Александр Гордиенко - Ордер на Любовь

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду Владимира Высоцкого: «Лишь мгновение ты наверху! И стремительно катишься вниз»… Слышали?

– Нет… Это как-то прошло мимо меня.

– Вот видите… А я вырос на нем.

– Расскажете мне про него. Хорошо?

– Это невозможно. Его нужно слышать. У него главное – как, а не что… Но вечером. Хорошо? Мне пора бежать на встречу. Не люблю опаздывать.

– Спасибо вам, Саша!

– Да за что?!

– Мне интересно все, что вы говорите. О своем отношении к жизни. Не таком, как у всех. Так я вечером позвоню? Хорошо?

– В смысле «рассказа дотошного»?

– Не поняла.

– Я о Высоцком.

– Ну да. И о нем – тоже…

Прямой эфир. Аппаратная

Второй тур. Интеллектуальный. 1/8 финала. Продолжение.

Дикало проводил Юлию в сектор для проигравших и вернулся к лототрону.

– Жизнь продолжается! На подиум вызываются… – Дикало в очередной раз запустил лототрон.

– «Пентагон», камеры, внимание!

– Белый сектор – номер двадцать девять! Екатерина Строева!

Девятая камера выхватила Екатерину Строеву, девушку очень тонкого, почти субтильного телосложения, с непропорционально большой для такого тела грудью, волосы – вороново крыло; зеленоглазая красавица с холодным взглядом, в ослепительно белой хлопчатобумажной блузке с коротким рукавом на резинке и в короткой узкой белой юбке печатающей походкой «вижу цель» двинулась к белому выходу из «Пентагона».

– Оранжевый сектор – номер десять! Ирина Мартынова!

Ирина Мартынова, блондинка с ухоженными густыми длинными волосами, в черной облегающей блузке с открытым животом, джинсовых шортах, черных колготках и в высоких, по колено сапогах уверенным движением откинула волосы, улыбнулась в камеру – «все хорошо».

– Аплодисменты! – Дикало переместился к подиуму. – Екатерина Строева! Белый сектор. Ирина Мартынова! Оранжевый сектор.

– Катя, к вам первый вопрос. – Дикало взглянул на свой монитор. – Вы готовы? Лично я не готов… Не готов ответить на этот вопрос. Да… Вопрос… Тот еще вопросик… Катя, а как вы думаете, в чем разница между турбонаддувом и пистолетом?

– Ну что вы, Алексей… – Катерина обозначила улыбку. – Это же очень просто. Разница – в скорости. Насколько я себе представляю, при использовании первого, турбонаддува, можно быстро ездить, а после использования пистолета – уже нет. Только под Шопена.

– Третья – Дикало – крупный! – буквально проорал Няма.

И вся страна увидела умные растерянные глаза одного из самых любимых ведущих отечественного телевидения.

– Поразительные познания у вас, Катя… в музыке. Аплодисменты!

Алексей без паузы резко развернулся к Ирине Мартыновой.

– Ирина, вопрос к вам: Ирина, какие мужчины вам ближе – лысые или с брюшком?

– Ближе?.. Ближе, конечно же, с брюшком – на размер живота.

В зале раздались смешки.

– Кто победит? – Наум развернулся в кресле к Железнову.

– Строева. Типичная стерва с анемичным лицом из класса «неподдающиеся». Тип достаточно редкий. С большой силой воли. Для обуздания требует неимоверных усилий… Чем и разжигает интерес. У зрительской аудитории, конечно, – иронично закончил Железнов.

– Уверен? – В голосе Наума присутствовал неприкрытый сарказм.

– Да не я это уверен. «Джульетта» так считает. Три к одному. А по-русски – неизведанное манит.

– А остальные, значит, изведанные?!

– Няма, не кипятись! Я нахожусь в таком же положении, как и ты. Я ничего не знаю точно. Просто как бывший научник пытаюсь интерпретировать факты. А факты таковы: в противостоянии со сложившимися стереотипами красоты Строева всегда побеждает в соотношении приблизительно 3 к 1. Победить ее может такой же, вернее, еще больший нестандарт красоты, чем она.

– При движении к еще большему нестандарту мы придем к уродине.

– Кто знает, Наум… Может быть, ты и прав. На то ты и Гений. Великий Леонардо считал так же, как и ты: «Великая красота встречается так же редко, как и великое уродство».

– Строева выиграла 37/14, – объявил Борисов.

– Саня, – Наум вперил взгляд в Железнова, – а ты не боишься своей «Джульетты», что она раз и навсегда определит все во взаимоотношениях мужчины и женщины?

– Я? – Железнов явно был удивлен вопросом. Чувствовалось, что ему и в голову такое не могло прийти. – Я не боюсь.

– Почему?!

– Да потому что я точно знаю, что между очень красивой и любимой женщиной дистанция галактического масштаба.

– Успокоил!

– Да чего уж там. Пользуйся, пока я жив.

В этот момент у Железнова сработал виброзвонок – на экране телефона высветилось: «Кеша».

– Да, Кеша, что у тебя? Понял… Хорошо. Бери список и – ко мне, в кабинет. Встречаемся через три минуты.

Железнов схлопнул телефон:

– Няма, я у себя. Что-то там начинает вырисовываться. По поводу Силуминовой. У Кеши появилась какая-то исходная информация. Хочу посмотреть. Может быть, удастся разобраться по ходу пьесы. Ням? Я исчезну минут на пятнадцать. Хорошо?

– Иди, Пинкертон. – Наум перевел взгляд на эфирный монитор. – Какая пара? – Вопрос был обезличен.

– Третья из восьми, – первым откликнулся Борисов. – Алина Караваева, двадцать третий, и Яна Абдулова, пятнадцатый.

