«Ого! Калугин у нас провинциалочек продвигает! И ведь как удачно продвигает! Катя уже явно моделька, и при «лексусе» с кошками, и капризничает очень по-столичному!» Анна смеялась внутри и боялась улыбнуться и выдать себя. Она кинула взгляд на Артема. Он был невозмутим. Анна не поняла, смешно ему или все равно.

– Ну, так что ты с девочками-мальчиками меня путаешь? – уже раздраженно спросил девушку Калугин.

– Милый! Ну, я же просила, чтобы на капоте была девочка! А тут – мальчик!!!

* * *

Ученик Артема Шабовты – пацан, которого Аня знала то ли по имени странному, то ли по кличке – Дзэн, не выдержал и хохотнул.

Калугин бросил на него взгляд, и парнишка сделал вид, что просто неудачно кашлянул.

Калугин внимательно посмотрел на леопарда. Видно было, что он ничего не понимал.

– Малышка! Скажи, ты по какому месту определила, что это… мальчик? – Калугин едва сдерживал ярость, замешанную на любопытстве. Любопытство в этот момент одолевало всех. Ну, в самом-то деле! Лежит леопард, наполовину скрыт травой. И где, скажите на милость, написано, что он мужского полу?!

– Ну, как ты не понимаешь?! – Катя обидчиво посмотрела на Калугина. Потом перевела взгляд на художника. – По глазам!

Тут пришло время им всем рассматривать леопарда.


Первым пришел в себя Калугин. Аня думала, что он сейчас разорется на свою малышку, и это было бы справедливо, потому что девица просто снеслась, как курица золотое яйцо, с этим гендерным вопросом у нарисованного леопарда. Но бизнесмен-меценат тяжело развернулся к Артему и молча уставился на него.

Артем взгляд этот, похожий на пресс, выдержал, и Калугин, потерев галстуком по бычачьей шее, спросил:

– Художник! Ты че нарисовал-то? Тебя девочку просили, а ты?.. – И без перехода понесся:

– В общем, так! За работу я заплатил? Заплатил! За переделку платить не буду. Через десять дней приеду – чтоб тут девочка была!

Он постучал мясистым пальцем по капоту, попал прямо в глаз леопарду.


Артем кивнул своему помощнику:

– Снимай капот!


– Котя, я не поняла! Они переделают? – пропищала тупая накрашенная кукла.

– А куда они денутся! – Калугин прихватил за локоток «малышку» и поволок ее к черному джипу, поджидавшему их у входа в мастерскую.


Через час капот от «лексуса» висел на стене. Посмотреть на шедевр пришли кузовщики из соседнего бокса, мойщик Вася и рабочий с хоздвора – не то узбек, не то таджик Миша.

– Загадка похлеще улыбки Джоконды! – изрек начитанный Дзэн и спросил у Артема: – Тём, что делать-то с этим половым вопросом будем?!

– Посмотрим, – сказал Артем и ушел в кухню-закуток пить чай.

* * *

Смотрел он целую неделю. То справа смотрел, то слева. Походит, своими делами позанимается и снова посмотрит.

Анна в эти дни боялась путаться у него под ногами. Артем внешне был абсолютно спокоен, но кто знает, какие страсти в нем бушуют?! Тут уж лучше не попадать под горячую руку.

Все эти дни Анна самостоятельно корпела в уголке над мольбертом, на котором был установлен планшет. Она давно определилась с рисунком для своего «апельсинчика»:

– Что тут придумывать? Ему уже это имя приклеилось, вот пусть и будет весь в апельсинах!

Она училась рисовать пупырчатую апельсиновую корку и каплю прозрачной воды на ней, чуть скрутившийся в трубочку темно-зеленый листик на засохшем черенке, дольки и белые волокна-прожилки, семечки и сок на срезе. Что-то у нее получалось, что-то – не очень. Но она с упорством маньяка снова и снова подливала в аэрограф краску и разбрызгивала ее по бумаге.

Артема она не дергала. Если было что-то непонятно, подзывала Дзэна. Однажды шепотом спросила, не знает ли он, как мастер будет «косяк» исправлять.

Дзэн пожал плечами и точно так же, как Артем в первый день этой истории, сказал:

– Посмотрим!

* * *

Художник так и не притронулся к работе, а за день до назначенного срока капот сняли со стены и поставили на место. Так мастер распорядился. И вопросов ему никто не задавал.


Калугин со своей «мартышкой» – Анна из «малышки» придумала «мартышку», так ей больше подходило! – приехал после обеда. Тяжело двинул железной дверью по кирпичной стене и прошагал к машине. Не поздоровался. Молча кивнул. Не потому, что обижен или зол был на всех. Нет! Просто считал в порядке вещей поприветствовать всех именно так, как он привык – без лишних слов.

Катя цокала за ним на высоченных и тонюсеньких шпильках, подворачивая ноги на неровностях бетонного пола. Не наборные паркеты, чай!

Калугин уставился на леопарда. Если бы у него был бинокль, то он бы рассматривал его в бинокль. Или под лупой. Но ни лупу, ни бинокль они не захватили, и потому ему пришлось близоруко щуриться, рассматривая изменения.

Катя доковыляла до «лексуса» и тоже уставилась на капот, даже рот приоткрыла. Причем, похоже, это у нее была домашняя заготовка, как будто перед зеркалом тренировалась, вычитав где-то, что приоткрытый ротик делает личико барышни миленьким.

