Это он и сам знал. Ему нужно было где-то провести эту ночь, выспаться и подумать обо всем. Он сел в машину. Как странно, в городе, где он родился, где у него столько друзей, одноклассников, родственников, наконец, ему некуда пойти. Он ощутил, как далек от всех со своими проблемами. Он никому не мог ничего рассказать. Забалуеву? Ему было жаль старика. Он и так сделал для него все, что мог. Не надо его тревожить лишний раз. А больше ни с кем он не мог об этом говорить.

Одиночество. Один ночью.

Ночь была белая. Совсем не похожи архангельские белые ночи на питерские. Питерские – лишь бледная копия настоящих северных. Впрочем, и в них своя прелесть. И все это из-за того, что случаются эти ночи в удивительном, призрачном городе, в котором словно большие уставшие птицы поднимают свои крылья мосты, а шпили и купола на фоне чуть темнеющего неба выглядят загадочными.

Но Илья всегда смеялся, когда ему говорили про то, как сказочны июньские ночи в городе на Неве. Ему больше по душе были те, что помнились с детства, когда не то что «одна заря сменить другую спешит…», а когда солнце ходит по кругу, почти не прячется. В такие ночи не думается об одиночестве. Они яркие и нарядные, эти северные ночи, как праздник.

Илья ехал медленно по городу, прошивая насквозь эту настоящую белую ночь. А навстречу ему шла, помахивая сумочкой, она. Илья притормозил, остановился. Она перешла на другую сторону дороги, остановилась, сняла туфельку и, прыгая на одной ножке, вытряхнула из нее песок.

– Привет! – сказал ей Илья.

– Привет! – ответила она, покосившись на него.


Симпатичная. На шее – голубой шелковый шарф, юбка короткая, в складку, кофточка пестрая. На щеке – родинка, и глаза с прищуром, в ресницах длинных, будто стрелочки. Смотрит и смеется!

– Узнал?

– Нет… – Покровский честно признался.

– Эх ты! А говорил, что никогда не забудешь!

– Стоп! Лилька?!

Ну!

– Лилька!!!

Илья выскочил из машины и подхватил ее, легкую и тоненькую.

– Лилька!!! Если б ты знала, как ты меня спасла!

– От чего?!

– A-а, не спрашивай! Рассказывай, где ты, что и как?


С Лилькой Царьковой у Ильи был офигенный роман. В пионерском лагере… Ну да, им было по пятнадцать лет. Но целовались, как совершеннолетние, до одури. И больше ничего. А потом потерялись. Пару раз встретились в городе, но обстановка уже не располагала – даже не прикоснулись друг к другу.

И вот – Лилька. Взрослая. Какая-то потусторонняя этой призрачной ночью. Солнце спряталось за трубы, и оттого ночь стала призрачной. На минуту ровно. И тут же снова яркое и жаркое светило высунулось и растеклось по крышам. И Лилька засияла, засверкала своей хорошо сохранившейся молодостью и беззаботностью.

– Лилька, а ты… свободна?

– Ну… до пятницы я совершенно свободна, Винни-Пух!

– Тогда давай завалимся куда-нибудь, а? Посидим, повспоминаем?!

– А давай – ко мне?

– К тебе? – протянул нерешительно Илья. – А меня там брат или батя твой не встретит с колом?

– Ох, Покровский! Ты забыл, сколько времени прошло! А я уже большая девочка и живу совершенно самостоятельно. Ну что? Все еще боишься бати или брата?

– Нет, не боюсь уже! Поехали, мое спасение!


Лилька хотела любви. Как все – большой и чистой. Она поминутно спрашивала Илью:

– Ты меня любишь? Ты любишь меня? Ну, скажи – любишь?!

Она хотела, чтобы он ей врал, и он врал:

– Люблю. Конечно, люблю.

– И мы будем вместе?

– Будем. Конечно, будем.


Глупо? Конечно, глупо. Но он в эту ночь своего одиночества – а он и с Лилькой был одинок! – готов был врать, лишь бы ощущать ее рядом, такую теплую, живую, так желающую любви. Он ничего ей не рассказывал, но мысленно поделился своими проблемами. Она молчала. Слушала. А потом тихо спала, разметавшись во сне на низкой тахте, застеленной огненно-красным бельем. Белая, словно птица, с запрокинутой головой, на огненно-красном. Как в огне…


Утром он был хмур, и она это его состояние приняла на свой счет. Она виновато улыбалась и не стремилась допытаться, что с ним. Только губу закусывала от обиды и спросила, когда уходил:

– Ты вернешься?

– Не знаю, – сказал, как камень с горы уронил, и камень этот понесся вниз, сметая все на своем пути. И ее, Лильку, тоже смел, разметал – следа не осталось.

«Сволочь я! Ну, какая же я сволочь! – сокрушался Илья, сидя в машине. – Она-то при чем? Хоть бы, уходя, сказал, что настроение у него такое не из-за нее, а из-за проблем. А то ведь она все на свой счет приняла! А чем она виновата? Тем, что одиночество его не смогла развеять? Так его теперь никто не развеет. Это в радости сопричастных море. А проблемы делить… И не хочет никто, да и сам не позволишь…»

Было утро, и звонить адвокату было рано, и Илья знал, что до того, как они созвонятся, ему предстоит пережить много томительных часов. И он настраивал себя на ожидание. Попробовал читать – не читалось. Музыка раздражала. И тогда он уехал в лес, устроился поудобнее за рулем и попробовал подремать.

