— Можно лишь гадать, каких еще морских чудищ они выловят, болтаясь по неспокойным водам Нортумбрии, — проворчал он.

— Не сомневаюсь, что их окажется немало, — признал Эйрик. — Не секрет, что Анлаф стремится восстановить норманнское господство над Нортумбрией. Найдется и множество других, готовых последовать за ним, чтобы избавиться от гнета саксов.

— А за спиной у него стоит коварный Вульфстан, могу поклясться, — добавил священник из угла, где он, расслабясь, потягивал мед из своего кубка.

— Да, это так, — подтвердил Эйрик. — Вульфстан уже давно поддерживает норманнов со своей кафедры в Йорке, но еще больший пыл проявляет на собраниях кланов по графствам.

— А Орм? — осторожно поинтересовался Освальд, зная, что граф Орм и Эйрик делили норманнское наследие. — Присоединится ли он к их борьбе или станет, как обычно, поддерживать монетами обе стороны, выжидая, куда подует ветер?

Эйрик тщательно взвесил свои слова, прежде чем отвечать:

— Мне известно, что Орм, как и Вульфстан, предпочитает Анлафу моего дядю, Эрика Кровавого. Эрик заигрывает с норманнской знатью в Нортумбрии, дразнит их картинами независимой Нортумбрии под правлением короля с древней кровью. Так что, да, я думаю, скорей всего и Орм, и Вульфстан поддерживают норманнское проникновение в эти земли, будь то из Дублина или с Оркнейских островов.

— Оркнейские острова… Это там Эрик Кровавый собирает силы, после того как другой твой дядя, Хаакон, выставил его из Норвегии, верно? — поинтересовался Освальд.

— Да, этот Эрик — жестокий ублюдок. Но при всем при том многие видят за ним будущее.

— Ты поедешь с нами сегодня вечером? Ответишь на призыв своего короля? — спросил наконец Освальд.

— Я все же не понимаю своей роли. Неужели король верит, что я в состоянии предотвратить угрозу со стороны норманнов? Войска уже собираются по всей Нортумбрии, день за днем, даже прибывают из-за моря, поджидают только смерти короля, чтобы тут же приступить к делу.

— Поскольку ты одновременно и сакс, и викинг, король считает, что неплохо бы тебе вмешаться. Хоть Малькольм и присягнул ему на верность, он все равно ему совсем не доверяет. Эдмунд хочет, чтобы ты отправился к Малькольму и постарался выяснить его истинные настроения, не замышляет ли он снова предательство. На самом деле король стремится избежать сражения и удержать Малькольма при себе, что еще кажется ему возможным. Если Малькольм отречется от своей клятвы, кровавая рубка окажется неминуемой.

Эйрик увидел логику в их словах, но все еще не торопился давать согласие на роль эмиссара.

— Мы выезжаем вечером. Отправляйся с нами и дай Эдмунду возможность самому объяснить свой замысел, — настаивал Освальд. — Он посвятит тебя во все подробности.

Тут со своего места поднялся священник и осторожно направился к Эйрику, протягивая ему какой-то обернутый в кожу предмет.

— Эдмунд посылает тебе этот дар, — тихо сказал он. — По его словам, ты поймешь, как он нуждается в твоей помощи, если увидишь его.

Плечи Эйрика устало поникли, когда он, раскрыв сверток, узнал лежавшее внутри распятие. Такой знаток редкостей, как король Ательстан, дорожил им больше, чем всеми другими своими реликвиями, поскольку в нем хранились ресницы его любимого великомученика, Святого Кутберта. Умирая, он завещал распятие Эдмунду. Передавая его Эйрику, Эдмунд показывал этим, насколько высоко он его ценит. И более того — Эдмунд никогда бы не расстался с этой бесценной памяткой о брате, не будь он убежден, что во многом именно в руках Эйрика его собственная жизнь и судьба трона.

Последние сомнения покинули Эйрика. Он должен повиноваться желанию своего повелителя. Даже если для этого придется покинуть молодую жену накануне свадебной ночи.

Святые мощи! — виновато подумал он, улыбаясь себе под нос; эта женщина и так настоящая фурия, а теперь-то уж точно взбесится. Может, попросить брата Тайкира, пусть передаст ей известие о его отъезде? Нет, тут же решил он, такие вещи не стоит взваливать ни на кого другого.

Он резко встал:

— Прошу вас, отдыхайте и наливайте себе еще меду. Я пока соберусь в дорогу.

За дверью он сказал Вилфриду:

— Пришли мне оруженосца, чтобы помог собраться. Да передай Сигурду с Гуннером, что они поедут со мной. Пусть возьмут шесть воинов на свой выбор.

— А леди Идит? Мне что-нибудь передать ей?

Эйрик наморщил лоб:

— Скажи ей, чтобы пришла ко мне в спальню.

После ухода Эйрика Идит почувствовала себя среди гостей еще более неуютно. Сейчас, после свадьбы, она должна считать себя леди Равеншир, но легко говорить — благородные гости ясно давали ей понять, что за таковую ее не принимают.

Рыцари Эйрика и прислуга не проявляли неуважения. Более того, некоторые, казалось, были готовы вскочить и ринуться на ее защиту, если кто из гостей посмеет открыто ее обидеть. Очевидно, памятуя о том ужасном пиршестве, на сей раз Эйрик наказал своим людям выказывать ей уважение, подобающее хозяйке и жене.

