Анджела попрыгала на кровати – хотела проверить на прочность, – и вместе со скрипом старых досок послышался треск рвущейся материи. Обивка лопнула сразу в двух местах; она прикоснулась рукой к одному из них, и прореха расползлась еще больше.

– Что за рухлядь! – воскликнула Анджела. – Верно, ей не меньше ста лет.

Она брезгливо взглянула на свои ладони. Они были серыми от пыли.

Лукреция откинула покрывало. Простыни напоминали жеванную бумагу.

– Первый раз вижу такую ветошь, – сказала она. – Интересно, где они ее раздобыли?

Никола встряхнула бархатные портьеры – посыпались клочья все той же серой пыли.

– Остатки былой роскоши, – заключила она.

В отчаянии Лукреция опустилась на стул, и обивка на нем тотчас же поползла в разные стороны.

– Так вот какое жилье мой свекор столь великодушно предоставил мне, – сказала она.

– Вполне соответствует духу его гостеприимства, – усмехнулась Анджела. – Теплое снаружи, холодное внутри. На вашем месте, кузина, я бы немедленно пошла к герцогу и спросила, что все это значит – почему в качестве ваших апартаментов выбрали самые убогие каморки замка.

Лукреция покачала головой.

– Полагаю, от этого я ничего не выгадаю.

– А я бы написала святому отцу, – предложила Никола. – Он в два счета устроит вам достойное помещение.

– Мне хочется спокойной жизни, – объяснила Лукреция. – Если я пожалуюсь, будут одни только неприятности. Нет. Мы обновим всю эту обстановку. Заменим мебель, повесим расшитые золотом портьеры. А пока все не придет в божеский вид, я буду жить в покоях, которые занимала до сих пор.

– Так вы собираетесь делать это за свой счет? – пробормотала Никола.

– Моя дорогая Никола, разве в Ферраре можно чего-нибудь добиться иным способом?

Анджела взяла руку Лукреции и с благоговением поцеловала.

– У вас ангельская внешность, – сказала она, – и такое же терпение. Ваш супруг половину ночи проводит со своими любовницами – вы встречаете его улыбкой, когда он приходит к вам. Ваш свекор оскорбляет вас, предлагая самый жалкий угол в своем замке – вы снова улыбаетесь и говорите, что мебелируете жилье за свой счет. Даже с Изабеллой, этим дьяволом во плоти, вы держитесь так доброжелательно и невозмутимо – внешне, во всяком случае, – будто и впрямь уважаете ее. Никола, что ты думаешь о моей кузине? Не ангел ли она?

– Я думаю, – сказала Никола, – кузина – мудрая женщина. А когда живешь на земле, то лучше быть мудрой женщиной, чем ангелом.

– Хочется верить, что твои слова окажутся не просто лестным отзывом, – вздохнула Лукреция. – У меня такое чувство, что в ближайшее время мудрость мне не помешает.


Обустраивая комнатки на балконе, она получила первый удар.

Ее навестил герцог Эркюль. Он сказал:

– Вижу, вы еще не заняли помещение, которое я отвел для вас.

– Его нужно заново обставить, – объяснила она. – Когда все будет готово, я с радостью переберусь туда. Кстати, благодарю вас за эти комнатки, они и в самом деле чудесны.

– Обставить заново! – воскликнул герцог. – Это будет стоить немалых денег!

– Я уже подобрала цвет драпировки. А новая мебель там просто необходима. Увы, старая – в плачевном состоянии.

– Мне и свадьба-то обошлась недешево, – проворчал герцог.

– Знаю. Я намереваюсь оплатить все расходы по обустройству этих комнат.

На лице герцога появилось выражение некоторой удовлетворенности. Он откашлялся и продолжил:

– Я пришел сказать вот что. Свадьба потребовала уйму расходов – я больше не могу кормить и содержать всех ваших слуг. Завтра все испанцы будут отосланы назад в Рим.

Лукреция опешила.

– Но они же вам ничего не стоят! В брачном договоре есть пункт, согласно которому все расходы на прислугу относятся на мой счет.

– Все правильно, – кивнул герцог. – Но эти деньги вам и самой понадобятся. А кроме того, испанцы не подходят Ферраре. Словом, я решил отправить их обратно.

Ей стало страшно. В Риме она была окружена друзьями и поэтому отчетливо ощущала враждебность новой обстановки. Что если у нее хотят отобрать всех слуг – всех, одного за другим? От этой мысли у нее засосало под ложечкой. Ватикан был слишком далеко, а ее свекор вовсе не походил на Александра, который так долго оберегал и лелеял его любимую дочь.

Не желая выдавать своих чувств, она опустила голову. Вероятно, в этом он увидел знак покорности его воле, потому что подошел и положил руку ей на плечо.

– Скоро вы узнаете наши порядки, – сказал он. – Испанцы чересчур расточительны, а в Ферраре не любят экстравагантность.


К кому она могла обратиться за помощью? Только к супругу. Он приходил к ней по ночам и всякий раз оставался доволен ею. Значит, можно было рассчитывать на его сочувствие.

Она ждала Альфонсо, лежа в постели. Вскоре он появился – напевая какую-то мелодию. Лукреция не переставала удивляться тому, что ее супруг, такой грубый во всем остальном, имел тонкий музыкальный слух и явно был неравнодушен к своей виоле.

