Илью предупредили, что ждут его в пресс-хате два «особика». «Будь осторожен!» – посоветовали тихонько.

– Кто такой? – был первый вопрос, едва он вошел в камеру.

А Илью тогда уже все знали в тюрьме как питерского. Вот он и ответил: мол, питерский я.

– Что-то такого не знаем, – разыгрывали далее свой спектакль сидельцы.

Илья же уставший был. Где, спрашивает, лечь можно? В хате той шконки в три этажа. Первый этаж, понятное дело, этими двумя блатными занят. На втором – одно место свободно. Покровский туда и лег. И тут же уснул.

Сквозь сон слышит, еще кто-то вошел в камеру. Зашептались внизу.

– Ты гони этого «на пальму», а сам на его место, – советуют «особики» тому, кто заехал. «На пальму» – это значит на третий ярус, на самый верх. Унизить хотят таким образом.

Илья почувствовал, как его толкают в бок:

– Слышь, ты… питерский! Вали-ка на пальму!


Ну, на это он вновь прибывшего самого на пальму послал. Завязалась перепалка. Илья, конечно, сразу понял, что все это специально было придумано, и открытым текстом спросил:

– Чего хотите от меня?


Ему и говорят: мол, в хате у Бормана и жив остался – с чего бы?! И начали бить. Хата маленькая, развернуться в ней не получается. Илья забился под раковину, но сразу понял, что надолго его не хватит – запинают. И тогда он выхватил миску из нержавейки – была у него уже такая в личном имуществе. Миска не простая, а с секретом: у нее ручки были заточены, как лезвия. Это Покровский, пока один в хате сидел, заточил о камень. И вот этой миской он, как ножом, одному раскроил грудь, а другому – лицо. Крови в хате – как на скотобойне! Охранники понимают, что внутри что-то происходит, но камеру открывать не спешат. Когда открыли, очень удивились. Думали, наверное, там Илью-смертника холодным найти, а тут два «особика» с резаными ранами, истекающие кровью.

Покровского из пресс-хаты прямиком в подвал, где он просидел одиннадцать дней. Потом опер пришел, по душам говорить начал. Что, мол, делать с тобой? Уголовное дело возбуждать?

Илья ему в ответ:

– Не бросай больше в пресс-хату! В противном случае у меня выхода нет: буду резать! Или загрызу кого…

Опер, видимо, понял, что терять Илье больше нечего и он не шутит.


А какие шутки? У Ильи ко всем его проблемам еще одна прибавилась: он заработал язву желудка. Еще б ее было не заработать! Баланда – это не диетпитание! Вода с жиром и крупой. Две недели такого «питания» – и получите дикие боли.

* * *

«Оля, ты спрашивала, как кормят… Я скоро понял, что сдохну от такой пищи. Но другой не было. Мне посылок не приходило, денег на покупку пропитания не было. Родители тогда не знали ничего обо мне. Сирота голимая! Да еще и в чужой стране.

И вот стал я для себя из того, что есть, придумывать диету. Тогда уже зима наступила, в камере холодно было. Один угол промерзал так, что «борода» снежная вырастала в нем. И я придумал способ лечения и более удобоваримого питания.

Когда баландер давал миску с супом-баландой, я ставил его, чуть теплый, на холодный бетонный пол к покрытой инеем стенке. Минут через десять жир в супе застывал коркой на поверхности. Я снимал этот жир и выбрасывал в туалет. Затем промывал крупу, сливал «бульон» и ел едва проваренные зерна перловки.

Через две недели унитаз от жира забился так, что пришлось его палкой пробивать! Там словно пластиковый нарост образовался. Ну, в унитазе-то ладно! А что же я с желудком-то сделал?! К счастью, голодовка принесла хороший результат: еще через две недели такого питания от язвы и следа не осталось…»


На какое-то время Илью оставили в покое, и он стал потихоньку приходить в себя. Начал с зарядки, которую делал каждый день. Через силу со сломанной рукой отжимался от пола. Обливался холодной водой, благо недостатка в ней не было. Сломанную ногу туго бинтовал вместо гипса, и она стала заживать.

Зима в тот год была очень морозная. Заключенных гулять не выводили почти, а он каждый день просился на прогулку. Просился минут на двадцать. Его выводили, и «забывали» во внутреннем дворике. Все они, конечно, помнили и понимали, что за окном «минус двадцать пять», а делали вид, что забывали, чтобы вынудить узника попроситься назад.

А он не просился. Вместо двадцати минут бегал по кругу час, до седьмого пота, чтоб не замерзнуть. Вот так и здоровье поправил, и уважение заработал. Видел, что действительно отношение к нему поменялось. Его подкармливали охранники, делились домашней снедью, которую приносили себе на обед. Предупреждали обо всем, что готовится в тюрьме, рассказывали о неписаных внутренних правилах «Лысой горы».

Вместо разрешенных десяти суток он просидел в подвальной одиночной камере девять месяцев. И лишь по истечении этого срока ему предоставили адвоката…


«… Я не очень утомил тебя своими рассказками? Знаешь, я даже не ожидал, что так втянусь в это. Но тут есть еще кое-что, кроме моего собственного интереса. Знаешь, я очень хочу, чтобы о людях, которые дороги мне, осталась бы хоть какая-то память.

