Элизабет Адлер - Опрометчивость

– Ничего?

Рори положил вилку. Он осознал угрозу, едва услышав ее.

– Последнее слово останется за мной, а не за тобой, – сказал он вызывающе.

– И все-таки последнее слово – мое, – ответил Билл, потребовав счет, – и Стэна Рабина. А Стэн – один из наших самых уважаемых адвокатов. Ты знаешь это, Рори, правда? Они поверят всему, что он скажет о последней ночи Дженни на земле.

Рори уставился на него, в то время как Билл аккуратно положил на стол три доллара чаевых.

– Поэтому возвращайся к работе, Рори, я прослежу, чтобы о тебе позаботились. Не беспокойся.

Билл неторопливо направился к двери, а Рори наблюдал за ним, пока тот шел.

«Дерьмо, – подумал он беспокойно, – не умерла ли вся эта история и не была ли похоронена вместе с Дженни? Что же Билл подразумевал?»

– Могу ли я предложить вам что-нибудь еще, мистер Грант? – Официантка мило улыбалась ему. Она была привлекательна.

– Мне нравится Миссони, – сказала она, легонько трогая рукав его свитера.

– Благодарю, – улыбнулся Рори. Он знал, что Миссони принесет победу.

Морган МакБейн бродил по верхней галерее чистенького и ухоженного Женевского аэропорта, время от времени подходя к окнам и глядя на падающий снег. Он шел уже более трех часов, покрывая все на свете белым одеялом, остановившем все воздушные передвижения и отрезав Женеву – и его самого – от всего мира. Его самолет из Афин приземлился последним перед тем, как разыгрался этот снегопад, и теперь было трудно сказать, когда он кончится и рабочие смогут расчистить взлетные полосы и, следовательно, когда он полетит дальше в Париж.

Облокотившись на перила балкона, он смотрел на очереди, выстроившиеся у стойки регистрации. Задерганные служащие пытались успокоить группы рассерженных лыжников, которые стремились как можно скорее попасть в горы и меньше всего хотели тратить время и деньги на то, чтобы сидеть в закрытом из-за ненастья аэропорту. Хорошенькие девушки в огромных меховых луноходах и ярких лыжных куртках толпились у бара. Морган стоял уже в самом начале этой оживленной и болтающей очереди и, перешагивая через сваленный в кучу багаж и лыжи, готовился уже взять третью чашку аэропортовского кофе. В своем темно-сером деловом костюме он чувствовал себя здесь чужим.

Интересно, когда же это я катался на лыжах в последний раз, подумал он, вспоминая тот чисто физический восторг, который испытывал на лыжне, веселую и оживленную компанию лыжников, веселое очарование этих лыжных курортов, окруженных снежными вершинами и поэтому кажущихся особенно уютными. Года три-четыре?

Да, давненько!

Найдя уголок, не заваленный лыжами, он начал прихлебывать кофе, слушая краем уха разговоры о «головоломных трассах», смертельных поворотах, о том, у кого самый облегающий лыжный костюм, кто «совершенно не умеет стоять на лыжах» и почему в Вербьере самая отличная молодежная компания, лучшие трассы и самые хорошенькие горничные в шале. Ведь эти лыжники примерно моего возраста, вдруг подумал он, и эта мысль поразила его, поскольку он как-то автоматически считал себя старше. Мне двадцать пять и, как мой отец, я полжизни провожу в пути. Ведь дело не только в лыжах. Когда, например, я нормально отдыхал? Я настолько завяз в этих МакБейновских делах, что совсем не имею времени для личной жизни – пара дней там, пара здесь – и все!

Яхта его отца, 50-метровая «Фиеста» в настоящее время стояла на якоре в Карлисли-Бей в Барбадосе, полностью укомплектованная командой, но без пассажиров. Фитц был в Нью-Йорке и, возможно, сможет подъехать туда на недельку немного попозже, а Морган провел на «Фиесте» пять дней в прошлом году, как всегда в портах Средиземного моря, плавая от Сент-Тропеза до Сардинии. И все! Он приезжал в отель на Багамах, которым они владели, лишь для того, чтобы проверить, как идут дела, или же обсудить какие-нибудь изменения или иные проблемы. Он настолько был занят тем, чтобы стать незаменимым в компании своего отца, и тем, чтобы преодолеть этот комплекс «хозяйского сынка», что ни разу не дал себе возможности просто передохнуть. Чаще он проводил время на какой-нибудь стройке в кувейтской пустыне или на заводе в Галвестоне, чем лежал на пляже или скользил со снежной горы.

Если не принять меры вовремя, решил Морган, ставя на стол пустой стаканчик из-под кофе, то скоро он станет таким же, как и его отец, настолько поглощенным делами «Корпорации МакБейн», что уже навсегда потеряет способность видеть еще какие-то радости и развлечения.

Он непроизвольно ответил на улыбку девушки в ярко-синей лыжной куртке и джинсах. У нее были блестящие рыжие волосы, вздернутый носик и очень приветливая улыбающаяся мордашка в веснушках.

– Ты похож на лыжника, – сказала она, бросая оценивающий взгляд на светловолосого широкоплечего и весьма привлекательного молодого человека, – только одет не по-лыжному.

Морган улыбнулся.

– Обучался этому на склонах Вейла, и еще гонял в Парк-Сити в Юте.

