– Тсс… Пип, постарайся поменьше об этом думать. Мы ничего не могли сделать. Это было… ужасно. Это было просто ужасно, я понимаю. Мы скоро уедем, обещаю.

– Обещаешь? – повторяет Пип. Он слишком расстроен, чтобы стесняться бегущих по щекам слез. Клэр кивает, целует свои пальцы и прикладывает к его лбу. – Ты дрожишь, – говорит он, и Клэр улыбается.

– Не могу унять дрожь. Я словно полная миска желе, – говорит она.

– Меня вырвало на ботинки мистера Кардетты, – произносит он без всякого выражения. – Помнишь, те черные с белым, с модной прошивкой?

– Ой-ой-ой, – бормочет Клэр и замечает на его лице слабый намек на улыбку. Но ее по-прежнему душит горловой спазм, и она чувствует, как сильно бьется под ребрами ее сердце.


Утром Клэр пьет кофе у себя в комнате, сидя у окна, чтобы можно было смотреть на небо. Ей не хочется спускаться, не хочется есть, не хочется видеть Леандро, и, когда Марчи входит и начинает порхать вокруг в своей обычной манере, взволнованная, воркующая, Клэр не может поддержать беседу. У нее кончились силы, в ушах все еще стоит дребезжание проволочных очков, падающих на мостовую. Бойд погрузился в зловещее молчание, которое ее так страшит, и она понимает, что сама подтолкнула его к этому. Но она не может заставить себя сказать, что остается; она так же боится расстроить Бойда, как и остаться в Джое. Она разрывается на части, и ей так хочется, чтобы он сказал им, что они могут уехать домой. Читая, она не вникает в слова, вздрагивая всякий раз, как с улицы доносится шум. Она стала свидетелем преступления, и у преступников есть повод наведаться к ней и к Пипу. Но свидетелей было много. Если бы преступники опасались свидетелей, они не стали бы избивать этого тщедушного человека в очках среди бела дня. Они хотели, чтобы люди видели их в деле. Клэр опускает книгу, когда эта мысль приходит ей в голову, и чуть не роняет ее, услышав стук в дверь. Она не отвечает, но через секунду-другую дверь все равно отворяется, и к ней медленно подходит Леандро.

Несколько мгновений он стоит и смотрит на нее, и Клэр жалеет, что не может прочесть его мысли. Она делает усилие, чтобы выдержать его взгляд, хотя ей так хочется потупиться, спрятаться. В конце концов он вздыхает и качает головой:

– Миссис Кингсли, мне так жаль. – Он умолкает, словно ждет от нее ответа, но ей нечего сказать. – Я хорошо понимаю, как тяжело было вам и мальчику стать свидетелями подобной сцены.

– Сцены? Это не сцена, мистер Кардетта. Это убийство. – Ее голос начинает дрожать на последнем слове.

– Человек жив…

– Пока, и по чистой случайности.

– Я понимаю, что вы расстроены, но, пожалуйста, не спешите уезжать – не теперь, вы ведь только-только приехали.

– Я полагаю, нам вообще не следует здесь находиться, мистер Кардетта. В городе явно… творится что-то неладное, здесь какой-то кризис. Может, никто не хочет этого признавать, но это так. Ни Пипу, ни мне здесь не место, что бы ни говорил мой муж. – Она перевела дух, чтобы успокоиться. – Кто был тот человек? Которого они избивали?

– Его зовут Франческо Молино. Он ратовал… вернее, ратует за реформы; это ключевая фигура в крестьянской лиге.

– А люди, которые на него напали?

Тут Леандро замолкает, и Клэр видит, что он раздумывает, какой ответ стоит ей дать. Она выдерживает его взгляд.

– Миссис Кингсли, вы правы. Здесь – кризис, а если точнее – война. Никто, правда, не произносит этого слова, но это война. Между крестьянами и землевладельцами. И я полагаю, что события принимают новый оборот. После окончания Великой войны победа, казалось, была на стороне трудового люда. Гнев и тяготы раскалили ситуацию, перемены назрели. Но теперь у землевладельцев есть новое оружие.

– Эти люди? – спрашивает Клэр, и Леандро кивает:

– Члены недавно созданной фашистской партии… им платят богачи, чтобы вновь повернуть ситуацию в свою пользу. Они срывают забастовки, ставят палки в колеса социалистам. Вам, разумеется, их нечего бояться. Вы не причастны к этим событиям.

– Как вы можете говорить так после того, что произошло вчера? И почему они вот так запросто… творят, что хотят, не боясь ни ареста, ни осуждения?

– Это не Британия, миссис Кингсли; это даже не Италия. Это Апулия. Местное отделение фашистской партии появилось здесь только в июне, его учредили сами полицейские.

– Вы хотите сказать… что им позволено вот так поступать? Что у них официальные полномочия – закон на их стороне?

– Нет. У них неофициальные полномочия, и на их стороне деньги. Здесь это гораздо важнее.

Из сада, куда выходит окно, до Клэр доносятся голоса Бойда и Пипа, которым вторит эхо, приглушающее звуки. Леандро пододвигает стул и садится напротив Клэр.

– У меня есть к вам предложение, – говорит он, сплетя пальцы и глядя на нее поверх них. – Останьтесь в Апулии, но не в Джое. Не в городе.

– Нет, мистер Кардетта. Я хочу уехать домой, и Пип тоже. Может, и Бойд отправится с нами, если я сумею его убедить. Вы прекрасно нас приняли, но я не понимаю, почему мой муж не может работать над проектом вашего нового фасада в другом месте. Он не говорит мне… он… – Она встряхивает головой, внешне она уже справилась с дрожью, но все еще чувствует ее внутри. – Он настаивает, что должен остаться здесь с вами, хотя и не объясняет причин. Так, пожалуйста, отпустите его. Дайте ему уехать со мной и с Пипом.

