– Si, si[16], – отвечает толстуха и прибавляет что-то еще, чего Клэр не может разобрать.

Клэр карабкается в повозку и усаживается рядом с женщиной, и та свистом пускает мула шаркающей рысцой. Повозка сзади нагружена помидорами, баклажанами и перцем, от женщины пахнет землей и дымом, и Клэр сидит молча, чувствуя огромное облегчение. Вскоре впереди появляются окраины Джои.

Она не знает, где может быть Этторе – дома, на работе или где-то еще. Не знает, где его дом, он только сказал ей как-то, что живет рядом с замком, в лабиринте улочек в старом центре, так что она отправится туда, будет ходить, расспрашивать прохожих и держаться подальше от Виа Гарибальди. Мысль, что она может его не найти, лишает Клэр сил, но, словно вознаграждая ее за долгое, полное волнений путешествие, симпатичная молоденькая девушка, проходящая у стен замка, – лишь третья из тех, кого Клэр решилась остановить и расспросить, – машет рукой в сторону узкого переулка напротив. Девушка рисует в воздухе прямой угол и указывает на него, все это время разглядывая Клэр с нескрываемым любопытством. Здесь витает все тот же запах нечистот и мусора; одетые в черное люди все так же молчаливы, у них непроницаемые глаза и голодные лица; несмотря на теплый вечер, волосы женщин спрятаны под платками. Даже покрытая пылью и усталая, Клэр чувствует себя слишком толстой, слишком чистой и слишком бледнокожей. Все выдает в ней иностранку.

Она торопливо направляется к переулку под защиту глубокой тени и чувствует некоторое облегчение, сознавая, что теперь уж точно не наткнется на Бойда, даже если ему вдруг вздумается выйти на прогулку. Пока они гостили в доме на Виа Гарибальди, он сидел или в комнатах, или в садике позади дома. Ничто вокруг его не интересовало, он ничего не хотел видеть. Совсем как Марчи. Стайка босоногих детей проносится мимо Клэр, выпорхнув из дверей, словно всполошившиеся воробьи. У некоторых головы обриты, и волосы отрастают безобразным ежиком, ребятишки все, как один, жилистые и диковатые, в мешковатой одежде. Где-то им удалось раздобыть пару куриц, которые кудахчут и хлопают крыльями, заставляя Клэр инстинктивно пригибаться. В переулок выходят двери, но очень мало окон, каменные ступени источены непогодой, железные дверные кольца, вделанные в камень, оставляют на нем ржавые потеки.

Через сотню футов или около того переулок сужается и круто поворачивает вправо. На этом самом повороте, вдали от оживленных улиц, виднеется внутренний дворик, и тут Клэр останавливается. Сумерки уже сгущаются по углам маленькой площадки, вокруг царит напряженная тишина, словно кто-то затаился и ждет. Из-за ветхих ворот доносится раскатистое блеяние козы, и Клэр вздрагивает. Тут еще две двери, к каждой ведет небольшая лесенка. Клэр внезапно ясно сознает, на какой риск она пошла: опускается ночь, она вторгается непрошеной в чужую жизнь, о которой ей ничего не известно, ее поведение граничит с безумием. А что, если она не найдет Этторе и останется ночью в чужом городе, полном доведенных до отчаяния людей? И даже если она найдет его, ее исчезновение из массерии, возможно, уже обнаружилось, возможно, ее уже разыскивают, и она накличет на его голову не меньше неприятностей, чем на свою собственную. Ей хочется повернуться и уйти тайно, как и пришла, но, собрав остатки решимости, она поднимается и стучится в ближайшую дверь над стойлом.

Через некоторое время дверь приоткрывается и внутри показывается лицо со сверкающими глазами, у Клэр появляется проблеск надежды, что это Этторе. Но глаза темные. Дверь открывается шире, и она узнает Паолу, его сестру, которая первый раз приходила с ним в массерию. Клэр улыбается, хотя вовсе не уверена, что здесь ее ждет радушный прием. Но во всяком случае она отыскала нужный дом – гнилую дверь в тесном дворике, тупичок в лабиринте старинных улиц. Она откашливается и готовится произнести несколько слов, когда Паола распахивает дверь. Того, что говорит Паола, Клэр разобрать не может, но ее настороженность вполне понятна. Сверкающие глаза, глубоко сидящие под темными бровями, выделяются на суровом лице; чувственный рот – единственный намек на женскую мягкость. Клэр решила бы, что они с Паолой ровесницы, но, поскольку Этторе называл ее младшей сестренкой, Паоле не может быть больше двадцати двух или двадцати трех лет, хотя вокруг глаз и на переносице у нее уже наметились морщины, а от ноздрей к уголкам рта залегли складки. На ней выцветшее серое платье с высоким воротом и передник из небеленой холстины; на ногах бесформенные кожаные шлепанцы, волосы, как у всех местных женщин, скрыты под шарфом. Когда она заговаривает вновь, голос ее звучит резко и сердито, и Клэр может лишь покачать головой.

– Этторе? Я надеялась увидеть Этторе, – произносит Клэр по-итальянски. Паола смотрит на нее озадаченно, и Клэр понимает, что Этторе ничего не сказал сестре об их связи. Прищелкнув языком и окинув двор тревожным взглядом, Паола втягивает Клэр внутрь и запирает дверь.

