— Забудь, — махнул ладонью Луганов и посмотрел на нас с Филом. — Кто эти ребята?

— Слева племяш практически, справа зять будущий.

— О-о-о! Можно поздравить?

— Тогда давай уж вдвойне. Бабушкой скоро стану, — с гордостью произнесла Гарских. — Внучка у меня будет. Мирослава Максимовна Левентис.

— Мои поздравления, Тань. И вам, молодой человек, — Луганов пожал мне руку гораздо крепче, чем в первый раз. Потом посмотрел на часы и затарабанил пальцами по запястью.

— Андрей, не волнуйся. Ребята все сделают, — улыбнулась ему моя теща и присвистнула, глядя на экран мобильного. — Неплохой у тебя, я смотрю, контракт с немцами Андрюшенька.

— Ты сказала побольше, вот я со всех своих счетов на счёт компании и перевел.

— Да? Тебя бы налоговикам сдать, чтобы покопались в отчётности, так ты ж умный, отвертишься.

— Тань, вот где уже твои шуточки, — Луганов провел ребром ладони под подбородком, но с широкой улыбкой.

Я ради интереса достал свой телефон, зашёл на счёт Ели и покрылся испариной. Хренасе у дяденьки кубышка! Это ж какие яйца нужно иметь, чтобы с таким спокойствием ждать, когда твои деньги слямзят? Пусть и с гарантией возврата. Титановые и размером с голову слона каждое?

Спустя пять минут мобильный Гарских трямкнул сообщением, она довольно улыбнулась и, насвистывая что-то до боли знакомое из старых фильмов, запорхала пальцами над экраном.

— Андрюша, проверяй. Все, как и обещала. До копеечки.

— Татьяна Федоровна, моё почтение, — уже спокойно произнес Луганов, приложился губами к ее ладони, пожал наши и отчалил в сторону своего автомобиля, спрятавшегося за двумя "Геликами".

— Филипп, ты посиди тут, а мы с Максимом сходим прогуляться.


Это смешанное чувство страха и восторга. С одной стороны, меня колотило от того, что Гарских, положив свою ладонь на сгиб моего локтя идёт рядом, не давая никуда смыться, а с другой… Ебать у меня теща!!! Это ж просто пиздец какой-то!!! Просто в башке не умещается то, что женщина, идущая рядом со мной к входу бизнес-центра, может вытворять такие фокусы. Да если к ней на курсы откроется запись, я ломанусь туда первым, не раздумывая! Мозг!

— У меня к тебе два вопроса, Максим, — остановилась она в трёх метрах от дверей.

— Да, Татьяна Федоровна.

— Первый. Ты любишь Лизу?

— Безумно, Татьяна Федоровна.

— Хорошо. И тогда второй. Сколько ей по-твоему лет?

— По паспорту? — решил уточнить я.

— Максим, ты прекрасно понял мой вопрос.

— Она для меня всегда будет маленькой девочкой, если вы об этом, Татьяна Федоровна. Мне плевать на возраст.

— Пусть так и будет дальше, — кивнула она. — Обидишь, убью. И я говорю это не образно.

— Я понял это ещё, когда мы к вам приехали, Татьяна Федоровна.

— Вот и хорошо. Надеюсь, что этот разговор не придется повторять или продолжать, — Гарских смахнула с моего плеча какую-то пылинку и впервые улыбнулась без едкости или ехидства. — Пойдем посмотрим на Борю, зять?

— С удовольствием, Татьяна Федоровна, — кивнул я, не зная куда себя деть от распирающего меня облегчения.


Боречка. Вот уже не думал, что буду так радоваться увидеть его снова. Не сказать, что он испытывал хоть что-то близкое в отношении меня, но я был рад. Особенно наручникам и двум черепашкам-ниндзя, ведущим его под рученьки. Красивое завершение дня, как ни крути.

— Мальчики. Буквально на пару слов, — остановила Гарских конвоиров и посмотрела на Рокотова так, что у меня застыла кровь в жилах. — Я тебя, ублюдка, впустила в свой дом, пристроила на хорошую работу. Дочь тебе доверила. Это твоя благодарность?

— Спасибо, Татьяна Федоровна, — оскалился он в ответ и медленно процедил, — за дочь шлюху…

Щелк.

Говорят, что человек в состоянии аффекта не отдает себе отчёта в том, что делает. В этот момент его сознание отключается, а во главе угла встаёт что-то бессознательное. То, что спрятано внутри и никак не контролируется, если вырвалось из своих глубин наружу. Это похоже на взрыв, превращающий человека в сгусток ненависти и агрессии. Он захватывает тело полностью и безоговорочно, за долю секунды превращает его в самое опасное оружие из всех, созданных природой. Говорят, в таком состоянии женщины умудряются поднять автомобиль, чтобы спасти своего ребенка. Я не знаю правда это или нет, но услышав одно единственное слово, у меня заволокло глаза кровавой пеленой, а кулаки сжались сами собой. Всего один удар. Но так, чтобы затолкать это вырвавшееся слово обратно, прямиком ему в глотку. Вбить его вместе с зубами поглубже. Настолько глубоко, насколько хватит сил.

Щелк.

— Максим! Максим!

Гарских хлещет меня по щекам, только я не чувствую ничего, кроме затихающего гудения горна внутри и нарастающей пульсирующей боли в правой руке. Встряхиваю ее, морщусь, подношу к глазам ладонь и криво усмехаюсь, увидев кровь, а на полу бессознательное тело Боречки. Рядом с ним возится кто-то из черепашек-ниндзя, а другой, видимо старший, смотрит на меня, мотая головой.

