Глава шестая

Договор об аренде подписали на год. Никита проявил благородство и взял только полторы цены – стоимость первого месяца и половину суммы в качестве страхового взноса.

– Я могу и без этого обойтись! – проговорил он, но Лопахина его перебила:

– Нет, давайте так. Мало ли что… Но мы вам очень благодарны, что только половина суммы. На оставшиеся деньги мы кое-что из хозяйственных принадлежностей купим.

– И не вздумайте – составьте список, я все куплю. Я как раз в большой дом недостающее буду приобретать. Там и для кухни, и для спален… Не тратьте деньги, они вам пригодятся. Вам же теперь на бензин гораздо больше тратить придется!

Лопахина ничего не ответила. Хитрость молодого человека она разгадала. Своей репликой про бензин Никита намекал, что поработать кондитером можно и на месте, тут же, у него.

– Так, мы переезжаем через две недели. А пока надо собраться и с родственниками обо всем договориться.

Лопахина произнесла это бодро, но на душе у нее зацарапали кошки – когда уже все было решено, она вдруг испугалась. «Что я скажу мужу? И как дети без меня?» – эти мысли теперь преследовали ее. Но пути назад не было – на все объяснения подруги дали себе не больше пяти дней.

– Да нечего тут разводить церемонии! – воскликнула Кнор и тут же набрала номер дочери.

– Анечка, как ты там? Хорошо? – прокричала она, хотя слышимость была отличная. – Нет, Анечка, я никуда не вылетаю. Я буду в Москве еще целый год. Во всяком случае, пока я решила так. А потом – посмотрим! Ничего не случилось, просто я хочу пожить нормальной оседлой жизнью. Не буду я жить в квартире – там же просто негде! Там одна мебель и тряпки. Я буду жить за городом. Не одна, с приятельницами.

Тут Кнор отвела трубку от уха, потому что тихая Аня что-то отчаянно заверещала.

– Ох, как она у тебя умеет! – Лопахина покачала головой.

Кнор сделала предупреждающий жест и гаркнула:

– Анна, возьми себя в руки. У меня тоже должна быть личная жизнь! Я напишу тебе подробное письмо!

Потом Софья Леопольдовна отключила телефон и улыбнулась.

– Ну вот. Одна бы я долго собиралась, а в вашем присутствии мне это далось намного легче. Ничего! Пусть попробует пожить без меня. Столько лет замужем, а все между мужем и матерью притулиться пытается!

Остаток пути прошел в молчании и тихой зависти – Лопахина и Вяземская завидовали Кнор. В том, что они затеяли, самым трудным было не найти деньги и тем самым получить возможность переменить жизнь. Не найти дом и переехать. Самым трудным было покинуть близких, суметь объяснить им собственные мотивы и остаться с ними в хороших отношениях. Самым трудным было решиться отстоять свое право на свободу, не разрушив мир дома. Кнор первая это сделала. Она сделала это на гребне воодушевления, на волне радости и новых впечатлений. Она не стала дожидаться, когда появятся неизбежные сомнения и переживания. Она отрезала себе обратный путь, разорвав те нити, которые не соединяли, а впивались в кожу, как впивается запутанная нитка, потерявшая катушку.


Ольга Евгеньевна откладывала разговор дважды. Только когда листок настольного календаря намекнул на необратимость времени, она спохватилась.

«Я бы и вчера все сказала, но не хотелось портить настроение Леночке. Да и внучки рядом бегали, они бы расстроились!» – уговаривала себя Вяземская. Она не хотела признаваться, что ей страшно – она боялась рассердить дочь и зятя, боялась расстаться с внучками и очень хотела быть полезной в этом сложном домашнем хозяйственном механизме. «Вдруг они эту самую няню не найдут! И что тогда?! Леночка не справится, ей потребуется помощь!» – говорила Ольга Евгеньевна сама себе и тут же корила себя за нерешительность.

В среду она проснулась позднее обычного и, заслышав голоса внучек, поспешила на кухню.

– Доброе утро! Девочки, погода отличная, сейчас позавтракаем и пойдем гулять. – Ольга Евгеньевна насыпала в кофеварку кофе и обратилась к дочери, которая делала бутерброды: – Ты тоже еще не завтракала? Вот и хорошо, вместе посидим.

– Мама, девочки сейчас уезжают. Они едут на занятия в студию.

– Ох, как жаль, я так хотела с ними время провести…

– Ольга Евгеньевна, придется привыкать. – В кухню неожиданно вошел зять Толик, который давно должен был быть на работе.

– К чему привыкать? – удивилась Ольга Евгеньевна.

– К тому, что у девочек будет совсем другая жизнь. Бесцельное хождение по детским площадкам, прогулки по улицам – это все в прошлом. Им теперь надо заниматься.

– Ну, видите ли, прогулки по улицам тоже нужны, – резко ответила Ольга Евгеньевна. Очарование позднего утра, когда в доме остаются одни женщины, включая самых маленьких и смешливых, пропало. А ей так хотелось выпить кофе и поболтать с дочерью. Ей так хотелось взять на колени внучек и рассказать им какую-нибудь историю. Ей хотелось не торопиться, а проживать этот солнечный день так, как пьют кофе, – не спеша, со вкусом, смакуя каждый глоток. Но не получилось. Ей напомнили о том, чего она так страшилась, о том, что было не очень понятно и неприятно. Вот только вопрос – зачем ей об этом говорили? Зачем уже в сотый раз с удовольствием наблюдали, как портится у нее настроение, как исчезает улыбка, как вырывается вздох сожаления и беспомощности.