– Ну? – У Калугина словарный запас был и так-то не велик, а тут еще дело такое непростое, вот он и не находил нужных выражений.

– Ой, Сашенька, вот что значит девочка! – защебетала мартышка.

Она любовно огладила капот, почесала за ушком у леопарда, потом чуть не носом прошлась по картине, выискивая следы исправления.

– Ну? – снова коротко спросил Калугин. – Забираем?

– Конешно! – вывернула два вологодских «о» его подружка. – Я так довольна! Я буду звать ее Пуся! Сашенька, тебе нравится Пуся?

– Нравится, – буркнул Калугин и пошелестел купюрами. Видать, и в самом деле понравилось, коль решил доплатить, хоть и грозился не делать этого!

– А можно Муся… – в глубоком раздумье прошептала Катя и снова премиленько открыла ротик буквой «о»: она у нее, видать по всему, любимая буковка.


Все присутствующие буквально умирали от хохота: Анна и Дзэн делали вид, что спорят о чем-то у мольберта, завернувшие по такому случаю с улицы мойщики и кузовщик с трудом сдерживали рыдания, и только Артем невозмутимо наблюдал за всем происходящим.

Ну а когда «мартышка» Катя устроилась в своем леопардовом «лексусе» и неуклюже попыталась выехать в ворота задним ходом, можно было ржать открыто – любой мужик имеет право поржать над такими маневрами! Ну и над тайнами полового вопроса леопардов тоже.

– Тём, это ж как так, а? – спросил художника Дзэн.

– Великая сила искусства, – ответил Шабовта и отправился заваривать чай.


Анна хихикнула и, дернув рукой, испортила любовно выписанную каплю на шкурке апельсина.

– Ну что, продолжаешь портить бумагу и краску? – услышала она над ухом, вздрогнула и испортила каплю окончательно.

Ракитин. Подошел тихо, наверное, на цыпочках, как он любит это делать. Хорошо, что еще не цапнул за бок, а то бы Анна позорно взвизгнула – боялась щекотки до ужаса.

– Сереж! Опять пугаешь! – Аня развернулась от мольберта, закрывая спиной свою работу. – Ну, что ты в процесс вмешиваешься? Я же не мешала, когда ты мою машинку перестраивал!

– Мне можно! Я этому рыжему «запорше», считай, отец родной!


Ракитин крепко пожал руку Артему, который вышел с ним поздороваться, и кивнул Дзэну – пацан с восторгом смотрел на гонщика.

– Пойдем покурим, – предложил Ане Ракитин. Он не курил, и Аня тоже, но когда ему хотелось поговорить с ней один на один – в редакции, например, – Сергей всегда говорил так.

Они вышли из мастерской.

– Что-то случилось? – спросила Анна.

– Нет, ничего. Просто соскучился… – Ракитин улыбнулся, но выглядел при этом немного растерянным, и Анна поняла – тут что-то не так.

– Сережа, я знаю тебя уже давно и хорошо знаю, что врать ты не умеешь! Что случилось? – Анна разволновалась, и, хоть скрывала это, голос ее выдавал с потрохами. Он вибрировал, и в нем прорывались высокие ноты.

– Аня, я тебе сейчас скажу кое-что не очень приятное, но прежде, чем ты это услышишь, услышь главное: все хорошо и все будет хорошо!

Внутри у Анны похолодело: так Ракитин мог говорить только об одном. Что-то случилось с Игорем. Именно с ним, потому что с родителями она созванивалась утром, все было нормально, а от Игоря уже целую неделю не было сообщений.

Покровский-младший был в горах – работал на одном из ледников Западного Кавказа. Порой с ним не было связи, и в эти дни Аня дергалась. Но проходил день или два, и Игорь звонил домой. Он был весел и бодр, много шутил. А в один из дней обмолвился, что у него, кажется, «завелась любовь». Вот так неуклюже он и сказал – «завелась», и Аня услышала в этом то, чего не слышала никогда ранее, хотя сын порой рассказывал ей о своих подружках и своем серьезном к ним отношении.

Ничего серьезного в его жизни на любовном фронте пока что не было, а вот когда он проговорился Ане про Варю, она за его шутливым тоном сразу услышала то, что заставило ее заинтересоваться новой подружкой сына. И она сразу поняла, что Варя – это не просто девочка из их команды.

– Нет, мам, мы не работаем вместе. Варька – переводчица, знаешь, как она на итальянском шпарит?! А еще она альпинистка и возит итальяшек в горы.

– Ну, я надеюсь, у вас все серьезно? – начала Анна осторожно прощупывать почву.

– Ой, мам, ну, ты даешь! Да мы знакомы три недели! Из них она на неделю пропадала – улетала за новой группой. И вообще… ты что, хочешь сплавить меня под венец? – Игорь шутил, но по тону его Анна поняла, что это как раз тот случай, когда сын и в самом деле может сделать решительный шаг.

Анна ни в коем случае не стала бы ему мешать. Просто ей хотелось быть уверенной, что эта Варя – девушка достойная. Хотя как тут можно быть уверенной…

* * *

– Сережа! – Аня крикнула, но голос сорвался, и она едва слышно прошептала: – Сережа! Что с Игорем?!!

– Аня! – Ракитин крепко взял ее за плечи, немножко потряс. – Аня, все нормально, уже все нормально. Игорь попал под лавину. Но он жив и состояние здоровья его удовлетворительное! И завтра вечером мы поедем встречать самолет – его и еще кого-то привезут в Петербург.