Глазам Клэр требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к царящему здесь полумраку. Она останавливается и смущенно осматривается, поскольку это всего одна комната – единственное помещение со скудной, но тщательно продуманной обстановкой; от низенькой плиты здесь слишком жарко. На плите слегка дымится глиняный горшок, из которого доносится запах готовящихся овощей. Единственная кровать придвинута к задней стене, на маленьком столике, окруженном тремя табуретками, стоит лампа. Одежда висит на крючках по стенам. Оглядываясь по сторонам, Клэр начинает понимать, что эта тесная каморка и есть дом Этторе, где он живет со всей своей семьей. Запах здесь неприятный. Разглядев нишу в одной из стен, она понимает, что оттуда на нее кто-то смотрит. Испугавшись, она делает шаг назад, и ее глаза различают морщинистое лицо мужчины, завернутого в одеяла, неподвижно лежащего и смотрящего на нее немигающим взглядом. Этот мужчина не Этторе, она его не знает. Клэр сконфуженно поворачивается к Паоле, которая стоит, скрестив руки, и, кажется, ждет, что Клэр заговорит.

– Вы можете… можете понять меня, когда я говорю по-итальянски? – спрашивает Клэр, хмурое и недовольное выражение лица Паолы – достаточно красноречивый ответ. Она отвечает на местном наречии, и единственные слова, которые Клэр удается разобрать, – это Этторе и Джоя. – Где Этторе? – делает Клэр еще одну попытку, в надежде протягивая руки. Паола резко вздыхает, барабанит кончиками пальцев по бронзовой коже своих предплечий, и у Клэр обрывается сердце. Внезапно она понимает, что уйдет, так и не повидав его; с чего бы Паоле сообщать ей, где он, даже если они и смогут объясниться.

Наступает долгое неловкое молчание. Паола стоит у двери, и, когда Клэр, виновато улыбаясь, делает шаг в ее направлении, Паола не двигается с места. Клэр понятия не имеет, как ей поступить или что сказать, она не знает, о чем думает Паола, что она собирается делать; Клэр чувствует на себе взгляд человека, лежащего в нише, и от этого волоски у нее на руках становятся дыбом, а горло пересыхает. Клэр здесь чужая, и ей здесь не рады. И тут у нее за спиной раздается тихий шорох, за которым следует тоненький любопытный писк, Клэр оборачивается, лишь теперь заметив ребенка Паолы, лежащего в деревянном ящике на кровати.

Из ящика виднеются только ручки с растопыренными пальчиками, машущие в воздухе.

– О! – восклицает Клэр. Реагируя на звук ее голоса, малыш издает бульканье и еще какой-то звук, исполненный любопытства, и Клэр идет к кровати. Ребенок устремляет на нее взгляд, и она не может сдержать улыбки. У него большие глаза, черные как смоль, на приоткрытом алом ротике блестит слюна. – Он прекрасен, – бормочет она. – Можно мне взять его на руки? – Она смотрит на Паолу, чье лицо смягчается, хотя она продолжает молчать. Клэр просовывает пальцы под спинку ребенка, поднимает его и прикладывает к плечу, удивленная его тяжестью и жаром, исходящим от маленького тельца. Она поворачивает голову, чтобы прижаться щекой к его головке, и чувствует, как он берет прядь ее волос и тянет за них. Освободившись из стеснявшего его движения ящика, он принимается энергично сучить ножками. Клэр покачивает его из стороны в сторону, похлопывая по спинке. От него веет сном, материнским молоком и чуть кисловатым, но совсем не противным запахом маслянистой кожи. Держа на руках ребенка, Клэр ощущает острый приступ тоски, обжигающей и мучительной. По-прежнему улыбаясь, она смотрит на Паолу. – Он прекрасен, – снова произносит она, и, возможно, Паола понимает это слово – perfetto, – поскольку тоже не может удержаться от улыбки, такой нерешительной, словно она не привыкла улыбаться.

– Это Якопо, – говорит она по-итальянски.

Клэр начинает тихонько напевать песенку, слышанную от няни в раннем детстве, названия которой даже не знает. Она продолжает покачивать ребенка на плече, чуть слышно напевая под изумленным взглядом матери, когда дверь открывается и появляется Этторе.

Один глаз у него полузакрыт, заплыл после драки с Людо, видны и другие синяки. Он удивлен и смотрит, словно не веря своим глазам, невысказанный вопрос замирает у него на губах, пока он наблюдает эту удивительную сцену. Его любовница укачивает его племянника, в то время как отец и сестра молча смотрят на нее. Несколько мгновений он тоже просто стоит и смотрит, странное выражение пробегает по его лицу, словно рябь по воде, и Клэр видит себя его глазами, и от этого ей хочется рассмеяться. Но он запирает за собой дверь и резко мотает головой.

– Луна сказала мне, что ты здесь, но я не мог в это поверить. Кьяра, ради всего святого, что ты тут делаешь? Ты, вообще, о чем думаешь… о чем ты думаешь? – спрашивает он.

Паола делает шаг вперед, протягивая руки к сыну, и Клэр с неохотой отдает его.

– Мне нужно было тебя увидеть, – говорит она.

Лежащий человек в нише первый раз подает голос, он тихо и хрипло произносит что-то, и Этторе коротко отвечает.

– Ты не можешь являться сюда вот так! – обращается он к Клэр.