Но когда Виталий рассказал все, что следует, по его мнению, знать о цветке, Ольга почти не подходила к нему, лениво плескала воды в горшок, думая о другом, морщась от полученных чрезмерных знаний. Через месяц листья пожелтели, через неделю после этого осыпались, и Ольга вытряхнула хойю, которая все еще называлась великолепной, но такой уже не была, в зеленое мусорное ведро и накрыла такой же зеленой крышкой. Горшок помыла. С тех пор он исполняет роль полезного горшочка для кухонной мелочи, которую выбросить жалко и применить негде: корковые пробки от бутылок, аптечные резинки, кнопки, отскочившие от рамы, которыми прикреплялась защитная сетка от летних мух.

Лучше уж, решила Ольга, глядя на баночки, она вымажет весь крем, а потом… если будет это «потом», с досадой отмахнулась она, спросит, есть ли на свете не голубой лен.

Ольга отвернулась от сумки и схватилась за щеку. Неужели зуб заныл? Или показалось? Странное чувство – не досада, не опасение, а что-то, схожее с надеждой, шевельнулось внутри. Зубную боль нельзя терпеть, значит, надо остаться дома и пойти к стоматологу.

Ольга прислушалась – до нее донесся тихий, но угрожающий звук. Это была песня дрели – новые соседи, справа от нее, делают ремонт. Бормашина если и тише, то не намного, напомнила она себе, потому что у новых жильцов дрель не простая, а бесшумная.

Она отдернула руку от щеки. «Брось, – сказала она себе, – никакой зуб у тебя не болит, а вот голова заболит – это точно, если разворошить мозги, как муравейник под сосной». Себе дороже, они с Юркой пробовали не раз в детстве. Потом не знаешь, как удрать от быстроногих насекомых. Незачем и мысли ворошить, пусть лучше сидят там, где сидят.

И вообще о чем она думает? Билет купила, никто его не подарил и насильно не всучил. Срок подошел – третья пятница четного месяца. Апрель на дворе. Все так, как сто лет подряд. Вперед.

Ольга быстро наклонилась над сумкой и кинула в нее зеленую косметичку. А сумка-то какая дурацкая, скривилась она. Гобеленовая. Его, между прочим. Или его мамочки. Потому что ее собственную, черную, похожую на двухкилограммовый овальный хлеб под названием «Сельский», который пекут во французском гипермаркете, забрал Виталий. Ее сумка не только приличнее, но и удобнее – с двумя колесами, не надо тащить в руке, перекосившись на один бок. Она же не Фемида, у которой плечи не дрогнут, что ни положили ей в руки.

Ольга ухмыльнулась. Какое, однако, двусмысленное сравнение – богине правосудия положить в руки. Причем неточное – кладут на весы, которые она держит. Но даже не это смешно, другое – кто она такая – рядовая до обыденности, а сравнивает себя с кем? С богиней правосудия!

Ладно, успокоила она себя. В конце концов, Фемида тоже женщина. Значит, некоторое сходство просматривается. Интересно, вдруг пришло в голову, а у нее были любовники? Она фыркнула от нелепости самой мысли. А собственно, чему она удивляется? Их не могло не быть, иначе, кто бы руководил движением тех рук, которые клали что-то на весы богини?

Фу, Ольга вытерла со лба пот. Не к добру эти мысли о судах и правосудии. Но видимо, здорово разворошила муравейник в голове, сама того не желая. Теперь, расталкивая всех, вперед вылезает эта мысль: захочет ли ее начальница Наталья Михайловна Дорошина затевать… процесс. Трудно будет доказать, что не она, не Ольга Ермакова, отправила тот ужасный факс в Улан-Удэ. Подпись-то ее.

Как же не любит ее начальница, если так подставляет? Могла бы прямо сказать: «Уходи, не хочу тебя видеть у себя под носом. Ну и что, если фирме из-за твоего свободного греческого перепала большая выгода?»

Ольга поморщилась, чувствуя, как подкрадывается обида, чтобы снова ущипнуть ее. Но это же правда, их турфирма благодаря ей здорово заработала.

Дело в том, что дама по имени Поппи Тцоди из городка Ретимно, что в западной части греческого острова Крит, совершенно рассиропилась, когда Ольга поговорила с ней на ее родном языке. Дама приехала в Москву, как потом призналась, дав себе зарок: предложить свою новую гостиницу с бешеной скидкой только той фирме, где найдет человека, свободно владеющего ее родным языком. Она сама когда-то учила русский, потому что ее отец был греческим коммунистом и боролся с черными полковниками. Он жив и сейчас, держит магазин кожи на самой дорогой туристической улочке в Ретимно. Но с русским у нее не заладилось. Поэтому она готова проникнуться несказанным уважением к тому, кто сумел то, что не далось ей, – овладеть чужим языком как родным. Поппи прошла через несколько московских фирм, которые работают с Грецией, но только в «Солидклиенте» нашла то, что искала.

«Не важно, все сейчас не важно, – одернула себя Ольга. – Собралась – поезжай. Остальное после».

Она снова посмотрела на сумку. Конечно, эта – самая настоящая дрянь. Ее-то как хороша – тянешь за веревочку, а она за тобой скачет послушно, как собачка.

– Ох, – простонала она. – Ну сколько можно? Теперь про собаку.

Снова вынырнуло то, о чем как будто и не думала. О собачке.