Он снова и снова прокручивал в голове все, что случилось, пытался понять, почему его друзья поступили так, а не иначе. Ведь все было продумано: ливанцы привозят деньги, отдают их, и привет! Зачем им понадобилось их убивать? Что во всей этой истории пошло не так? Неужели элементарная жадность? Неужели один миллион двести тысяч долларов, разделенные на троих, – это мало? Конечно, на двоих делить любую сумму лучше. Но они же вроде компаньонами были… И даже больше: друзьями называли друг друга… А может быть, что-то пошло не так, как хотелось? Может быть, у них просто выхода не было?

У них, может быть, выхода не было, а у Ильи ответов на все эти вопросы не было. Макс и Митя, конечно, все знали, и, может быть, адвокату удастся узнать истину. Дожить бы только до этой минуты.

Илья выдержал почти до вечера, и когда, по его мнению, у адвоката закончился рабочий день, он потихоньку двинулся в город.

У речного вокзала пообедал в кафе – первый раз за два дня. И оттуда же из автомата позвонил Котиной.

Она узнала его и без лишних вступлений сказала:

– У вас два пути, Илья Александрович. Путь первый – идти к следователю, но тогда надо сознаваться в том, что была задумана афера с ливанскими бизнесменами. Допустим, вы докажете, что не причастны к убийству – все это время были у вашего знакомого в Карелии, и он это подтвердит. За ваши «экскурсии» по заводу вам дадут лет пять. Ну а ваши компаньоны сядут за убийство – тут все очевидно. Если вы сейчас исчезнете, то не исключено, что ваши приятели смогут выпутаться из всего. Мой совет – уезжайте из города! Уезжайте. И удачи вам!

И он уехал. Думал – на месяц-другой. Оказалось – на долгие годы.


Очень скоро Илья узнал, что Макс и Митяй дали показания против него. Покровского объявили в федеральный розыск. Макс и Митяй получили четырнадцать и десять лет, а отсидели оба по пол срока. Говорят, откупились. А как вышли на волю, так приобрели ресторан и автоцентр – бизнес солидный, больших денег стоивший. Но это все потом было. А пока же на дворе был девяносто четвертый. Время смутное и страшное, когда «никто не мог пройти между братвою и ментами»…


Летом девяносто четвертого Аня и Илья Стриж жили вдвоем. Родители Ани прочно и надежно обосновались на своей даче в Псковской области.

Было им там уютно и сытно. Домик аккуратный, теплый, летом – все свежее с огорода и из леса, зимой – запасы из погреба, куры с яйцами – круглый год, а у соседей – молоко от коровы не очень дорого. Игоря на все каникулы забирали к себе, а сами в Петербург наезжали редко, и Аня с Ильей наслаждались обществом друг друга.

Они к этому времени работали вместе. Аня трудилась корректором в газете, и ей очень нравилось вылавливать «блох» в текстах. И Илья был спокоен за газету: грамотность у Ани была отличная. А еще она носилась по району и добывала самые свежие новости, и это у нее получалось очень хорошо. Газете они отдавали все свое время. Она была любимым «ребенком», после Игорька, конечно.

В тот день Аня и Илья, как всегда, вместе уехали рано утром. Илья с обеда отправился по делам в типографию, потом ему нужно было заехать на почту и в магазин – Аня дала ему список продуктов, которые следовало купить. А у Ани работы было не очень много, и она, вычитав тексты, в обед уже была свободна и отправилась домой. У электрички бабушки продавали первую зелень. Аня купила большой пучок укропа, молоденького лука и петрушки и, нюхая его приятную свежесть, не спеша шла к дому.

Погода радовала, солнышко, такое не частое на питерском небосклоне даже в летние месяцы, жарило во все лопатки.

Ане было хорошо. Так хорошо, что, подходя к своей парадной, она не заметила движения у себя за спиной, не увидела, как двор быстро пересекает мужчина, машет кому-то рукой, показывая на нее.

Дома она только успела скинуть туфли и сунуть ноги в старые тапочки-шлепки, как прозвенел звонок. Под ногами у Ани крутились два разноцветных кота, выпрашивая вкусностей, и она споткнулась, поспешив на звонок.

По привычке не спросила «Кто там?», открыла щеколду, и дверь сама распахнулась ей навстречу, потому что входящий с силой потянул ее на себя.

– Здрав… – только и успела сказать Аня, как ее резко придавили к стене сильные мужские руки и пробежали по ее телу привычным движением – так в кино милиционеры ищут оружие. У Ани в голове мелькнуло: «Они что, больные? У меня легкое летнее платье, а они оружие ищут?! И вообще, какое у меня оружие?!»

Впрочем, возможно, ей только показалось, что мужчина обшарил ее. Она была так ошеломлена всем произошедшим, что не успела даже удивиться, и в голове какие-то мысли были странные, вроде вот этой, про оружие. Она слышала шум за спиной, как будто по квартире пробежало несколько человек, стучали ботинки по старому паркету, хлопали двери, раздавались голоса. Она слышала, как закрылась входная дверь и кто-то задвинул на место щеколду.