Виктория Холт - Опрометчивость королевы

Сэр Мэтью известил ее о процессе, который против нее готовили и на котором ей надлежало предстать по возвращении в Англию.

– Я готова, – сказала она.

– Народ будет на вашей стороне, – уверял он ее. – Я в этом уверен. Корона не принесла популярности Его Величеству.

– Это странно. Я нравлюсь людям больше, чем он. А он больше всего желает, чтобы его любили. Хотя, я полагаю, мы все этого желаем. Но он – больше всех.

И она подумала: «А ведь я могла бы любить его, а он – меня. Почему у нас никогда даже не было шанса? А теперь уж и не будет. Мы дошли до той печальной черты, когда его желание избавиться от меня настолько сильно, что он начинает бороться со мной принародно».

* * *

Брогэм приехал в Сен Омер. Теперь ему казалось необходимым, чтобы королева не возвращалась в Англию… пока. Они не были еще готовы. Ему нужно было время. Кроме того, теперь королевские министры предлагали пятьдесят тысяч фунтов в год при определенных условиях.

Этих условий он не мог скрывать от Каролины.

– Условия таковы, – говорил он королеве, – что вы не будете больше носить ни титул королевы Англии, ни других титулов королевской семьи. Вы не сможете жить нигде в Англии. Вам не будет разрешен даже въезд в Англию.

В соглашении был зловещий пункт: «Если королева ступит ногой на английскую землю, против нее немедленно будет возбуждено расследование».

Когда Каролина услышала это, она впала в ярость. Как они осмелились! К ней всегда относились несправедливо, но уж это совсем оскорбительно.

Они что ж, думали напугать ее?

Брогэм, который не торопился возвращаться в Англию, пытался убедить ее не спешить. Но ее гнев все разгорался.

Она собиралась вернуться в Англию. Она собиралась предъявить свои права.

Она села и написала лорду Ливерпульскому не допускающее возражений письмо.

Я пользуюсь возможностью настоящим сообщить лорду Ливерпульскому о моем намерении прибыть в Лондон в следующую субботу, июня третьего дня. И я выражаю желание, чтобы лорд Ливерпульский отдал соответствующие распоряжения, и один из королевских парусников должен быть наготове в Кале, чтобы доставить меня в Дувр. Также ему предоставляется честь сообщить, какая из резиденций предоставляется мне для временного или постоянного проживания распоряжением Его Величества…

Каролина, Королева.

* * *

В солнечный полдень шестого июня Каролина прибыла в Дувр. Она попрощалась с Пергами, который вернулся в Песаро, где купил себе дом и занялся там ведением дел Каролины.

Сэр Мэтью Вуд принял на себя дела Пергами, и теперь она была так же ласкова с ним, как раньше с Пергами.

Никто не ожидал ее прибытия в Дувр. Когда командующий армией явился на берег узнать, что за важная персона прибыла в порт, и увидел, что это королева, он приказал произвести королевский салют. Люди высыпали из домов, и когда прошел слух, что высадилась королева, они приветствовали ее. Ей был обеспечен радушный прием.

Она не намеревалась останавливаться в городе, дружески поделилась она с подданными, она была здесь по пути в Лондон. После краткого пребывания в городе она отбыла в Кентербери.

До Кентербери дошла весть, что в город едет королева. Стемнело, когда она и ее свита прибыли туда. На улицах выстроились люди, они освещали дорогу факелами и приветствовали королеву. Хозяин гостиницы «Фонтан» устроил пиршество в честь путешественников, и они заночевали в гостинице. За трапезой Каролина слышала крики: «Да здравствует королева!»

– А, – воскликнула она, – по крайней мере, люди рады меня видеть!

На следующий день народ размахивал флагами и приветствовал ее, когда она отбывала в Лондон.

По всему пути следования ее провожали здравицами. В Грэйвзенде и Дептфорде нашлись добровольцы, которые с охотой сменили лошадей. В Блэкхите особенно старались выказать ей свое расположение. Многие помнили, как добра она была к сельскому люду, когда жила среди них.

Некоторые присоединились к кортежу и верхом поскакали за королевой в столицу.

От лорда Ливерпульского она ответа так и не получила, не выделили для нее и резиденции. Сэр Мэтью предложил ей воспользоваться его домом, на Южной Одли-стрит, пока ей не предложат достойных апартаментов.

В Лондон она въехала с триумфом, под шумные возгласы и приветствия. В открытой карете рядом с ней сидел сэр Мэтью Вуд, а напротив – леди Анна Гамильтон. В одной из карет за ней следовали Уилликин и другие члены ее свиты, некоторые из них были итальянцами, и они наблюдали за происходящим с удивлением.

Люди махали флагами, желали ей многие лета. Да, это и в самом деле был теплый прием по возвращении домой.

Лишь один из зрителей наблюдал за происходящим с ужасом. Король подошел к окошку на верхнем этаже Карлтон-хауза, откуда он все мог видеть, оставаясь незамеченным. Рядом с ним была его сестра Мэри, он попросил ее остаться с ним.

