– Да, я припоминаю, что Ундина каждый раз прилагала к письму кругленькую сумму. – Жюстина не поднимала головы.

– Не грусти, сестра, – мягко подбодрила ее Анриетта. – Скоро Мадлен будет здесь и поприветствует нас милой улыбкой.

– А если она не приедет? – прошептала Жюстина.

– Обязана приехать! Письмо ее матери повергло бы в слезы даже камень. Вот увидишь, как только Мадлен появится здесь, мы вновь обретем заслуженное признание.

Жюстина одернула кружевную отделку юбки.

– А если Мадлен не захочет быть любовницей?

– Это немыслимо! – Анриетта с треском раскрыла веер. – Ей известны фамильные традиции, хотя Ундина и пыталась сбить дочь с предначертанного пути. Как только мы объясним Мадлен, в чем дело, она охотно сыграет свою роль. На карту поставлена честь рода Фокан. Спасти нас может только Мадлен!

– Бедная моя крошка, – пробормотала Жюстина, – кто же спасет ее саму?

Тон сестры начинал действовать Анриетте на нервы.

– Напрасно ты считаешь, что я брошу малышку на съедение волкам. Я обдумала все до мелочей. – Она грациозно опустилась в кресло. – Как нам обеим известно, очень важен выбор первого возлюбленного. Мадлен достойна богатого покровителя, истинного джентльмена, обладателя европейского лоска, утонченных манер и изощренного вкуса. Он должен быть…

– Молод! – перебила Жюстина.

– Великодушен…

– Галантен!

– Искушенным и изобретательным любовником…

– Остроумным и привлекательным!

– Ты слишком многого хочешь, – сухо заметила Анриетта.

– Но ведь Мадлен так молода! – умоляюще произнесла Жюстина, сочувствуя племяннице. – Ты помнишь своего первого любовника?

Выражение лица Анриетты смягчилось.

– Да. Но не следует терять голову. Смазливым лицом сыт не будешь. Ради своего же будущего успеха Мадлен должна выбрать титулованного покровителя с тугим кошельком.

Ее прекрасные серые глаза вдруг широко распахнулись во внезапном порыве вдохновения.

– О Боже, почему это до сих пор не приходило мне в голову? Среди наших знакомых есть англичанин, отвечающий всем нашим требованиям!

– Так я и думала, – с тонкой улыбкой произнесла Жюстина. – Его мать была француженкой.

– А отец – сущим дьяволом!

Сестры с улыбкой переглянулись и произнесли хором:

– Себастьян д’Арси!

– Значит, надо только дождаться прибытия Мадлен. Хорошо бы она не задержалась!

– Боже упаси! – пробормотала Жюстина, со страхом думая о том, что станет с ними, если Мадлен так и не приедет.

Глава 2

Лондон

29 августа 1803 года


Подбирая подол черно-белого одеяния послушницы, Мадлен Фокан неловко спустилась с империала[6] дилижанса во дворе лондонской станции Грейт-Джордж и сразу по щиколотку утонула в грязи. Кругом толпились усталые, недовольные пассажиры, хрипели взмыленные лошади. Мадлен с трудом вынесла утомительное пятидневное путешествие из Фалмута на самом дешевом месте дилижанса. За пять миль до предместий города пассажиров, сидящих снаружи, до нитки промочил летний ливень.

– Эй, поберегись!

Вскинув голову, Мадлен увидела движущийся прямо на нее дилижанс и отпрянула в сторону.

– Посторонитесь, мисс! – крикнул сзади кучер другого дилижанса.

Она увернулась, чудом избежав удара копытом ближайшей пристяжной. Раздраженные пестротой, гулом толпы и в особенности вонью и теснотой двора, лошади фыркали и мотали головами.

– Извиняюсь, мэм, – крикнул ей вслед первый кучер, взмахивая хлыстом и осаживая разгоряченных лошадей.

Путешествуя на верхнем сиденье дилижанса, Мадлен вдоволь налюбовалась живописной природой Англии. Иногда на недавно проложенных ровных дорогах с заставами кучер нахлестывал лошадей, разгоняясь до одиннадцати миль в час. Но чаще дилижанс еле тащился по ухабистым колеям, дребезжа, трясясь и подскакивая, так что все суставы Мадлен теперь ныли. Впрочем, поездка в дилижансе оказалась самой легкой частью ее путешествия.

Ошеломленная шумом после тихой и мирной жизни в стенах монастыря, Мадлен с трудом пробиралась в толпе почтовых смотрителей, мальчишек-курьеров, кучеров и пассажиров, которые напирали друг на друга, требуя свой багаж. Хор голосов то и дело прерывали пронзительный свист и зловещее щелканье хлыстов, от которого лошади в страхе прядали ушами.

Прежде Мадлен не доводилось бывать в Англии. Оставшись во Франции, под крышей монастыря, когда ее мать и тетки бежали от революции в благополучную Англию, девушка тринадцать лет терпеливо ждала, когда за ней пришлют. Томительное ожидание отучило ее питать большие надежды. Близкие желали ей только добра – в этом Мадлен была уверена, но она давно смирилась с мыслью: рассчитывать на то, что они сдержат свои обещания, не стоит.

Однако месяц назад она получила странное письмо от матери, умоляющей ее приехать в Англию. Не имея в кармане и пары су, девушка предприняла полное опасностей путешествие, надеясь лишь на молитвы.

