По непонятной причине тут же смутно припомнились и слова Карла, сказанные им за обедом. Как это он выразился? Что она — единственный талант среди них. Нет, это не совсем то. Было что-то другое. Он сказал, что она никогда не думает в черно-белых тонах. Черное и белое. Слова из песенки, которую напевала Дефина.

Карен уставилась на наброски. Силуэты были неплохими. Неплохо и решение по материи. Коллекция выглядела сбалансированной. Все хорошо… только она не была новой.

Карен положила карандаш. Теперь Дефина напевала припев песенки с видеоклипа Майкла Джексона. «Неважно, черный или белый», — заливалась Дефина. И образы голов из клипа промелькнули в закрытых глазах Карен. «Неважно — черный или белый». Она вспомнила картину Курбе из Метрополитэн. И поняла, почему та возникла в ее воображении. Она напомнила ей о ее черно-белом сне. Сон был очень ярким — как визуально, так и эмоционально. Казалось, что стоит только закрыть глаза и подождать немного, и она снова сможет просмотреть его. Да и как его можно было забыть?

Но сейчас не время думать о снах. Ей надо сосредоточиться. Она вдруг почувствовала, как по всему телу будто проскочил электрический разряд. Неужели идея? Видение. Да… Да! Она повернулась к только что вошедшей в комнату Дефине.

— О'кей! Я нашла решение! Мы делаем два шоу одновременно.

— Что?

— Мы делаем два парижских шоу, — сказала Карен с воодушевлением. — Два. Одновременно.

— Карен, сладкая ты моя! Если так, то ты проиграла еще до начала. При теперешней конкуренции трудно собрать народ на одно шоу, а ты говоришь о двух.

— Точно. И именно поэтому мы сделаем два сразу. Они не смогут одновременно попасть на оба. Понимаешь? Мы знаем это. И это развязывает нам руки. И одно из шоу — все в черном.

— Ты никогда не работала в черном.

— А теперь работаю. Я сделаю всю коллекцию в черном на одном из шоу. И все в белом — на другом. Причем в точности те же самые одежды и представленные в той же последовательности. Только одна коллекция черная, другая — белая.

Дефина удивленно моргала.

— Группа монахинь? Костюмчики пингвинов? — спросила она. — Подружка, ты меняешь свои привычки. Прости за подначку.

Карен засмеялась. Ди схватила идею. Это не шутка; это не только в пику Карлу — мол, я умею думать и в черно-белом раскладе. Нет, это нечто большее. Представители модной прессы, важнейшие покупатели-оптовики и клиенты бросятся на неделю показов мод в Париже, образуя то, что журнал «Elle» называет «единым монолитным союзом». Каждый из дизайнеров будет лезть из кожи вон, чтобы определить, где выставить свою коллекцию, когда ее выставлять, кто будет демонстрироваться перед ним, а кто после.

Но она сломает стереотип. Правда, есть опасность, что на «званый обед» никто не придет. Плохо. Чтобы этого не случилось, придется попотеть. Здесь, в США, она важная шишка, но кому какое дело до нее в Париже? Кто пойдет смотреть хотя бы одно ее шоу? А она задумала два! Никто не может попасть на два шоу сразу!

Конечно, это вызовет сенсацию. Так раньше не делали. Да и она никогда не работала в черном. Черный — вот тот цвет, который определит успех. Любимый цвет нью-йоркских знатоков моды. Все, начиная с Тайны Браун и кончая Грейс Мирабеллой, постоянно моделируют черные женские костюмы. Но из чувства противоречия Карен никогда не делала ничего подобного. Клиенты просили. Заказчики визжали. Она сопротивлялась. Получилось так, как будто все время она накапливала силы для подходящего момента. Карен чувствовала, как колотится ее сердце. Кровь прилила к ее лицу. Этот момент наступал.

— Ты разжигаешь чудовищный пожар, — сказала Дефина, но на ее лице начала проступать одобрительная ухмылка. — Придется снимать еще один демонстрационный зал, нанимать дополнительное число моделей, рассылать большее количество приглашений, а самое главное — подготовить больше моделей твоей черно-белой одежды.

— Черным по белому — так мы напечатаем карточки с приглашением на одно из шоу, белые по черному — на другое, — говорила Карен. — Одно шоу мы проведем на левом берегу Сены, другое — на правом. Будем проигрывать Майкла Джексона. «Черное дерево и слоновая кость». И ту, которую ты напевала. И никому ничего не скажем заранее. Пусть сами догадываются. — Карен засмеялась. — А в конце у нас будет два свадебных наряда.

Парижские шоу традиционно завершались демонстрацией свадебных нарядов.

— На белом шоу мы выставим белое свадебное платье, на черном — черное.

Дефина поглядела на Карен.

— Мне нравится, — сказала она медленно. — Остроумно. И неплохой маркетинг. Покупатели любят черное. Жаль, что ты не додумалась до этого месяца полтора назад.

— Конечно, хорошо бы. Но хорошо бы и чтобы прекратилась война в Сербии. Не всегда получается так, как мы хотим, Ди.

Она сделала несколько па в стиле Мика Ягера, напевая «Мы не всегда имеем, что хотим».

«Мы не всегда имеем, что хотим», — пропела ей в ответ Дефина. — Но если очень постараться, то мы иногда можем найти то, что нам нужно. Уг-гу.