Он никогда не тратил время на разговоры, и бывали ночи, в течение которых они не произносили ни одного слова. Обычно он раздевался, забирался к ней под одеяло, давал волю своей животной страсти, а потом уходил; но на сей раз Лукреция решила поговорить с ним.

Она села на кровати.

– Альфонсо, мне нужно кое-что сказать тебе.

Он удивленно приподнял брови – будто осуждал ее за желание предаваться беседам в такое неподходящее время.

– Мы почти не разговариваем друг с другом, если не считать тех возгласов, которыми обмениваемся, удовлетворяя свои плотские потребности. Это просто неестественно, Альфонсо.

Он усмехнулся. Она понимала, что его мысли заняты другим.

– Но сейчас я хочу поговорить с тобой, – продолжила она. – Твой отец сказал, что моим испанским слугам в ближайшем будущем придется покинуть Феррару. Альфонсо, прошу тебя – не дай этому случиться. Они мои друзья. А я, хоть и твоя супруга, но все-таки живу в чужой семье. Здесь совсем не те порядки, к которым я привыкла. Пожалуйста, Альфонсо, поговори со своим отцом.

– Я пришел не для того, чтобы заниматься обсуждением ваших семейных обычаев, – с упреком произнес Альфонсо.

– Но неужели мы так никогда и не поговорим? Будем вот так же встречаться – и ничего кроме этого?

Он изумленно посмотрел на нее.

– А что же еще?

– Я совсем не знаю тебя. Ты приходишь ко мне ночью и уходишь рано утром. Днем я тебя почти не вижу.

– Мы превосходно ладим друг с другом, – сказал он. – Очень скоро у нас будет ребенок. Может быть, уже есть.

Лукреция помолчала, а затем неуверенно спросила:

– В этом случае ты не станешь тратить времени впустую?

– У нас еще нет уверенности, – с задумчивым видом произнес Альфонсо.

Лукреция была близка к истерике. Внезапно она громко расхохоталась.

– Я сказал что-нибудь смешное? – спросил Альфонсо.

– Мне показалось, что я похожа на корову… которую привели к быку.

Альфонсо ухмыльнулся. Большего ему и не требовалось. Он задул свечи и бросился в постель. Она задыхалась под тяжестью его тела и хотела кричать, звать на помощь.

Но никто не откликнулся бы на ее крики.

На следующий день испанцы покинули Феррару. В это время Лукреция была на охоте, которую старый герцог устроил, чтобы она не видела их отъезда.

Держалась она с обычной невозмутимостью, и Эркюль решил, что нашел верный способ обращения со своей невесткой.


Добравшись до Рима, испанцы первым делом направились в Ватикан, и Александр немедленно принял их.

– Какие известия из Феррары? – оживленно спросил он. – Привезли письма от моей дочери?

Передавая ее письма, они предупредили Александра о том, что в Ферраре его дочь живет не в такой роскоши, к какой привыкла в Риме.

Он выслушал их рассказ о первых днях пребывания Лукреции в семье Эсте, о враждебности Изабеллы, о надменности Элизабетты и о невозмутимом спокойствии Лукреции, изумившей их своей выдержкой и терпением.

Его лицо помрачнело.

– Никто не сможет безнаказанно оскорблять ее, – посмотрев в окно, объявил он. – Итак, Изабелла и Элизабетта оказали моей дочери холодный прием. Весьма опрометчиво с их стороны. Чезаре будет недоволен этой новостью, а мой сын всегда отличался горячим нравом. Увы, прощать – не в его характере.

Ему поведали о свадебных торжествах, о том, как Лукреция сияла на них своей красотой, и о том, как все женщины безуспешно подражали ее манере одеваться.

– Ваше Святейшество, после этих праздников нас прогнали. Мадонна Лукреция плакала, расставаясь с нами.

– Да, это грустно. Не сомневаюсь, ей будет не хватать вас. Но скажите – как же ее супруг?

– Ваше Святейшество, ночи он проводит с мадонной Лукрецией – по крайней мере, половину ночи. У него бессчетное число любовниц, и после свадьбы он не покинул ни одной из них.

Папа рассмеялся.

– Но супружеское-то ложе он посещает каждую ночь?

– С безупречной регулярностью, Ваше Святейшество.

– В таком случае я могу поклясться – у нее будет ребенок от принца Эсте.

– И все-таки, святой отец, он слишком много времени проводит с другими женщинами.

– Ах, молодость, – с сокрушенным видом вздохнул Папа. – Какое чудесное, неповторимое время! Стало быть, у Альфонсо любовницы. Много, говорите, любовниц. Что ж, так и должно быть. Я бы не хотел, чтобы моей дочери достался еще один импотент вместо супруга. Пожалуй, когда Лукреция будет ждать ребенка, Альфонсо следует приехать в Рим. Уверен, он по достоинству оценит мое гостеприимство.

Из папской резиденции испанцы возвращались в тягостном молчании. Они понимали, что Александр не придал большого значения их изгнанию из Феррары.


Лукреция заново обставила свое отремонтированное жилье – три чудесных комнатки с окнами на балкон, где росло множество душистых цветов – и переселилась в него. В одной комнате она устроила спальню, в другой – будуар, а третью отдала служанкам. Здесь они зажили обособленно от всего замка – и, хотя Лукреция не желала ссориться со своими феррарскими слугами, она дала понять, что их вассальная зависимость, предусматривавшая подчинение сначала Изабелле, а затем герцогу Эркюлю, не осталась незамеченной, и госпожа не доверяет им, как своим подругам.