На эфирном Дикало объявлял результаты голосования мужской аудитории: с небольшим преимуществом «интеллектуальный» конкурс выиграла Яна Абдулова – голубоглазая шатенка с ласкающей взгляд женственной фигурой и милой родинкой над верхней губой.

Офис телекомпании

За 8 месяцев и 10 дней до выхода в эфир финальной игры «Она мне нравится».

Середина апреля. Среда.

«Я убью его! Или положу денег на телефон! Одно из трех…» – Железнов уже в который раз давил на клавишу «Вызов» напротив адреса «Няма» после очередного «…абонент временно недоступен. Попробуйте позвонить…» Через три часа Железнов с Наумом должны были вылетать в Уссурийск на очередной кастинг-тренинг: с одной стороны, отобрать дальневосточных красавиц, а с другой – посмотреть на ребят, рекомендованных местной станцией-партнером на предмет, можно ли доверить им «окучивать» весь регион, ну и, конечно же, немного их поднатаскать во время кастинга, опять же, на предмет, кого нельзя брать в проект.

Машина под парами. Няма недоступен. Знакомо. Опять завис у какой-то своей обожательницы.

– Алле, – умирающий голос Нямы свидетельствовал, что он: а) в горизонталке, б) небрит, в) не собран.

– У тебя паспорт с собой?

– Да-а… Но в загс… не пойду…

– Скажи это своей подруге!

– Злой ты, Саня, нельзя женщине говорить…

– Слушай сюда, Няма. – Железнов был на пределе. – Если ты не оторвешь свою задницу от кровати и через две минуты не будешь на улице ловить машину, ты его никогда не увидишь!

– Кого его? – Наум явно ничего не понимал, но все равно «его» терять не хотел.

– Тигра уссурийского! Няма, у нас через три часа самолет. В Уссурийск. Хватай паспорт, такси – и в аэропорт.

– А там холодно? – Няма потихоньку начинал включаться.

– Тебе там будет жарко! Гарантирую!

Железнов захлопнул телефон и развернулся к Оберсту. Тот сидел на нижней жердочке, явно прислушиваясь к разговору: голова наклонена вперед, клюв приоткрыт, глаза – хитрые.

– Маша! – неожиданно произнес Оберст.

– Подслушивать нехорошо! – Железнов еще не отошел от разговора с Наумом, поэтому ответил, может, несколько резче, чем хотел. Опомнившись, он существенно смягчил тон. – Извини. Это не Маша. Это наш с тобой друг Наум, который…

– Маша, – еще раз произнес Оберст.

– Оберст, ты выдаешь желаемое за…

В это время зазвонил телефон. Маша. Железнов очень внимательно посмотрел на Оберста.

– Маша… – тепло произнес Железнов. – Как же хорошо, что вы позвонили.

– Вы можете говорить?

– Да, лет с двух умею. Не помню.

– Саша, вы как всегда… Вы улетаете. Мне почему-то очень неспокойно…

– Маш, у нас «Боинг», то ли 747, то ли…

– Я не об этом. Хотя и об этом тоже… Саша, когда вы далеко и я не могу позвонить, я начинаю физически ощущать, что вас нет рядом. И мне плохо… Правда плохо. Это что-то совершенно новое в моей жизни. И тревожное…

– Маша, это я должен вас ревновать. Только сейчас узнал, что у вас есть поклонник, который живет с вами на одной волне. Представляете мое состояние?

– Как это?

– Маша, да что же в вас такое! Секунд за двадцать до вашего звонка Оберст ничтоже сумняшеся сообщил мне, что вы решили позвонить мне.

– Правда?! Я хочу с ним познакомиться.

– И не надейтесь! Любимых женщин, как правило, уводят лучшие друзья.

– Меня трудно… увести.

– Маша! Вы в первый раз не произнесли «невозможно»! Вы даете надежду.

– Саша… Вы сильный человек. Я знаю, как вам плохо… без меня, а вы находите в себе силы шутить.

– Иначе я давно сошел бы с ума, Маша. Представьте себе на секунду, что вы никогда не увидите своего ребенка… Продолжать?

– Не нужно, Саша, о детях… Я буду… Я буду ждать вас, Саша. Мне плохо без вас.

Железнов схлопнул телефон и развернулся к Оберсту. Тот сидел на верхней жердочке, клюв приоткрыт, правое крыло откинуто в сторону, демонстрируя восхитительное сочетание красного и зеленого.

– Повыдергиваю, – процедил Железнов, имея в виду явно не Оберста. Отбросил крышку. – Няма, ты где, я убью тебя!

Общая территория перемещения. Кабинет Железнова

Второй тур. Интеллектуальный. 1/8 финала.

Железнов влетел в свой кабинет. Кеша уже был на месте, расположившись на «пьяном стульчике» за полустолом для совещаний. Полустол – половина круглого стола, очень удобно сопрягающаяся с прямой стенкой. «Пьяный стульчик» – перифраз, стул для пианино, неизведанными путями прибившийся к Железнову во время очередной «пертурбации» – переезда. В связи с бурным расширением компании Железнов за относительно небольшое время работы в компании переезжал восемь раз, после третьего раза он начал роптать: «Как вы, ребята, ни садитесь, все в финансисты не годитесь…» После седьмого – смирился: «…Им овладела охота к перемене мест…» Соответственно, стульчик стал «пьяным» исключительно из-за того, что использовался не во время производственных совещаний, а преимущественно во время дружественных посиделок – опоздавшему предлагался стульчик и штрафной стакан. Далее – по схеме: вынос тела, транспортировка домой, имя нарицательное для стульчика.