– Значит, ты много потерял, если еще не катался в Швейцарии, – заметила она, – однако могу поспорить, ты любишь опасные трассы?

– Скоростные спуски. Люблю рисковать.

– Не сомневаюсь в том, что ты рисковый. – Она собирала свои лыжи и мешок для ботинок и в то же время внимательно разглядывала его. Он был ненамного старше ее, но производил впечатление человека зрелого, знающего свое место в этом мире и уверенного в себе. Это было привлекательной чертой, да и сам он – весьма привлекательный мужчина.

– Так ты уверен, что не хочешь отделаться от своего делового костюма и махнуть со мной?

Между ними неуловимо возникла какая-то взаимная симпатия. Она была очень хорошенькой, и он не сомневался, что она, к тому же, и прекрасно катается на лыжах.

– А куда ты направляешься?

– Вербьер. Туда ездят все британцы.

Все британцы… он подумал, а ездит ли в Вербьер Венеция? Странно, он всегда думал о Венеции как об англичанке, хотя она такая же американка, как и он. Ну, во всяком случае, почти такая же.

– Как-нибудь в следующий раз. Но спасибо за приглашение.

– Не за что. Жаль, мы бы хорошо развлеклись. – Она заправила за уши свои блестящие рыжие волосы и взвалила на плечи лыжи.

Морган проследил за ней взглядом, увидел, как она прошла через зал и присоединилась к группе своих друзей. Их было около десятка, и было видно, что это дружная старая компания. Спортивного вида молодой человек положил руку девушке на плечо и втянул ее в центр кружка. Все весело болтали и смеялись, предвкушая удовольствие, предстоящее им на склонах гор или в лыжных клубах для начинающих.

Морган опять вернулся к бару и теперь заказал себе порцию виски. Он был достаточно опытный путешественник, и пить в полете не следовало, но сейчас он неожиданно почувствовал себя брошенным и одиноким. Дело даже не в том, что в его жизни было мало женщин. Он все время встречался с ними. В любом городе, где он останавливался, встречалось полдюжины хорошеньких девушек, готовых разделить с ним досуг, и не менее дюжины очаровательных хозяюшек, которые были рады пригласить его на ужин. Он посещал балы в Монако и оперные спектакли в Нью-Йорке. Он играл в теннис с актрисами в Лос-Анджелесе и водил хрупких парижских манекенщиц в рестораны, где они ничего не ели. Рестораны эти были очень современными, очень изысканными, но, казалось, меню во всех них было совершенно одинаковое. Но все же несметное количество раз, он уж и не помнил, сколько, он ел в одиночестве в каком-нибудь шикарном номере гостиницы во Франкфурте или Абу Даби, поскольку и гостиницы мало чем отличимы друг от друга.

Он мог поспорить, что эта группа лыжников получит больше удовольствия за ближайшую неделю, чем имел он за последние несколько лет.

Жизнь, решил Морган, приканчивая виски, стала ужасно скучной и неинтересной. Если не считать Венеции Хавен. За те три месяца, что они знакомы, он не раз ловил себя на том, что придумывает различные предлоги, чтобы заскочить в Лондон, иногда даже меняет для этого свой маршрут. Иногда ему удавалось пробыть в городе целую ночь, а это означало, что на следующее утро ему приходилось вставать ни свет ни заря. Однако девушка стоила того. Он водил ее поужинать в какой-нибудь тихий ресторанчик, который она ему рекомендовала, и они просто сидели, держась за руки, и он не мог отвести от нее глаз. Он не видел в ней особого сходства с ее знаменитой матерью, возможно, потому, что Дженни принадлежала к другому поколению; он видел изящную светловолосую девушку, чьи глаза меняли цвет в зависимости от настроения, становились то более светлыми и блестящими, когда она оживлялась, то более серыми, если она уставала, и совсем темными, с фиолетовым оттенком, когда она испытывала нежность.

Венни была из тех девушек, которые стремятся быть независимыми, но в то же самое время он помнил, как трепетали ее губы, когда он целовал ее… и пока это было все… Потому что с девушкой, вроде Венни, все остальное означало бы достаточно прочные отношения, а он еще не был уверен, готов ли к этому. Он знал, что ей нравится быть с ним, и не только потому, что он – сын Фитца МакБейна. Венни никогда не требовала, чтобы ее водили в роскошные рестораны или клубы, ее совершенно устраивало – если он не имел ничего против – близлежащее бистро, где свет был уютно приглушен, находились неожиданно хорошие вина и какие-нибудь оригинальные кушанья.

Громкоговоритель прохрипел по-французски, что все вылеты задерживаются, и это сообщение вызвало громкий смех и издевательские выкрики со стороны лыжников. Неожиданно Морган почувствовал себя в этом оживленном аэропорту еще более одиноким. Быстро открыв дверь, он прошел в зал ожидания для высокопоставленных особ и отгородился от вокзальной толпы. Несколько человек читали газеты или подремывали на удобных диванах в тихой комнате с мягкими зелеными коврами. Еще несколько мужчин склонились над своими бумагами или что-то обсуждали со своими собеседниками за стаканами с различными напитками. Пришел служитель и сообщил последние сведения о буране и предполагаемой задержке рейсов. По крайней мере, еще два-три часа. Если мистер МакБейн пожелает, они закажут ему комнату в гостинице.