Между тем Лидди устала следовать за Сэмом по всему залу и приняла чье-то приглашение на танец. Это не улучшило его настроения. К мешанине отрицательных эмоций добавилась ревность, а ревность всегда обостряла худшее в натуре Сэма, порождала неуправляемый гнев, заставляла быть грубым.

К тому времени в зале собралось примерно человек тридцать. Боддингтон оставил свое место рядом с Гвен. Они с Кливом подходили то к одному гостю, то к другому, а за ними, как пенный след на воде, следовали смешки и перешептывания. Мало – помалу Сэм заметил, что люди переводят взгляд с него на Лидди, и понял, что их игра в кошки-мышки не прошла незамеченной. Как уже не раз случалось, Боддингтон и Клив ухватились за шанс позабавить толпу. «Взгляните, эти двое опять за свое! Они положительно не выносят друг друга!»

Клив вышел в круг с какой-то молодой леди. Не заботясь о ритме вальса, откровенно пересмеиваясь, они стремительно двинулись между танцующими туда, где в этот момент находилась Лидия со своим партнером. Сэм со своей дамой тоже находился поблизости.

Оказавшись за спиной у партнера Лидии, Клив постучал его по плечу, а когда тот обернулся, предложил обменяться дамами. Молодой человек не возражал. Когда те двое закружились в вальсе, Клив взял сестру за руку, но лишь для того, чтобы хлопнуть по плечу теперь уже Сэма. Тот непроизвольно остановился. Кто-то – кажется, Боддингтон – тотчас выхватил даму из его объятий и умчал в сторону. Клив предусмотрительно отступил. Они остались в центре круга: Сэм и Лидди – оба растерянные и смущенные.

– Пары обмениваются партнерами! – громко объявил Клив.

– Очень смешно! – отчеканила Лидия.

Сэм только заскрипел зубами. Дурацкая выходка шутников поставила его в нелепое положение. Отказ от танца под любым предлогом был бы для Лидди оскорбителен.

– Комедианты! – сказала Лидия Сэму.

«Идиоты», – мысленно уточнил Сэм. Между ним и Лидди уже возникли такие сильные трения, что посторонней помощи не требовалось.

– Ну? – мрачно спросила она. – Мы так и будем стоять тут на потеху толпе или все же потанцуем?

Можно было взять ее под руку и отвести в сторонку, подальше от любопытных глаз. Но тогда разговор стал бы неизбежен – Сэм сделал шаг вперед и положил ладонь на. тонкую талию, на гладкий теплый шелк. Звучал один из лучших вальсов Шопена, любимый вальс его матери.

Танцевать с Лидди означало для него держать в объятиях существо, в котором сосредоточилось все лучшее в женщине. Она была создана для того, чтобы плыть, скользить, клониться и кружить под самую прекрасную музыку.

На протяжении полного круга ни один из них не произнес ни слова. Время от времени Лидия поднимала на Сэма взгляд, но сразу же отводила в сторону. Она казалась еще более взволнованной.

– Я должна признаться… – неожиданно начала она. Сэм заглянул Лидии в лицо. Она тотчас же умолкла. Оба

они разом нахмурились. Губы у Лидии были так плотно сжаты, словно она решила не произносить больше ни слова.

– В чем признаться? – поощрил Сэм.

– Не здесь, – тихо произнесла Лидия. – Я бы предпочла остаться с тобой наедине.

– Зачем? Чтобы пообещать мне то, чего я заведомо не получу?

Это было плохое начало. Чего ради ему вздумалось нападать на Лидди? Ведь она еще ничего не сказала.

– Ладно, – согласился Сэм.

Она посмотрела на него в явном недоумении. Что «ладно»? «Ладно, давай говори» или «ладно, давай уйдем отсюда»?

– Ладно, я думаю, что…

В последнее время в ее присутствии он не мог связать двух слов. Сэм прекратил танцевать и за руку потянул Лидию к выходу из комнаты. Как раз в этот момент она сделала движение к балконной двери. Потом каждый, решив уступить другому, сделал шаг навстречу. Снова в разные стороны и снова навстречу. Казалось, они выполняют танцевальные па, не относящиеся к вальсу. Кругом раздались смешки, Боддингтон зааплодировал, колокольчиком зазвенел веселый смех Гвен. Что-то заставило Сэма найти глазами виконта. Тот сверлил его взглядом, словно приказывая: только не публичная сцена!

Должно быть, то же самое подумала и Лидди, потому что встревоженно огляделась и скорчила чуть заметную гримаску. Внезапно лицо ее окаменело. Сэм решил, что она наткнулась взглядом на то, что было ей не по нраву.

– Кто это так заливается? Уж не твоя ли Гвен?

– Уже не моя.

– Одна из самых богатых невест в Америке. Интересно, что ты не упомянул об этой существенной детали.

«В самом деле, не упомянул», – подумал Сэм с запоздалым удивлением.

– Я собирался на ней жениться не ради денег.

– Ну, разумеется! – сказала Лидди, источая сарказм. – Денег у тебя хватает. Мисс Петере не из тех, кто выходит за нищего ковбоя.

– По крайней мере она может выйти за богатого. Лидди передернулась, но продолжала:

– Очевидно, о деньгах просто не вспоминают, когда их слишком много. Помнится, ты умолчал и о своих капиталах.

– На пустошах деньги ни к чему. И потом, ты что-то путаешь. Я сказал, что не нуждаюсь в деньгах.