– О Боже, – шептал он, – как она вульгарна… еще более, чем раньше! Я не могу принять ее как свою королеву. От одной мысли, что она считается моей женой, меня тошнит.

Мэри прошептала утешительное и волшебное слово:

– Развод.

– Мы получим доказательства, – сказал он. – Нет сомнения. Скоро я буду свободен.

Король был полон решимости не терять времени. В тот день, когда Каролина ступила ногой на английскую землю, Ливерпульский в Палате Лордов, а Кэслерей в Палате Общин зачитали послание короля.

В нем объявлялось, что Его Величество полагает необходимым представить Палате Лордов некоторые документы относительно поведения королевы. Это причиняет ему боль, но поведение королевы не оставляет выбора.

Брогэм, присутствовавший в Палате Общин, пока зачитывали послание, не теряя времени, увиделся с королевой и составил ответ. В нем утверждалось, что королева была вынуждена вернуться в Англию, чтобы защитить свое честное имя от клеветы и напрасных обвинений, предъявляемых ей. Ее имя было опущено в литургии, ей не предоставили королевской резиденции, ее оскорбляли дома и на континенте. Делались попытки восстановить против нее весь мир, признав ее виновной без суда. Только судебное разбирательство и приговор могли быть оправданием того, что уже сделали с ней.

Ливерпульский и члены его правительства были встревожены отношением королевы к делу. Они представляли, что суд может ввергнуть монархию в бесчестье. Королевская жизнь была далека от того, чтобы считаться моральной, а ведь не так давно на другой стороне Ла-Манша народ восстал в гневе и уничтожил монархию.

Ливерпульский предложил компромисс. Пятьдесят тысяч фунтов в год, королевский парусник для путешествия за границу, все почести, полагающиеся английской королеве.

Эти условия Каролина с негодованием отвергла. Делать было нечего, и пятого июля, через несколько недель после возвращения Каролины, лорд Ливерпульский внес в парламент билль, позднее он стал известен, как Билль о боли и наказании. Вот что в нем было:

«Лишить Ее Величество Каролину Амелию Елизавету Титула, Прерогатив, Прав, Привилегий и Льгот Королевы-супруги Королевства и расторгнуть брак между Его Величеством и упомянутой Каролиной Амелией Елизаветой».

В Билле утверждалось, что Каролина наняла себе на службу Бартоломео Пергами, и постыдная интимная связь установилась между королевой и Пергами. Эта распутная связь навлекла позор на короля и всю королевскую семью. Поэтому кажется правильным и необходимым лишение королевы всех ее прав и привилегий и прекращение брака короля.

По совету Брогэма Каролина уподобляла себя Катарине Арагонской и требовала справедливого суда.

* * *

Народ в Лондоне был заинтригован. Ни о чем больше другом на улицах и не говорили. Громадная непопулярность короля значила, что все на стороне королевы. Стоило появиться Каролине, как толпа начинала приветствовать и ободрять ее.

Карету короля закидывали грязью. Все считали его злобным старым распутником. Он мог путаться с кем угодно, но они не допустят жестокого обращения с женой.

Все были возбуждены. Давно уже ничего подобного не случалось. Похороны – совсем не то. А это было восхитительно. Они могли стоять за кого-то горой, кого-то ненавидеть, и люди делали это с большим чувством.

Толпы кричали: «Да здравствует Каролина!» Они останавливали кареты и вопрошали:

– Вы за королеву?

Они даже остановили карету великого герцога Веллингтонского, героя Ватерлоо, не так давно возносимого толпой.

– Поддержи королеву! – кричали они. – Поддержи королеву!

Герцог был в ярости, что он, великий Веллингтон, вовлечен в недостойную склоку. Герой Ватерлоо был вынужден объявить о поддержке королевы. Но толпа была недоброй. У людей были припасены дубинки и топоры, кто знает, может, нашлись бы и один-два пистолета?

– Хорошо, – кричал старый солдат. – За королеву! За королеву – черт вас всех подери! И пусть у вас у всех будут такие жены, как она.

По толпе прокатился хохот. Будьте уверены, Веллингтон не подведет. Смех продолжался. Его стали приветствовать. В конце концов, ведь это он спас их от старины Бони.

Но приближался день суда, и напряжение нарастало.

Все спрашивали друг друга, каков же будет исход.

* * *

Каролина выехала из Бранденбург-хауза, где была ее резиденция, и направилась в суд. Она была одета соответственно моменту, в платье из черного тисненого газа, с белыми рукавами, напоминавшими епископские, украшенными кружевами. Лицо ее было прикрыто плотной вуалью, под которой с трудом удавалось разглядеть завитки парика. Она была сильно набелена и накрашена и выглядела, как заметил один очевидец, наподобие игрушки Фанни Ройд, неваляшки из Голландии, которую как ни брось, все равно встанет. Она вбежала в парламент безо всякой грации, споткнулась о трон, прежде чем села, раздвинув короткие ноги, а ее платье было задрано непотребным образом.