– Скажите, а как по-вашему, детям с бабушками вообще нельзя общаться? – спросила она, глядя зятю в лицо.

– Можно, – с готовностью ответил тот. Он вообще отвечал всегда быстро, с удовольствием и, как правило, говорил вещи неприятные.

– Можно, конечно, можно, – повторил зять, вгрызаясь в поджаренный хлеб, – но до определенного момента. Наступает период, когда детям нужен другой уровень. Понимаете, не только возрастной, но и интеллектуальный, педагогический.

– То есть бабушка может только попу подтереть и памперс поменять? – Ольга Евгеньевна с каким-то наслаждением произнесла эту фразу. Она давно заметила, что зять достаточно брезглив и впечатлителен.

– Мама, мы за столом… – Лена попыталась одернуть мать.

– Ну мы же о детях разговариваем! Что такого неприличного я сказала? – сделала наивное лицо Ольга Евгеньевна.

– Не волнуйся, Леночка, считай, я уже позавтракал. – Зять демонстративно отложил надкусанный бутерброд.

Вяземская налила себе вторую чашку кофе. Впрочем, вкуса она сейчас не чувствовала. Ее опять задели слова зятя. Она уже хотела было добавить реплику, но в этот момент зазвонил мобильный и кухня заполнилась голосом Толика.

– Ну вот, Ленок, тебе девочек везти в студию! Меня вызывают срочно!

– Я не могу! У меня же собеседование! Я не могу его перенести! Я его ждала месяц! – воскликнула Лена, и в этот момент оба, и дочь, и зять, посмотрели на Ольгу Евгеньевну.

– Что? – она сделала вид, что не понимает их взглядов.

– Мама, ты можешь…

– Ольга Евгеньевна, вы хотели побыть с внучками…

Эти двое заговорили одновременно.

– Я уезжаю, – произнесла Вяземская и почувствовала себя космонавтом, который вышел в открытый космос. Казалось, ее связывает с реальной жизнью только тоненький поясок ее старенького халата, на который так часто шипела дочь Лена.

– Куда?

– Куда?

– Я переезжаю. Буду жить за городом.

– Ты едешь в санаторий?

– Нет, я сняла дом. Часть дома. В Рузе. Сняла на год. А там посмотрим. Я как раз сегодня вам хотела все сказать. Кстати, поэтому я не смогу никуда отвезти девочек – мне надо собрать вещи.

– Ты шутишь?! – Лена во все глаза смотрела на мать.

– Нас шантажируют! – важно произнес зять.

Ольга Евгеньевна давно догадывалась, что большой сообразительностью и чуткостью муж дочери не отличался. Она покинула кухню, предоставляя родителям самим решать проблему с посещением девочками занятий.

Весь день прошел в сборах – белье, платья, брюки, пальто и куртки. Потом Ольга Евгеньевна вдруг подумала, что надо взять книги. Любимые, которые она часто перечитывала, открывая в произвольно выбранном месте. Нужны были словари и рабочие тетради с лекциями – Ольга Евгеньевна собиралась преподавать. Ездить в Москву раза три в неделю ей вполне под силу. Тем более что до пенсии оставался год. Сбережения у нее имелись, но теперь, в этой самостоятельной жизни, надо было быть осторожной. Ольга Евгеньевна отложила несколько милых безделушек и подарки внучек. Сборы она закончила под вечер, и оказалось, что в новую жизнь вещей она берет не так много. Больше оставалось здесь, в доме, где все-таки хозяйкой назвать себя она не могла. Ольга Евгеньевна села в кресло и задумалась. Ей было не страшно, ей было не жаль разлучаться с внучками, она со спокойной душой оставляла дочь. Та выросла организованной и сильной. Ольге Евгеньевне казалось, что она уезжает со спокойным сердцем и любопытством. Ей было страшно интересно, как оно будет там, в новой жизни, в компании подруг.

Дочь зашла к ней поздно ночью. Ольга Евгеньевна и ждала этого момента, и страшилась.

– Мама, ты точно все решила? И потом, куда? Как, в каком месте ты будешь жить?! Почему ты ничего не сказала нам?

– Лена, решилось все неожиданно. И буду я не одна. И тетя Зина, и Софья Леопольдовна…

– Она же в Германии.

– Она тоже будет жить с нами.

– Вы с ума сошли! Вам много лет! Здоровье, нервы… без ухода, без внимания…

– Лена, но и здесь я тоже не очень… – Ольга Евгеньевна хотела договорить, но Лена ее перебила:

– Мама, ну все-таки, мне кажется, что я, мы… Мы тебя вниманием не обижаем…

Ольга Евгеньевна спохватилась:

– Что ты! Что ты! Леночка, без вашей помощи я бы не знаю, что делала! – сейчас она была искренней. И дочь, и вредный зять помогали ей. Каждый месяц на ее карточку ложилась небольшая сумма, которая обеспечивала покой, уверенность и позволяла некоторые развлечения. «Я должна быть честной и благодарной – дети обо мне заботятся!» – подумала Ольга Евгеньевна.

– И все-таки, мама, ты мне можешь объяснить, почему так решила поступить?!