— Рома, запишете сопротивление и попытку бегства. Будет отрицать, я дам показания и все подтвержу.

— Татьяна Федоровна…

— Рома, это мой зять! Ещё вопросы будут?

— Никак нет, Татьяна Федоровна.

Ниндзя, козырнув, помогает Боречке встать, встряхивает его, чтобы не заваливался, а Гарских что-то поднимает с пола салфеткой и рявкает до звона в ушах:

— Борис!

Он оборачивается, пуская кровавые слюни, и кажется сам не понимает, что произошло, но если бы все это было в кино, я бы расцеловал того, кто писал сценарий, а прозвучавшую фразу отлил из золота. Она была просто охуительна во всем от интонации до последней буквы:

— Зайдешь за зубами в понедельник. Если сможешь.

Я обожаю свою тещу! Зафиналила так, что больше нечего добавить.

42


Ли


Мне хочется выругаться на них обоих, только вместо ругани из горла раздаются тихие всхлипы, а из глаз ручьем текут слезы. Глупый мальчишка снова подрался из-за меня и теперь сидит, виновато опустив голову и отводя глаза в сторону, а я уже в который раз обрабатываю ему стесанные до мяса костяшки, дую на них, когда он морщится, и не понимаю как ему втемяшить, что сойду с ума, если с ним что-то случится.

— Не реви. Мужик дома. Главное, что целый, а остальное — пустяк.

— Мама, ладно он дурной, но ты-то куда смотрела!? — всхлипываю чуть громче, вытирая ладонью слезы, чтобы они не капали Максу на ранки. — Не могла остановить?

— А ты сама попробуй его останови! — мама с довольной улыбкой осматривает кухню, трогает гладкую рабочую поверхность, фасады и кнопки встроенной в мебель техники. Но с большим интересом примеряется к ножам на магнитной полосе. — Такого проще пристрелить, чем остановить. Я после увиденного вообще сомневаюсь, что Борис мог его отмутузить, — проверив заточку у одного ножа, возвращает его обратно и опускается на стул, вздыхая с облегчением. — Да-а-а-а. Красиво сделали. Нечего сказать даже.

— Это Макс дизайнера нашел, — хлюпая носом, прилепляю пластырем повязку к руке Максима и резко затихаю услышав мамино:

— Да не реви уже, донь. До свадьбы заживёт.

— За две недели? Мама, ты с ума сошла?

— Господи, и в кого ты у меня такая переживательная стала? — покачав головой, спросила она и ошарашила меня своей логикой. — Донь, что это за мужик вообще, который за свою женщину кулаки не почешет? Это нормальное явление. Да и не удержался Максим. И что? Я бы сама не удержалась и Борису в зубы дала, просто Максим опередил. Зато теперь каждый раз в зеркало смотря, вспоминать будет, что к вам лучше не лезть. Если нормальных слов не понял, то рода напомнит. И я спокойна. Не за хлюпика дочь замуж выдаю.

— А если Рокотов на него заявление накатает?

— Пусть попробует, — расплылась в хищной улыбке мама, потирая руки. — Я ему тогда устрою… Хиросиму и Нагасаки в пределах одной камеры. Ха! И что ты все о плохом? Лучше скажи, платье купила?

— Купила, — кивнула я.

— Ну вот и славно, — мама ещё раз обвела кухню взглядом и кивнула. — Неплохая квартира. Уютная.

— Максим выбирал. Я тебе говорила же.

— Одно дело говорить и другое самой увидеть. Ладно, хорошо у вас, но поеду. А вы тут, — улыбнулась она, — без ругани давайте. Донь, проводи меня. Максим, до свидания.

— До свидания, Татьяна Федоровна.

Закрыв двери за мамой, я вернулась на кухню, собрала обратно в аптечку пластыри, бинты и перекись и закусила губу, смотря на уже заметно припухшую ладонь Макса. Вытащила из морозилки куриную грудку, обернула ее полотенцем и осторожно приложила к залепленным костяшкам.

— Болит? — спросила, прислоняясь лбом ко лбу Максима.

— Не. О'кей все, Еля.

— Есть хочешь?

— Не.

— А чего хочешь?

— Не знаю. Чё-то сегодня день какой-то суматошный. Накрыло малехо. Посижу еще чутка и попустит. Не парься, Еля.

— Может, тогда лучше в спальню пойдем? Хотя бы ляжешь.

— Пошли.

Скинув с кровати покрывало, помогаю Максу раздеться. Он двигается как сомнамбула, путается в футболке и упирается, когда я подбиваю ему под спину подушки и накрываю одеялом. У него же все о'кей, а я слепая и не вижу, не чувствую, что внутри его головы творится какой-то кошмар. Упертый мальчишка!

— Макс!

Рыча, вдавливаю его спину обратно в подушки, когда уже через пять минут в лежку "попустило", и, чтобы не вздумал снова вставать, ложусь рядом, пристраиваю голову на плечо и обнимаю себя его руками.

Я в домике. Я под защитой своего мужчины, и он инстинктивно прижимает меня к себе плотнее, греет своим теплом, будто сейчас плохо мне, а не ему. Снова в первую очередь я, а потом уже он. Ещё мальчишка внешне, но уже мужчина внутри. Потеревшись кончиком носа о его щетину, целую в мерно пульсирующую венку на шее и прикрываю глаза. Макс обязательно поспит, если я усну. Почувствует, что мне спокойно, успокоится сам и заснёт, отпустив свои мысли.