Монахини монастыря Святого Этьена из предосторожности уговорили Мадлен облачиться в одежду послушницы. Добрую половину пути через всю Францию она прошла пешком, ночуя в заброшенных сараях, а иногда – на обочинах дорог. Но даже молитвы и решимость не могли помочь пышущей здоровьем, воспитанной в монастыре девятнадцатилетней девушке преодолеть все препятствия, встречающиеся на пути. Одним из таких непреодолимых препятствий стал Ла-Манш.

В Бресте нашелся только один капитан, согласившийся помочь Мадлен, да и тот оказался контрабандистом. В обмен на проезд и несколько золотых монет Мадлен согласилась переправить контрабандное вино на английский берег.

Бредя по улице, гомон голосов на которой громкостью не уступал шуму на станции дилижансов, Мадлен была готова зажать уши, лишь бы не слышать оглушительных воплей уличных торговцев и лоточников, выставивших на обозрение пестрый товар.

Свернув за угол, Мадлен не удержалась и замедлила шаг, с вожделением глядя на репу на прилавке. Зеленые хвостики аппетитно торчали из крутобоких и белоснежных верхних половинок корнеплода, а нижние половинки отливали лиловым, словно их окунули в чернила.

У Мадлен засосало под ложечкой. За время путешествия ей часто приходилось испытывать голод. Она считала его искуплением грехов – реальных и воображаемых, но, несмотря на все старания, такое искупление давалось ей нелегко. Сейчас Мадлен снова поняла, что она эгоистичное и суетное существо из плоти и крови и что ореола святости ей не видать как своих ушей. Она хотела сберечь остатки денег, полученных от контрабандиста, но поддалась искушению и со вздохом потянулась за самой бокастой репой.

– Стой, воровка!

Запястье Мадлен оказалось в тисках громадной ладони с толстыми пальцами. Изумленная девушка вскинула голову, глядя в багровое лицо коренастого торговца. Редеющие волосы на его макушке торчали дыбом, грязный фартук натянулся на объемистом животе.

– Я не воровка, месье, я могу заплатить. – Мадлен достала из кармана медную монету.

Торговец с удивлением воззрился на деньги, но не отпустил девушку. Не торопясь он ощупал ее взглядом заплывших голубых глазок.

– Знаю я вашу породу!.. Но зачем же тратить деньги?

Во внезапной панике Мадлен отпрянула.

– Нет, нет, месье, я передумала. Я не стану покупать вашу гнилую репу…

– А ну, отпусти ее!

Вздрогнув от неожиданного окрика, Мадлен и торговец огляделись: она – в надежде, а он – в досаде.

В открытом ландо с нежно-розовой обивкой восседала очаровательная молодая женщина, лицо которой было искажено гневом. Ее локоны оттенка спелой пшеницы поддерживал золотой ободок, над ним грациозно покачивались два пышных пера. В ушах и на шее незнакомки сверкали бриллианты. Раздраженным движением она закрыла зонтик, который держала над головой.

– Ты что, оглох, приятель? Немедленно отпусти послушницу!

Лавочник в гневе вскинул голову.

– Не суй нос куда не просят, Иезавель![7]

Он обхватил мясистой ручищей талию Мадлен и потянул ее к себе. Девушка с отвращением отвернулась, чтобы не испачкать щеку о свежее пятно от помидора на фартуке торговца.

Молодая красавица вскочила на ноги, явив миру стройную фигуру, задрапированную в муслин цвета слоновой кости.

– Отпусти послушницу, иначе я велю задать тебе трепку! – задыхаясь от ярости, выпалила она. Низкий вырез ее лифа притягивал взгляды всех мужчин, находящихся поблизости.

Лакей соскочил с запяток ландо и поглубже натянул треуголку на напудренный парик, предчувствуя неприятности.

Тучный торговец смерил худощавого лакея пренебрежительным взглядом, а затем с оскорбительной медлительностью уставился на грудь красавицы.

– Что это нынче всякая мелюзга разгавкалась? Кому какое дело, что я сделаю с этой потаскухой?

Последнее слово привело Мадлен в чувство.

– Я не потаскуха!

Рванувшись, она попыталась высвободиться из лап лавочника, но, ничего не добившись, схватила репу за хвостик. К счастью, удар пришелся прямо промеж глаз торговца.

С ревом он отпустил Мадлен и схватился за нос.

– Сюда, скорее! – послышался знакомый голос, и Мадлен увидела, что красавица в ландо машет ей рукой. Не дожидаясь особого приглашения, Мадлен бросилась к экипажу и очутилась рядом в тот миг, когда лакей опустил подножку. С благодарной улыбкой она забралась внутрь. Лакей убрал подножку и встал перед ландо, сжав кулаки. Торговец спешил следом за Мадлен.

– Что же это творится! – Взбешенный торговец повернулся, взывая к толпе зевак, которая быстро собралась вокруг. – Нет, она от меня не уйдет! Вы все видели – она украла у меня товар!

– Да вон же он! У нее в руке! – выкрикнул мальчишка из толпы, указывая на репу, хвостик которой Мадлен по-прежнему сжимала в кулаке.

Опомнившись, Мадлен швырнула злополучный овощ на прежнее место. С глухим стуком он приземлился на гору репы. К сожалению, удара хватило, чтобы вся пирамида рассыпалась: овощи катились по улице, натыкаясь друг на друга и подпрыгивая, зеваки галдели, а некоторые, самые предприимчивые, принялись под шумок набивать карманы.