Может, это покажется тебе смешным. А я вот с годами стал немного сентиментальным. Порой сам себя не узнаю. И потом… Все это – очень большая часть моей жизни. И мне приятно, что ты терпеливо выслушиваешь меня.

Продолжу?

Когда я уже сидел в Харьковском следственном изоляторе, мне рассказали историю про Чугуевских парней, а спустя какое-то время я с ними познакомился. Трое из них – два Олега – Хоккеист и Полтава – и Костик – вчерашние офицеры, подготовку прошли очень серьезную – в химвойсках. Четвертый с ними был молодой парнишка. Кажется, имя у него было Андрей, но за его возраст – чуть больше двадцати лет парнишке было – его звали Малышом. Малыш, да и Малыш. А вообще-то и он был пацан серьезный: черный пояс карате – не кот начихал.

Парни в армии служили до тех пор, пока смысл был. А потом зарплату платить перестали. И остались они у разбитого корыта: ни денег, ни жилья, ни перспектив.

Конечно, ты можешь сказать, что не они одни в таком положении были. Так, все так. Но речь у нас, если помнишь, о другом.

Ну, вот парни городок Чугуев к рукам прибрали и жили потихоньку сами, и другим жить давали. И как-то раз уж не знаю, каким путем, но в руки им упала информация о том, что в определенный день и час в одном из обменников Харькова в сейфе будут лежать сто тысяч долларов.

Сумма по тем временам просто непостижимая, фантастическая сумма. Шанс? Шанс!


К обменному пункту «Бридж» подъехали под закрытие. Машину свою – а у них был приметный БМВ темно-вишневого цвета – оставили в соседнем дворе. Малыш зашел в обменник, протянул в окошечко кассиру десять долларов, а после завершения операции покинул помещение, «забыв» у стойки свою сумочку-борсетку.

Охранник закрыл за ним двери, поскольку круглые часы на стене показали 19:00 – время окончания рабочего дня.

Через минуту Малыш «вспомнил» про сумочку и вернулся. Постучал в запертую стеклянную дверь. Охранник, бросив взгляд на циферблат часов, вопросительно посмотрел на парня.

– Отец, я там это… борсеточку забыл!

Охранник обернулся. Борсетка и в самом деле стояла на стойке, сиротливо дожидаясь хозяина.

Охранник скроил недовольную рожу и открыл двери. И в тот же момент по этой роже получил. Удар профессиональный, усыпляет мгновенно. Тетка за стойкой оцепенела, рот открыла, а когда за одним налетчиком в помещение обменника ввалились еще двое в масках с прорезями для глаз и с оружием, она вообще по стене оплыла и села на ворох каких-то газет.

– Сейф! – коротко бросил ей один из тех, что в масках были. – Открыла! Быстро!

Трясущимися руками тетка набрала комбинацию цифр, замок щелкнул, и сейф открылся.

– Мама дорогая! – тихо сказал тот, который только что командовал теткой. И повторил удивленно: – Мама дорогая!

Сейф был забит пачками долларов. Даже на глаз было видно, что там не сто тысяч, а намного больше. Как потом оказалось – четыреста.

– Фью-у-у-у-у! – свистнули дружно парни и переглянулись. «А интересная информация, однако, про сто тысяч…» Но рассуждать было не время, надо было срочно разгружать сейф.

Когда они закончили работу и двинулись на выход, к крылечку подкатил автобус, в котором разъезжали бойцы спецподразделения «Беркут». Видать, тетка все же успела нажать тревожную кнопку. Сквозь стеклянную стену обменного пункта было хорошо видно: в автобусе бойцов было около десятка. Мда-а-а-а…

Парни в этом «Беркуте» были серьезные. Качки, кучи мышц, отлично владевшие оружием универсальные солдаты. Видимо, договор на охрану с ними «Бридж» неспроста заключил. Если вместо ста тысяч долларов в сейфе было четыреста, то, надо полагать, это не случайность, а закономерность. И охрана должна быть соответствующей.

* * *

Автобус остановился, но из него никто не выходил. Наконец, дверь открылась, появился один боец, похожий на быка: на лысой голове у него была надета скатанная по краю колбаской черная шапочка, из-под которой недобро и тупо смотрели глаза без ресниц.

– Та, наверное, как всегда, ложная тревога, на! Сидите, на! Я ща гляну, на! – лениво, с матерком и характерным украинским гхеканьем сказал быкообразный и двинул к входу.

Его встретил мощный удар в нос, от которого боец рухнул как подкошенный.

Далее все было как в кино: один за другим бойцы «Беркута» лениво вылезали из автобуса и исчезали в обменном пункте, внутри которого их встречали одинаково. Посреди тесного помещеньица росла гора тел в комуфляже, а автоматы собирал в охапку, как дрова, Малыш.

Последним отключили водителя, который вообще спал за рулем. Он беспомощно ткнулся носом в руль и уснул еще крепче.

Не теряя времени, два Олега, Костя и Андрей рванули к своей приметной машинке, где по-армейски – за две минуты! – переоделись в костюмы с белыми рубашками. Уже через пять минут они гуляли в бильярдной в самом центре Харькова.