Виктория Холт - Опороченная Лукреция

В ее комнате собрались лекари. Их страхи, рассеявшиеся с приездом Чезаре, снова ожили.

Разве могла она выдержать роды, не доносив ребенка оставшиеся два месяца и еще не оправившись после такой тяжелой болезни? Это казалось невозможным.

Возле ее изголовья стоял Альфонсо.

– Не расстраивайся, дорогой, – сказала она. – Если я умру, ты еще женишься… у тебя будут дети от другой женщины.

– Не говори о смерти! – воскликнул Альфонсо. – Тебе нужно выжить! Я… я люблю тебя, Лукреция.

Она уже не слышала его слов. По ее лбу катились крупные капли пота, схватки участились. Вскоре на свет появился ребенок – девочка. Она родилась мертвой.

Наутро Чезаре снова прискакал в замок. С его появлением воспрянули надежды – все уже верили в его сверхъестественные силы и ждали от него еще одного чуда.

У дверей в комнату Лукреции его встретили Эркюль и Альфонсо.

– Умоляю вас, – воскликнул Альфонсо, – спасите мою супругу! Мы все только на вас и уповаем.

Когда Чезаре приблизился к постели Лукреции, ее тусклый взгляд немного просветлел. Она узнала его, хотя до этого не замечала ни одного человека, кто бы ни подходил к ней.

Он встал на колени и обнял ее. Затем попросил оставить их наедине. Ему подчинились, а через некоторое время он позвал лекарей и велел пустить сестре кровь.

– Не надо, – простонала Лукреция. – Я устала от лекарств. Дайте мне отдохнуть.

Чезаре укоризненным тоном произнес что-то по-валенсийски и подал знак лекарям.

Они поставили пиявки. Когда кровь слили в небольшую серебряную чашу, Чезаре снова что-то произнес. И хотя никто не понял его слов, было ясно – сказал что-то смешное, потому что Лукреция вдруг засмеялась. Люди, стоявшие в комнате, переглянулись. Всего несколько мгновений назад они и подумать не могли, что когда-нибудь снова услышат смех Лукреции.

Когда Лукреция поправилась, ее снова стал посещать Строцци. Он разговаривал с ней о поэзии и читал стихи, а те зачастую оказывались сочинениями его приятеля, знаменитого венецианского поэта Пьетро Бембо.

– Мой бедный Бембо, – сказал однажды Строцци. – Он уединился на моей вилле в Остеллато и дни напролет проводит за письменным столом. Сейчас у него много работы. Впрочем, о вас он говорит довольно часто.

– Должно быть, это потому, что вы часто рассказываете ему обо мне.

– Угадали. Но могу я иначе? Почти все мои мысли заняты вами.

– Дорогой Эркюль, дружба с вами очень много значит для меня. Вы помогли мне по-новому взглянуть на жизнь.

– Кое-кому не нравятся мои слишком частые визиты к вам.

– Да, у меня здесь довольно много врагов… и завистников.

– Я знаю одного из них – он завидует больше, чем другие. Не догадываетесь, кто? По лицу вижу, что – нет. Это все тот же Пьетро Бембо. Я должен кое в чем признаться. Те стихи, которые я сегодня читал, – они посвящены вам.

– Но он никогда не видел меня! Как же ему удаются такие замечательные стихи?

– Я рассказывал ему так много, что теперь он ясно представляет вас. Если вы приедете к нему – он узнает вас с первого взгляда.

– Вот уж не поверю!

Эркюль Строцци лукаво улыбнулся.

– Хотите проверить?

– Пригласить его в Феррару?!

– Нет, в Ферраре вас всякий узнает. Я предлагаю навестить его в Остеллато.

– Но как я смогу это сделать?

– Очень просто. Небольшое путешествие по реке. Вилла моя – чудесный, уютный уголок. Почему бы вам не прокатиться на барке? То-то он удивится!

Лукреция засмеялась.

– Любопытно было бы повидать нашего поэта, – сказала она и внимательно посмотрела на Строцци. – По-моему, вам не терпится доставить мне такое удовольствие.

Строцци улыбнулся. Его приятель слыл поклонником платонической любви. Эркюлю тоже было бы любопытно увидеть их вместе.

Уставший от своих многочисленных поклонников и поклонниц, утомленный бременем собственной славы, Пьетро Бембо наслаждался тишиной и покоем на вилле, которую ему любезно предоставил его добрый приятель Эркюль Строцци.

Одиночество его не угнетало, и он ждал приезда Эркюля, чтобы попросить разрешения пожить в Остеллато еще две-три недели.

Пьетро отдыхал в тени и вспоминал родную Венецию, как вдруг услышал чьи-то голоса и женский смех. Звуки доносились с реки – должно быть, проплывала какая-нибудь барка. Пьетро поморщился. Он не любил шумных компаний и не стал выходить на берег – потому-то и вздрогнул от неожиданности, когда увидел женщину в белом парчовом платье, шедшую в его сторону. Ее золотистые волосы развевались на ветру.

Подойдя, она проговорила:

– Добрый день, поэт. Вы меня знаете?

Он улыбнулся, а затем встал на одно колено и поцеловал ее руку.

– Вас невозможно с кем-нибудь спутать, герцогиня.

– Строцци читал мне ваши стихи. Они мне понравились, и я не смогла отказать себе в удовольствии посмотреть на вас.