– И добавил: «Конечно, я не так богат, как Рокфеллер». Такое мог бы сказать человек, которому неплохо удается сводить концы с концами, но не миллионер.

– Я констатировал факт. Рокфеллер в самом деле гораздо богаче меня. Ну а теперь, когда все прояснилось? Мир?

Лидди шмыгнула носом и промолчала.

– Давай хотя бы потанцуем, люди смотрят. Они снова закружились в вальсе.

– Я должна сказать тебе кое-что важное.

– Что, черт возьми! – процедил Сэм. – Ну вот, началось! Лидди глянула на него с испугом. Музыка продолжалась,

и они механически следовали за ее путеводной нитью в кругу танцующих пар.

– Почему ты так груб. со мной?

– Это и есть то, что ты хотела сказать? Что я с тобой груб?

Они разом остановились, второй раз за один танец.

– А почему ты так груба со мной? – спросил Сэм, тыча в Лидди пальцем.

– Вовсе нет! – смутилась она. – То есть уже нет.

– Ничего себе, мила! Отослала мне шляпу!

На этот раз он явно поразил ее до глубины души. Лидди поморгала, сдвинула брови, повела плечами.

– Я послала твой стетсон, потому что тебе его недоставало. Не пытайся все свалить с больной головы на здоровую. Ты злишься. Злишься с тех самых пор, как я обставила тебя на состязании!

Сэм наклонился к самому ее уху.

– Слушай и прими к сведению. Я! Обставил! Тебя! Ясно? Не ты меня, а я тебя.

– Как скажешь, – примирительно произнесла Лидди. – Ты обставил меня. Надеюсь, теперь ты счастлив? – Прочтя по его лицу, что об этом не может быть и речи, она заметила: – Счастлив, как же! Ты даже не знаешь, что это такое.

– Ну почему, такое случается и со мной. При чем тут странности моей натуры?

– Еще как при чем! – возразила Лидди, сжимая кулаки. – Тебе легче умереть, чем признаться, что ты не прав!

Черт возьми, о чем речь? Они словно говорили на разных языках.

– Давай считать, что ты обставил меня. Я дала тебе фору, потому что думала – ты не попадешь и в белое! Но ты оказался хорошим стрелком… конечно, не таким хорошим, как я, но все же. Видишь, я это признаю.

– Дело не в этом.

– В чем же?

Лидди утратила всякую видимость самообладания, и надо сказать, Сэму нравилось думать, что это из-за него. Лучше гнев, чем полное равнодушие. Будь они одни, он прямо сказал бы, в чем дело: в ее упорном нежелании признать поражение. Если бы Лидди защищала свой престиж лучника, он бы это понял и принял. Но она была против всякой капитуляции, даже извечной капитуляции человека перед чувствами. Она хотела победить свое тяготение к нему, свою потребность в нем.

Они были не одни. Всякие разговоры вокруг прекратились, люди с интересом прислушивались к перепалке.

– Если считать, что победил я, значит, мне причитается тот выигрыш, который и был обещан.

– У тебя мания.

– А ты просто лгунья.

Лидия насмешливо улыбнулась. Вальс кончился, музыка стихла. В комнате воцарилась тишина.

– Для женщины, которая ненавидит лицемерие, ты слишком часто к нему прибегаешь.

– Как мило с твоей стороны, – внятно произнесла Лидия. – Мистер Коди – сама галантность, всегда говорит только приятные вещи.

– Ничего, кругом полно джентльменов. Я охотно оставлю любезности для них. Я привык говорить людям правду в глаза, и правда такова: ты лицемерная, напыщенная, распутная, сварливая девчонка! Ты не только судишь, но и осуждаешь, и все знаешь заранее: каким должен быть дипломат, а каким ковбой с Дикого Запада. Ты настоящая английская…

Он умолк и огляделся. Кое-кто в толпе выглядел сконфуженным, однако большинство зрителей тянуло шеи, стараясь не упустить ни слова. Уже и речи не шло о том, чтобы подогревать ссору. Так толпа зевак наблюдает за тем, как ревущее пламя поглощает здание, как у самого берега тонет разбившееся о рифы судно.

То, что сказал Сэм, больно ранило Лидию. Лицемерная, напыщенная, распутная, сварливая… Кое-что из этого было правдой, но даже если так, как он мог публично бросить ей все это в лицо? Он задел ее честь, ее достоинство. Если оставить все, как есть, начнутся пересуды. Люди будут гадать, почему он выдвинул против нее такие обвинения.

Лидия засмеялась, пытаясь обратить случившееся в шутку.

– Допустим, так. Но ведь я все равно тебе нравлюсь?

– Нет! – отрезал он.

Сердце ее упало, горло сжалось.

– Ты олицетворяешь все это широким жестом он обвел комнату, собравшихся, дом, Йоркшир и, быть может, целую Англию, как бы заключив Лидию в самый центр круга. Но почему? Что она такого сделала? Вела себя сварливо? Подумаешь! Клив никогда не возражал против ее наскоков, да и Боддингтон относился к ним более чем терпимо. А вот Сэм Коди вздумал обижаться. Осел! «Ну и пусть», – подумала Лидия. Какая разница, что он о ней думает! Какая разница, что говорит!

Но в сердце оставалась мучительная боль. Сэм Коди не походил ни на Боддингтона, ни на ее брата. В ее жизни он занимал особое место и значил неизмеримо больше. Он был единственный мужчина в целом свете, чьи слова могли разбить ей сердце.