А вот высокородные гости были свободны от таких обязательств. Когда Идит прошлась по их рядам, наполняя кубки медом и пытаясь завязать легкую беседу, ей ясно дали понять, что скандальное прошлое никуда от нее не денется.

— Леди Идит, теперь, выйдя замуж, ты будешь являться ко двору? — язвительно поинтересовалась Альгит, дочь графа Орма, и оглянулась на других знатных леди, сидевших по соседству с ней, которые захихикали, прикрываясь ладонью. Ее отец был в это время поглощен оживленной беседой с Анлафом и архиепископом Вульфстаном, в которой участвовали и другие рыцари, мужья этих высокородных насмешниц.

Идит пожала плечами:

— У меня нет особого желания бывать при дворе короля Эдмунда, хотя говорят, что ученые и художники, которых он собрал из разных стран, весьма интересны.

Одна леди процедила:

— Да, недаром говорят, что для женщины ты слишком любишь книги. — Замечание прозвучало довольно едко, и некоторые женщины засмеялись, словно услышали что-то комичное.

— Но леди Идит, — продолжала Альгит, — разве нет и иных причин являться ко двору, не только чтобы получать пищу для ума? К примеру… — Она небрежно взмахнула белой ручкой, словно не решаясь продолжать.

— К примеру — что? — с подозрением спросила Идит ледяным голосом.

— Ох, ну, скажем… чтобы возобновить прежние знакомства.

Идит поняла, что Альгит намекала на отца ее ребенка и слухи о ее скандальной связи с неким знатным человеком. Неужели про это никогда теперь не забудут? И не простят? Очевидно, заявление Эйрика о своем отцовстве никого не убедило.

— Альгит, давай будем совершенно искренними друг с другом. — Идит произнесла это с нарочитым терпением, как мать разговаривает с бестолковым ребенком. — Много лет назад я имела несчастье поддаться обаянию красивого мужчины. — Что ж, это нельзя назвать совершенной ложью. А про то, что этим мужчиной был Стивен, а не Эйрик, можно и умолчать. — Мое глупое сердце привело к рождению моего сына Джона, которого я просто обожаю. Вы можете, если вам угодно, предполагать, что я томлюсь по какому-то там мужчине, но я все же надеюсь, что мой брак положил конец этой истории. Вероятно, мое сердце кое в чем по-прежнему неразумно, например, не принимает в расчет подлость душ у некоторых людей. Идит обвела глазами высокородных дам, давая им понять, что она адресуется к каждой из них со своим обвинением. Лицо у Альгит стало ярко-красным, а подбородок надменно вздернулся в знак того, что мнение Идит ей глубоко безразлично, однако у других хватило совести пристыженно опустить головы. Одна из них даже тихо пробормотала:

— Прими мои извинения, леди Идит.

С достоинством прошествовав мимо них, Идит спустилась с помоста, и тут к ней подошел Вилфрид. На красивом его лице лежала тень беспокойства.

— Леди Идит, мой повелитель просит, чтобы ты немедленно поднялась к нему в спальню. Он должен с тобой поговорить. А я останусь и буду развлекать гостей.

Охваченная тревогой, она торопливо поднялась по лестнице и направилась по освещенному факелами коридору в спальню к своему супругу. Скорее всего, ее приглашение каким-то образом связано с гонцами от короля Эдмунда и не сулит ей ничего хорошего.

Постучав, она вошла в большую почивальню и невольно заморгала, давая глазам привыкнуть к дымному полумраку. Несколько свечей, а также дымящие факелы, воткнутые в гнезда в степе, еле-еле освещали обширную комнату, а в этот теплый майский день огня в очаге не было.

Привыкнув к темноте, Идит ахнула и отступила к двери.

Эйрик стоял босой и с голой грудью, в одних туго облегающих штанах, да и те были низко приспущены на бедрах. Широкие плечи и крепкая грудь, покрытые шелковистыми волосами, переходили в узкую талию и такие же узкие бедра. Плоские коричневые соски посреди крепких мышц привлекли ее внимание, и Идит ощутила странную пульсацию в своих грудях.

Выросшая в замке среди воинов, она видела множество мужчин в разной степени оголенности. Но ее новый супруг был редкостным образцом красоты, она была вынуждена это признать.

Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом. Эйрик разговаривал с братом, а его оруженосец тем временем раскладывал нижнюю рубаху из мягкой ткани, панцирь из подвижных звеньев с таким же подшлемником и наколенниками, кожаные башмаки с ремнями крест-накрест, шлем и щит с выбитым на них вороном и всякие другие необходимые для воина вещи.

Не успела она поинтересоваться, что означает эта выкладка рыцарского снаряжения, как до слуха ее донеслось:

— Поцелуй меня, дорогая.

— Что?! — задохнулась она от возмущения и оглянулась на Эйрика, стоявшего возле темного алькова. Видимо, он только сейчас заметил ее появление.

— Покажи мне свои ноги.

— Что ты сказал? — с каменным видом процедила Идит, оскорбленная тем, что он потребовал от нее такое непотребство, да еще при оруженосце и брате. Вот оно, начинается.

— Поцелуй меня, дорогая.

— Целуй себя сам, проклятый олух, — воскликнула Идит, и лицо ее запылало от возмущения. «Пьян он, что ли?» — подумала она. Его голос звучал со странной хрипотой.