– Останьтесь ради его же блага и ради… Марчи. Пожалуйста. У меня здесь есть массерия, в пригороде Джои, – ферма в сельской глуши, тихое местечко, где никакие проблемы вас не коснутся. Вы, и Марчи, и мальчик можете пожить там, а мы с Бойдом будем ездить туда-сюда по мере необходимости. Миссис Кингсли, я понимаю, что моя жена здесь несчастлива. Я не слепой. Если бы вы только знали, как благотворно для нее ваше общество! В эти три дня она впервые с нашего приезда сюда стала похожа на себя прежнюю – какой она была в Нью-Йорке. Пожалуйста. Поезжайте в массерию. Вы нужны моей жене, вы нужны своему мужу, а ваш муж нужен мне.

Леандро не сводит с нее своих черных глаз до тех пор, пока ей не начинает казаться, что они пробуравили ее насквозь и, сколько бы она ни извивалась, ей не вырваться. На нее находит знакомое состояние: ей не хватает воздуха, словно что-то сдавливает горло. Это помогает ей не поддаться его нажиму; тишина, кажется, вот-вот зазвенит от напряжения.

– Это очень важно, – произносит Леандро неожиданно мягко, но не отводя взгляда. – К сожалению, я не могу объяснить вам всего открыто и прямо и прошу простить меня за это. Но пока я не отпускаю вас. Боюсь, я не позволю вам уехать. – Клэр смотрит на него, онемев. Она просто не верит своим ушам, но ей очевидно, что Леандро говорит совершенно серьезно. – Вы понимаете, миссис Кингсли? – Выражение его лица и тон голоса не оставляют ни малейших сомнений. Она находится в полной его власти; все они – в его власти. Когда Леандро выходит из себя, это как извержение вулкана, говорила Марчи. На шее у Клэр начинает пульсировать жилка, ей приходится сглотнуть, прежде чем у нее получается заговорить.

– Очень хорошо, – произносит она. И в ответ Леандро тепло улыбается, тень угрозы бесследно исчезает.

Весть об их прибытии отправлена на ферму Леандро под названием массерия Дель-Арко, чтобы там все было готово к их приезду. Оставшийся день они проводят в Джое. Клэр и Пип заново пакуют вещи, а Марчи набивает чемодан одеждой, обувью и косметикой, она с таким энтузиазмом отнеслась к перемене планов, словно речь идет о поездке на пикник или о каком-нибудь торжестве.

– Тебе наверняка понравится массерия, Пип, – заявляет она, когда они садятся обедать.

А Клэр не в силах отделаться от мысли, что это пир во время чумы. Она обводит взглядом лица, пытаясь понять, ощущает ли кто-нибудь, кроме нее, неестественность происходящего, но все ведут себя так, словно ничего не случилось, и она не может взять в толк, кто из них утратил чувство реальности. Только Пип не скрывает своей тревоги. Он оправился от потрясения с легкостью, свойственной юности, после четырнадцати часов сна, но он по-прежнему молчалив, и его глаза устремлены куда-то вдаль.

– Массерия чем-то напоминает замок, – продолжает Марчи. – Она построена, чтобы отбиваться от мародерствующих бандитов, вечность назад. Там есть на что посмотреть, к тому же там много животных. Ты любишь животных?

– Да, я люблю собак – я бы хотел иметь собаку.

– У нас там полно собак! – Марчи подмигивает ему. – Полно коров, лошадей и мулов, но они совсем не такие забавные.

– Собаки сторожевые, учти, – предостерегает Леандро. – Это не домашние питомцы, так что не пытайся с ними играть, пока они тебя хорошенько не узнают.

– Дорогой, ну конечно он не станет, он же не глупенький, – говорит Марчи. – А звезды! Вы не представляете, сколько там звезд!

Когда приносят подносы с кушаньями, все принимаются за еду, включая Пипа, но Клэр все кажется безвкусным; ее язык словно омертвел, и, несмотря на то что в желудке у нее пусто, стоит ей проглотить кусочек, как подступает тошнота. Бойд крепко сжимает под столом ее руку. Она не смотрит на него и слишком быстро выпивает свое вино.

Федерико отвозит женщин и Пипа на ферму в красном «альфа-ромео». Мужчины должны присоединиться к ним через несколько дней. Когда машина трогается, Клэр оборачивается на заднем сиденье, бросая взгляд на Бойда, и видит его мрачное лицо. Он стоит ссутулившись, в его прощальном поцелуе было что-то настолько лихорадочное и неистовое, что прикосновение его губ чуть не заставило ее отпрянуть. Свет фар прорезает темноту, сзади остаются пыль и дым. Клэр думает об обещании, которое она дала Пипу, и гадает, помнит ли он об этом. Что она ответит ему, если он спросит? Пока что его вниманием завладела Марчи с ее непрерывной болтовней. Она сидит впереди, рядом с Федерико, и то и дело оборачивается назад, обращаясь к Пипу:

– Знаешь, в одной из старых спален в массерии есть возвышение, на таких обычно стояли кровати, но сейчас мы не пользуемся этой комнатой, потому что угол крыши там прохудился и с чердака туда забираются летучие мыши! Можешь себе представить! – Ее передергивает от омерзения. – Я бы их всех выкурила оттуда, но Леандро говорит, пусть себе живут. Пусть себе живут! Нам не нужна эта комната. У него иногда очень странные идеи. Что скажешь, Пип, если мы с тобой проведем там пару уроков актерского мастерства, а может, даже что-нибудь поставим? Как ты на это смотришь?