— Сорян, Гель, но мне нравится только одна. И я на ней женюсь.

— В смысле женюсь? Реально что ли!?

— Ну да. Скоро пойдем подавать заявление.

— Что-то как-то быстро, — все ещё не веря, она наклонила голову на бок и нахмурила бровки, а потом вскинула одну и захохотала. — А, блин! Чуть не купилась! Ты и жениться!? — Гелька фыркнула, тряхнув своими дредами, и поперхнулась, не увидев на моем лице подтверждения своей догадки. — Не, реально женишься!?

— Гель, завязывай тупить. Реально-нереально. Как попугай, бля.

— Ну ладно. Сразу бы и сказал, что не шутишь.

— А я тебе разве говорил, что сейчас буду шутить, а?

— Прикольно, — протянула она, откидываясь на спинку диванчика и рассматривая меня с каким-то сожалением. — Ну поздравляю тогда.

— Рано ещё, Гель. И это, ты извини, если чё не так.

— Да ладно. Проехали, — махнула ладошкой и подтянула к себе лист. — Про билеты хоть не шутил? Или это типа предлог был, чтобы не отказалась сразу?

— Гелька, блин, ты тупить когда-нибудь закончишь или нет!? — пошарив по внутренним карманам, я достал и покрутил в пальцах два билета. — Убедилась?

— А диск? — тут же включила еврея девушка.

— Завтра привезут, Фил подпишет, и я тебе передам. Вместе с билетами. После флешмоба, — отрицательно дёрнул головой на протянутую ладошку.

— Договорились, — кивнула она, подумав несколько секунд. — Какой флешмоб ты хочешь?

— Короче, я уже обо всем договорился, тебе только останется найти людей и объяснить им что делать.

— Ага. И что делать?

— Короче, смотри сюда, — склонившись над листом, я начал обводить перекрёстки. — Здесь, здесь и здесь…

Двадцать минут спустя Гелька подняла на меня ошалелые глаза и разревелась.

— Э, ты чё? Гель? Геля, — тряхнув ее за плечо и протянув платок, я снова спросил. — Ты чё ревешь-то?

— Да иди ты в жопу! Почему мне такие сюрпризы никто не делает? Один раз плюшевого медвежонка подарили, и то по ошибке, — шмыгнув носом, