Однако совсем иной страх стоял в прекрасных глазах Лукреции. Милое бескорыстное дитя! Она и не думала о собственном будущем, когда дни и ночи проводила у постели израненного отца. Ее руки нежно касались его разгоряченного лба – в первое время у него был сильный жар, – а губы то и дело шептали: «Мой дорогой, бесконечно любимый отец, как бы я смогла жить без вас?»

Ему было приятно сознавать, что его сын умел ценить и наилучшим образом использовать отцовскую поддержку; однако чистая любовь Лукреции сейчас больше всего на свете радовала Александра.

Он пожелал, чтобы она одна ухаживала за ним, и ей пришлось покинуть дворец Санта Мария дель Портико. Она поселилась в Ватикане, рядом с его личными апартаментами, и теперь могла в любую минуту прийти на зов своего отца.

Ее переезд вызвал неудовольствие двух близких ей людей – Альфонсо и Чезаре. Альфонсо – поскольку ему не позволили последовать за супругой, что могло означать ее будущую зависимость от отца и еще большее отдаление от мужа. Чезаре – потому что он увидел, насколько влияние Лукреции на Папу сейчас превосходило его собственное.

Чезаре ни на мгновение не забывал о причастности Альфонсо к неаполитанско-миланской партии, образовавшейся незадолго до французского вторжения. Он знал, что среди заговорщиков преобладали неаполитанцы и что последние до сих пор не переставали испытывать на прочность союз между Борджа и французами.

Задумываясь над той ролью, которую мог исполнять Альфонсо на тайных собраниях, проходивших во дворце Санта Мария дель Портико, Чезаре говорил себе, что его зять не только досаждал ему своим существованием. Он был опасен. Лукреция слишком сильно любила его – и имела слишком большое влияние на Папу. Что произойдет, если через нее Альфонсо пожелает воздействовать на решения, принимаемые Его Святейшеством?

Чезаре пришел к выводу о том, что вчерашний молокосос стал его самым грозным врагом.


В тот юбилейный тысяча пятисотый год Рим испытал небывалое нашествие пилигримов. Христиане съезжались со всех частей Европы, и многие, как по причине бедности, так и набожности, проводили ночи, расположившись прямо под стенами собора Святого Петра.

Однажды Альфонсо допоздна задержался в ватиканских апартаментах Лукреции. Они были одни, и Альфонсо, в последний раз прощаясь с супругой, горько посетовал на необходимость уходить от нее.

– Дорогой, мой отец скоро поправится, – сказала Лукреция. – Тогда я буду жить с тобой во дворце Санта Мария дель Портико.

– Он уже достаточно здоров, чтобы ты могла покинуть его, – угрюмо возразил Альфонсо.

– Все равно, я нужна ему… Потерпи еще немного, мой дорогой супруг.

Альфонсо поцеловал ее.

– Мне очень не хватает тебя, Лукреция. Она нежно прикоснулась к его лицу.

– А мне – тебя.

– Лукреция, ненаглядная моя! Без тебя каждая ночь кажется нескончаемой! И мне все время снятся эти…

– Твои кошмары, дорогой? О, если бы я была рядом – я бы рассеяла все твои страхи! Но… уже скоро, Альфонсо… может быть, на следующей неделе.

– Ты так думаешь? Она кивнула.

– Я поговорю с отцом.

Они обнялись; время уже близилось к полночи, когда Альфонсо наконец покинул ее.

Со своим слугой Томазо Альбанезе и оруженосцем-неаполитанцем, поджидавшими его в передней, он вышел на площадь Святого Петра. Было темно и безлюдно, если не считать группы пилигримов, что расположились на ступенях собора.

– Вполне может быть, – обращаясь к Альбанезе, сказал Альфонсо, – что со следующей недели нам уже не придется совершать эти ночные прогулки. Моя супруга переезжает в Санта Мария дель Портико.

– Разделяю вашу радость, мой господин, – ответил Альбанезе.

Они приблизились к пилигримам, осаждавшим собор Святого Петра. Альфонсо едва глянул ни них – слишком обыденное зрелище те представляли собой. Однако когда он миновал их, сзади неожиданно началось какое-то движение, что-то зашелестело, послышался топот чьих-то ног, и опешивший Альфонсо со своими двумя слугами внезапно оказался окруженным.

Дальнейшее произошло в несколько секунд. Пилигримы сбросили свои изодранные плащи – и в темноте блеснули обнаженные шпаги. Альфонсо понял, что попал в засаду. Но он был молод, силен и умел обращаться с оружием.

– Защищайся! – выхватывая шпагу, крикнул он. Однако не успел он дать эту команду, как кто-то уже ранил его в плечо и горячая кровь хлынула на расшитый золотом атласный камзол.

Альбанезе и оруженосец обнажили шпаги и отчаянно отбивались от нападавших, но те обладали численным преимуществом, а Альфонсо уже истекал кровью.

Вот и еще одна рана – на сей раз в бедро. Альфонсо со стоном упал на землю. Тотчас двое нападавших подхватили его под локти и поволокли к стоявшей неподалеку лошади. Альбанезе и оруженосец Альфонсо бросились вдогонку, зовя на помощь ватиканскую гвардию.

За оградой папской резиденции послышался чей-то громкий крик, а затем – топот бегущих ног.

– Сматываемся! – во все горло крикнул один из нападавших, и все они, повскакав на коней, умчались прочь, прежде чем появился первый папский гвардеец.

– На нас напали! – закричал Альбанезе. – Нужно срочно осмотреть нашего хозяина!

Вдвоем они подняли Альфонсо и с помощью гвардейцев отнесли его в папскую резиденцию.

– Моя супруга… – теряя сознание, прошептал Альфонсо. – Отнесите меня к моей супруге… только к ней, ни к кому другому…

Лукреция сидела у постели своего отца, а Санча заботливо поправляла подушки под его головой, когда в роскошную спальню Папы Римского внесли окровавленного Альфонсо.

Лукреция испустила вопль ужаса и вместе с Санчей бросилась на колени перед супругом, которого слуги осторожно положили на пол.

– Альфонсо… дорогой мой! – закричала Лукреция. Он задрожал и открыл глаза.

– Спаси меня, Лукреция, – прошептал он. – Не подпускай его ко мне…

Санча приказала слугам:

– Немедленно позовите лекарей. Пусть кто-нибудь из вас поможет нам донести его до постели. Да, принесите воды и жгуты. О, дорогой мой брат! Не бойся, мы спасем тебя.

Несколько мгновений Альфонсо смотрел на Лукрецию. Затем собрался с силами и внятно произнес:

– Я знаю, кто хотел убить меня. Это твой брат… Чезаре! Его глаза закрылись – и каждый присутствовавший подумал, что он уже никогда не откроет их снова.

Его отнесли в личные апартаменты Папы, в комнату со стенами, расписанными Пинтуриккьо. С ним остались Лукреция и Санча. Они распороли его камзол и остановили кровотечение; затем стали ждать лекарей, которые могли зашить раны.

– Нам придется по очереди ухаживать за ним, – сказала Санча. – Иначе он не выживет.

Лукреция согласилась. Она уже осознала обоснованность тех страхов, которые так омрачали счастье Альфонсо, и теперь была полна решимости выходить супруга. Она понимала, от кого предстояло защищать его.

– Я прикажу поставить еще две кровати в этой комнате, – сказала она.

– Правильно – для нас обеих, – кивнула Санча. – Если он переживет эту кошмарную ночь, мы сами станем готовить для него пищу, но отсюда будем выходить только поодиночке. Кому-то из нас нужно все время быть рядом с ним.

– Так и сделаем, – сказал Лукреция.

Их разговор был прерван появлением неаполитанского посла.

– Как состояние моего господина? – спросил он.

– Пока не можем сказать ничего определенного, – ответила Санча.

– Их Святейшеству угодно, чтобы я видел, как лекари будут зашивать раны.

Санча пожала плечами.

– Почему они так долго не идут? – воскликнула Лукреция. – Неужели не понимают, что дорога каждая минута?

Санча обняла ее.

– Дорогая сестра, – сказала она, – ты перевозбуждена. Крепись, скоро они будут здесь… и если ночь пройдет хорошо… то мы с тобой спасем его.

Когда лекари наконец пришли, посол встал рядом с Альфонсо, чтобы наблюдать за их работой, а Санча отвела Лукрецию в угол комнаты.

Там она тихо спросила:

– Лукреция, ты понимаешь, что это значит… что все это значит?

– Я слышала его слова, – ответила Лукреция.

– Нам придется бороться за него – бороться с твоим братом и моим любовником.

– Я знаю.

– Его бы сбросили в Тибр – как твоего брата Джованни. Тот же самый метод!.. Слава Богу, что на сей раз он не удался!

– Слава Богу! – прошептала Лукреция.

– Будут и другие попытки.

– И их постигнет та же участь!

– Папа придерживается иного мнения. Вот почему он вызвал ночью неаполитанского посла и велел ему посмотреть, как лекари будут зашивать раны. Он не хочет, чтобы через некоторое время в Риме стали думать, будто его врачи впрыснули яд в кровь Альфонсо. Но ты-то любишь его, да? Ведь он твой супруг – то есть, должен значить для тебя больше, чем кто-либо! Поэтому, я могу доверить тебе своего младшего брата?

– Могу ли я доверить тебе своего супруга?

Тогда они расплакались и принялись утешать друг дружку. Наконец Санча сказала:

– Сейчас не время слезам. Если он поправится, мы должны будем охранять его. Нам нужно беречь силы, Лукреция.

– Санча, дорогая моя, – всхлипнула Лукреция, – как хорошо в такое время иметь друга, на которого можно положиться.

Санча улыбнулась сквозь слезы.


На улицах стояли небольшие группы людей, обсуждавшие неудачную попытку покушения на Альфонсо Бишельи. Ватикан будоражили самые противоречивые слухи и предположения.

Жизнь Альфонсо все еще висела на волоске от смерти. За ним ухаживали две женщины. В углу его комнаты стояли две кровати, но они еще ни разу не были заняты одновременно. Женщины спали по очереди, сами готовили пищу на переносной печи – и ни на минуту не оставляли раненого без присмотра.

Санча потребовала, чтобы за дверями покоев постоянно находился кто-нибудь из прислуги – Альфонсо или ее собственной. Она послала гонцов к королю Федерико, и вскоре из Неаполя прибыли знаменитый хирург Галеано да Анна и личный врач Федерико, мессир Клемент Гактула.