На самом деле Ольга всегда хотела иметь собаку. Но из-за этих поездок в Питер ее до сих пор у нее нет. Куда бы она девала песика, например, сейчас? А когда Виталий приедет? У него аллергия на длинношерстных, короткошерстных и гладкошерстных. А голых собак она сама терпеть не может. Это все равно что взять и побрить свою собственную голову. Вообще-то у Виталия на все аллергия и, кажется, начинается на свою мамочку. Чудеса!

Ольга пнула сумку, наполовину собранную, та прошуршала по натертому до блеска паркету и понуро ткнулась в дверной косяк. Видите ли, у него не вошли вещи в эту сумку! Да были бы на самом деле вещи! Страшно подумать – старые номера толстых журналов двадцатилетней давности. У него и так в комнате не продохнуть от бумаг. Ольга поморщилась, словно ощутила запах стоялой пыли. Бледно-голубые, грязно-белые с красными буквами, желтовато-застиранного цвета корешки журналов облепили все стены в его комнате и даже в прихожей.

– Это еще мама собирала, – объяснил он Ольге, когда она захотела узнать, зачем ему столько мусора.

Но что-то насторожило в его тоне, и она задала еще один вопрос:

– А почему твоя мама не держит их у себя?

– У нее негде, – коротко бросил он. – Между прочим, она в праве держать здесь все, что угодно. Эта квартира тоже мамина. – Виталий внимательно посмотрел на Ольгу – или ей померещился тот взгляд?

Нет, никогда не будет жены у Виталия Митрофанова. А если найдется какая, то уж точно не она. Было время, когда – вот глупая – ожидала предложения. Почему? Все просто – Виталий вдруг стал говорить о матери с непривычным раздражением. Ольга увидела в этом знак. Слава Богу, ошиблась.

Господи, спохватилась она, чуть не забыла о том, без чего нельзя приехать в Питер.

Ольга дернула ручку холодильника, который не влез на кухню и громоздился в прихожей. Надо вынуть пакет крабовых палочек. Виталий жаждет получить из ее рук рисовый салат, именно с московскими палочками, именно Бусиновского комбината. Сто лет бы их не ела, поморщилась Ольга. Но сколько еще таких салатов она сделает? И почему? Точнее спросить – зачем? А началось у них все вот как.

2

– Ольга, – сказала Наталья Михайловна Дорошина, – приедет Тошин сын, отдашь ему пакет документов. Задержись и дождись его. Он, наверно, будет бегать по букинистическим до самого закрытия. Кол-лек-ци-о-нер, – по слогам произнесла она, но Ольга не поняла, чего больше в интонации – осуждения или восхищения. – Кстати, нет ли у тебя или у твоих знакомых старых толстых журналов? Ну, разных там «Новых миров», «Октябрей»…

– У меня нет. Но я спрошу.

– Спроси. Если есть – отдай ему. Он обрадуется.

– А… ему зачем? – осторожно поинтересовалась Ольга.

– Чего-то не дочитал, наверно, – фыркнула Наталья Михайловна.

– Но все хорошее давно вышло отдельными книгами, – удивилась Ольга.

– Виталий ищет то, что не вышло, – строго сказала начальница. Она тотчас уткнулась в бумаги, давая понять: она ничего не собирается обсуждать с Ольгой.

Ольга пожала плечами – да что такого распрекрасного могло не выйти, но не стала допытываться.

– А Тоша, этот Антон, кто он? – любопытство подзуживало.

– Тоша? Ах, хотела бы я, чтобы это был он, – засмеялась начальница, не поднимая головы. Но по тому, как дрогнул бархатный бант на волосах, собранных в «дульку» на затылке, Ольга поняла, что начальница хотела поднять голову, но передумала. Слишком много чести отрываться от дела на болтовню подчиненной. – Тоша, на самом деле Антонина Сергеевна, его мать. Моя подруга.

Ольга кивнула и отвернулась от Натальи Михайловны, поэтому не заметила, как та быстро прикрыла рот рукой.

Какая возмутительно неосторожная фраза, укорила себя начальница, вылетела помимо воли. Но это правда – Антонина Сергеевна так ей нравилась, что если бы встретился похожий на нее мужчина, то может быть… Что может быть? Не стала бы поклонницей Сашеньки? Да никогда! Его голос для нее как… как… Как все, что есть у других женщин. Все, что ей нужно, она получает благодаря ему. Ей достаточно. Вот так-то.

– А потом сам Виталий полетит на Крит. – Наталья Михайловна продолжала. – Он ботаник, между прочим, доктор наук. – Теперь она посмотрела на Ольгу. Заметив, как у девушки округлились глаза, она добавила: – Нет, Тоша не старушка. Просто ее сын почти вундеркинд.

– Ага. – Ольга кивнула. – Он летит в правильное место. Таких растений, как на Крите, нет нигде. А цветы… Так хочется увидеть. Пионы, цикламены, критский эбенус.

– Увидишь. Ты в списке рекламного тура, – пообещала Наталья Михайловна.

– Ура! – не удержалась Ольга. – Когда?

– Когда время придет, – насмешливо бросила начальница.


Виталий вошел в офис фирмы «Солидклиент», когда все уже разошлись. Ольга сидела за компьютером и от нечего делать лазила по Интернету. Звоночек, прицепленный к двери, известил – наконец-то он явился.