– Вы приехали с друзьями?

– С несколькими служанками и двумя-тремя слугами. Они остались на барке.

– Значит, свиту вы не взяли? Очень рад. Я люблю простые манеры.

– Знаю. Строцци мне говорил.

– И много он говорил обо мне?

– Настолько много, что сейчас я не могу поверить, что в первый раз вижу вас. А еще я знаю вас по вашим творениям.

– Простите, вы так ошеломили меня своим появлением, что я забыл обо всех законах гостеприимства. Не желаете освежиться?

– Кубок вина, если можно.

Он хлопнул в ладоши и велел слуге сходить в винный погреб. Затем они расположились за столиком, стоявшим в тени, и заговорили о поэзии.

Она очаровала его. В ней не было ничего такого, что заставило бы вспомнить о дурной славе, окружавшей ее. И сейчас, после перенесенной болезни, она казалась еще более хрупкой, чем обычно. А может быть, такой она выглядела на фоне всего, что приписывали семье Борджа.

Расставаясь с ней, он еще раз вспомнил своего доброго приятеля Эркюля Строцци. Уж не хотел ли тот испытать твердость его платонических убеждений?

Вскоре Пьетро Бембо приехал в Феррару и стал частым гостем в комнатках на балконе замка. Знаменитый на всю Италию, он одним своим присутствием привлекал внимание к вечерам, которые устраивала Лукреция. Он же не придавал большого значения ажиотажу, вызванному его приездом. К поклонению соотечественников Пьетро привык довольно давно, и сейчас его занимало другое. Дело в том, что он искренне верил в силу великого учения Платона, но впервые встретил женщину, казавшуюся достойной его эстетических воззрений. Ему хотелось предаться духовному общению с ней, насладиться их интеллектуальной близостью.

Лукреция понимала его и тоже желала испытать те возвышенные чувства, о которых так много читала в книгах и слышала от своего поклонника Эркюля Строцци. Она устала от прежних любовных связей. И ей нужно было найти средство, помогающее забыть дикий нрав ее супруга.

Строцци с удовольствием наблюдал за ними. Все происходило так, как он предполагал. Он свел их и теперь мог себе сказать: я помог им встретить друг друга, и я не ошибся в них. Интересно посмотреть, сколько будет длиться эта чистая, целомудренная дружба – скоро ли страсть возьмет верх и сбросит их с заоблачных высот, толкнув к земным наслаждениям. Двое красивых, чувственных людей, размышлял Строцци, – долго ли они будут своими разговорами заглушать зов плоти?

Дни, когда Лукреция готовилась расстаться с жизнью, были нелегкими и для Ипполита. Папа не делал секрета из своих подозрений, касавшихся семьи Эсте. Герцога тот ругал даже в присутствии Ипполита – явно хотел сорвать на нем свой гнев.

– Я начинаю сомневаться, – зловещим голосом сказал он однажды, – что в Ферраре к моей дочери относятся с должным уважением.

Услышав эти слова, Ипполит содрогнулся. Он не был трусом, но методы, с помощью которых Борджа избавлялись от своих врагов, кого угодно заставили бы трепетать от ужаса. Порошок со звучным названием кантарелла вовсе не относился к числу чьих-то досужих выдумок – слишком уж многие попробовали его за столом у Александра. Другие просто исчезали, и о них больше не было никаких известий. Третьих находили в Тибре. Недаром же остряки говорили, что Александр и впрямь шел по стопам Святого Петра – если судить по тому, что его следы всегда вели в сторону реки, протекавшей под семью римскими холмами. Правда, преемник библейского апостола ловил не рыбу, а людей.

Санча, любовница Ипполита, тревожилась не меньше, чем он.

– Если Лукреция умрет, тебе нельзя будет и часу оставаться в Риме, – говорила она.

– Какая им польза от моей смерти? – спросил он как-то раз. – Разве сможет она вернуть Лукрецию?

Санча пристально посмотрела на своего любовника.

– Если Лукреция умрет, – сказала она, – то семью Борджа уже никто не будет величать Пасущимся Быком, что изображен на их гербе. Уверяю тебя, на его месте окажется обезумевший от собственной ярости бык – и даже сам дьявол не защитит того человека, который случайно очутится на пути этого животного.

– Папа достаточно благоразумен. Он увидит, что моя гибель ему ничего не даст.

– Неужели ты ничего не знаешь об отношениях в их семье? Они ненормальны, говорю тебе – ненормальны! А сами эти люди – неразлучная троица… порочная, если угодно, но все равно неразлучная. Ты их почти не видел вместе и не можешь понять моих слов.

– Сдается мне, – легкомысленно заметил Ипполит, – ты устала от своего любовника и желала бы, чтобы он поскорее уехал из Рима, тогда ты смогла бы проводить время с другими.

– Дорогой мой, твое присутствие не помешало бы мне проводить время с другими.

– И не мешает, – улыбнулся он. Она засмеялась.

– Ты не настолько уникален, чтобы удовлетворить меня в одиночку. Но ты пришелся мне по душе, мой юный кардинал. Вот почему я предупреждаю тебя. Будь готов бежать отсюда.

Он редко воспринимал ее всерьез и не собирался следовать ее совету. К тому же вскоре из Феррары пришло сообщение о выздоровлении Лукреции.