И обе они закружились по комнате, распевая буп-да-буп буп-да-буп — рефренный вокал из песни Стоунсов.

— Я знала, что ты из крутых белолицых, девочка, — сказала Дефина одобрительным тоном.

— Клейся ко мне, и ты будешь ходить в гипюровых бикини, — пообещала Карен.

Дефина засмеялась.

— Я уже это делаю.

— Эй, Ди, мы выкрутились!

Вот так и случилось, что прямо тут, в захламленном офисе, поздним вечером, к Карен пришла такая радость, что перехватывало дыхание. Она видела все сразу, каждый чертеж, каждый клочок ткани, лоск на щеках Дефины, отпечаток от чашки с кофе на ее рабочем столе-формике — видела с такой ясностью и отчетливостью, что трудно было вздохнуть. Однако по опыту Карен знала, что такое состояние не может длиться долго, и в этом знании был такой сладковато-горький привкус, что она подумала, что сердце ее сейчас остановится.

— В Париже мы врежем им насмерть! — обещала Дефина.

— Кому нужна Norm Со? — кричала Карен.

Дефина остановилась и внимательно всмотрелась в Карен.

— Ну, ну. Так кому же нужна Norm Со? — спросила она очень серьезно.

Ответ Карен был прерван телефонным звонком. Она пошла к столу, чтобы снять трубку.

— Погляди в окно, — проговорил мужской голос с другого конца провода.

В голове мелькнуло — может быть, Центрилло стоит снаружи, девятью этажами ниже, скованный наручниками с ее родной матерью? Но нет, это не был теплый и успокаивающий голос Центрилло.

— Ты видишь меня? — сказал голос.

Карен узнала — с ней говорит Перри Сильверман.

— Ты где, Перри?

— Около дома. На углу. В телефонной будке на восточной стороне Тридцать седьмой улицы.

Карен выглянула в окно.

— Видишь меня? Я машу рукой.

Она увидела его или кого-то еще, размахивающего руками, как регулировщик уличного движения или как Робинзон на своем острове, когда, наконец, он увидел корабль. Может, Перри пьян?

— Я вижу тебя, Перри.

— И ты переспишь со мной?

— Вот так, сразу? Ты пропустил парочку ходов, приятель.

— О да. Мы сначала выпьем?

— Мне кажется, что ты уже пьян. Не хватит ли?

— А ты крутая евреечка!

Разве Дефина не сказала только что нечто похожее? Карен оглянулась на Ди и пожала плечами. Та ткнула себя указательным пальцем в грудь, а большим пальцем указала на дверь — дескать, она собирается уходить. Карен кивнула, отпуская подругу. Ей и самой пора было собираться домой.

— Что ты хочешь, Перри?

— Удружи мне, а?

— Отвезти тебя домой?

— Я не сменил простыни.

— Ты опять пропускаешь ходы, Перри.

В разговор вмешался голос телефонного оператора с предупреждением: ваше время кончается. Казалось, робот вложил другой, личный смысл в эту фразу.

— Подожди меня, я сейчас спущусь, — прокричала Карен, перекрывая голос оператора в надежде, что Перри ее услышит.

Она бросила трубку и накинула плащ.

— Запрешь за мной дверь, Ди? — крикнула она на бегу.

Когда она добежала до телефонной будки, Перри еще не вышел из нее. Он был одет в нечто, бывшее когда-то белым Акваскутом. Сейчас от белого цвета остались только воспоминания. Под пиджаком была видна голубая рабочая блуза.

— Карен! — закричал он при виде ее, как будто бы только что случайно встретился с ней.

Интересно, насколько он пьян? Помнит ли, что он звонил ей, или же он в полной отключке?

Перри вышел из будки навстречу ей. Он не качался, но глаза были стеклянными и отрешенными. Он подошел, обнял ее за плечи. Его рот оказался около ее уха. Он был с ней одного роста, намного ниже Джефри.

— Идем делать ребеночка, — прошептал Перри.

— Мальчик, ты выбрал не ту девочку, — ответила Карен и выдернув зажатую им руку, махнула появившемуся на перекрестке Тридцать седьмой улицы такси.

— Полезай в машину, Перри.

— Охотно, — сказал он весело. — И куда мы едем?

— Спринг-стрит, Вест-Бродвей, — бросила она шоферу.

— Вот здорово! Я живу неподалеку оттуда.

— Правда? — сухо спросила Карен. — Какое совпадение!

Перри совсем захмелел. Голова его скатилась на грудь. Он почти отключился в пьяном сне. Ей пришлось помочь ему выбраться из машины, но даже с ее помощью его заносило из стороны в сторону. Он еле держался на ногах. Чудом не упав и с трудом восстановив баланс, Перри замер в неподвижной позе, как они когда-то «замирали» в детстве, играя в «статуи» на Проспект-Парк. В какой-то момент ей показалось, что его вырвет. Но нет, он продолжал стоять в застывшей позе, и только приглядевшись повнимательней, она заметила, что плечи его дрожат. Он вот-вот свалится, забеспокоилась Карен, но вдруг поняла — Перри плакал. Она подошла к нему сбоку. Перри поднял лицо. В отсветах неоновой вывески расположенного на углу бара было видно, что лицо его было мокрое от слез. Он глядел на мигающую вывеску бара.