня, я проезжаю мимо и паркуюсь немного дальше по улице.

Я смотрю, как она поднимается по ступенькам к входной двери офиса. Затем, вместо того чтобы просто войти внутрь или постучать, мама достаёт ключ и отпирает дверь сама.

— Что это за место? — спрашиваю я себя вслух.

Пока я размышляю про себя о том, почему дежурный врач нуждается в личном кабинете, мама выходит, закрывает дверь, садится в свою машину и уезжает.

Я не следую за ней: я проезжаю через квартал и становлюсь на месте, которое мама только что освободила. Я дергаю дверь и пытаюсь заглянуть в окно, но все заперто и темно.

Я прохожу со всех сторон в поисках другого пути, но ничего нет. Полностью запутавшись, забывая об извинениях, я возвращаюсь к седану и озадаченная еду домой. В смысле, возможно, в этом нет ничего такого.

Но в этой странной жизни, которую я веду, никогда не знаешь точно.

Я просыпаюсь обеспокоенная тем, что у мамы есть секреты — и тем, какими они могут быть. Потом мои эмоции переключаются, и я прихожу в бешенство, когда вспоминаю, что сегодня воскресенье: день, когда мне нужно идти в кино с парнем, который мне даже не нравится, спасибо за это неуклюжести Эллы и глупой маленькой соломинке.

Проблема была в том, что Элла подвернула ногу прошлым вечером. Она старалась не говорить об этом, но Бетси рассказала, что Элла скакала по комнате, примеряя наряды, и споткнулась о пару туфель. Мама сказала, что нога выглядит нормально, но Элле придется просидеть дома день… может, два.

Нормальные подростки пошли бы в любом случае, прихрамывая, если придется, чтобы провести время с возлюбленным. Но в нашей семье, если ты прихрамываешь или кашляешь, то должен сидеть дома. Слишком сложно скрыть чью-либо болезнь, и упаси бог, если медсестре захочется взглянуть.

Когда Дейв сигналит перед воротами минутой ранее, я жму на кнопку, впуская его, а потом из окна наблюдаю, как он управляет блестящим Лексусом, не тем, на котором я видела его в школе. Он что, живет на стоянке с Лексусами? И машина, и вся ситуация в целом заставляют меня раздосадоваться, но зная, что должна чувствовать Элла, когда я иду на ее свидание, обещаю себе быть милой и постараться хорошо провести время. В конце концов, я же иду в кино.

— Привет, Дейв, — мило говорю я, открывая дверь.

— Привет, Элизабет, — говорит он, разглядывая мое совершенно обычное платье немного дольше, чем нужно, останавливаясь взглядом на вырезе. — Милый прикид.

— Спасибо. — Натягиваю пиджак и застегиваю до самого верха. Я заставляю себя посмотреть, во что одет он: рубашка в клетку и джинсы. Вынуждена признать, он выглядит неплохо, но отгоняю эту мысль.

— Готова повеселиться? — спрашивает Дейв, неловко переминаясь с ноги на ногу, как будто где-то в глубине души он нервничает. Честно, из-за этого мои чувства к нему немного потеплели.

— Ммм… моя мама хочет посмотреть на тебя. Это не проблема?

— Конечно, нет, — говорит Дейв с легкостью. — Родители любят меня.

Он не замечает, как я тихо вздыхаю: по-видимому, тот слабый проблеск милой нервозности был раздавлен самоуверенностью.

Несмотря на то, что прошлый наш разговор состоял из криков друг на друга, мама была любопытной, но дружелюбной; несмотря на то, что я видела ее в тайном офисе, я вежлива. Спасибо ей хотя бы за то, что не держала нас слишком долго: мы были вне дома меньше чем через пять минут.

Вне досягаемости от ее злости и секретов, по дороге к кинотеатру я расслабляюсь. Дейв не в моем вкусе, но он довольно неплох… как друг.

— Прикольная машина, — говорю я, откинувшись на пассажирском сиденье.

— Ага, — говорит Дейв. — Папа разрешил взять ее на время.

— У тебя вроде была похожая?

— Моя подержанная, но да, — говорит Дейв, глядя на меня с улыбкой, которая, я уверена, заставляет многих девчонок падать в обморок. — Я езжу на ней на тренировки, а иногда некоторые парни берут покататься. Теперь она пахнет жареным мясом и потными носками.

— Спасибо за то, что уберег меня от этого, дорогой папа Дейва.

— Может, позовем его? — пошутил Дейв. — Вы двое можете мило побеседовать.

— Конечно. А вообще, почему мы не взяли его с собой?

Мы оба смеемся тем самым вежливым видом смеха, который появляется, когда ты не знаешь кого-то достаточно хорошо, и, когда мы заканчиваем смеяться и никто не может сказать еще что-то еще об отце Дейва, машину наполняет тишина. Она длится только мгновение перед тем, как Дейв включает свой iPod.

Он просматривает свой плейлист и выбирает музыку; первая песня — замедленный ремейк классики хип-хопа. Дейв выжидающе смотрит на меня, как будто я должна начать петь или что-то типа того.

— Что? — Мой пульс учащается. Вмешиваться в чужие отношения довольно стремно.

— Я нашел, — говорит он, крутя iPod.

— Свой iPod? — спрашиваю я, улыбаясь, на случай, если меня занесло не в ту степь, а так, возможно, он подумает, что я шучу.

— Смешно. Нет, песню.

— О, — протягиваю я, делая вид, что вспоминаю разговор, о котором Элла ни словом не обмолвилась. С секунду я ужасно злюсь, пока не вспоминаю, что она действительно много всего мне наговорила — ясное дело, очень трудно вспомнить каждое слово, сказанное Дейву и каждое слово, сказанное ей. — А, песню…

— Вспомнила? Я говорил, что она хороша. «Pretty killer», да?

«The killer-est». По мне, так оригинал гораздо лучше, но, кажется, Элле нравится этот вариант.

— Она напоминает мне о тебе, — говорит Дэвид, напоминая мне Шона. Те же самые слова из уст Шона заставляют меня трепетать; с Дэвидом все глухо. Сколько же было девушек и песен, посвященных им в этом старом Лексусе?

— Очень мило, — говорю я, смотря в окно. Пытаюсь придумать, о чем еще можно поговорить. — Сан-Диего гораздо лучше, чем Флорида, — говорю я внезапно.

— В каком городе, говоришь, ты жила? — говорит Дейв, поворачивая налево. Я вижу внизу справа кинотеатр. — Вы жили недалеко от Майами?

— К несчастью, нет. — Мысленно возвращаюсь в одноэтажный дом недалеко от Клиуотера, где я провела большую часть своей юной жизни. — Мы жили в маленьком городке, о котором ты и не слышал. Множество аллигаторов и искусственных фламинго на газонах.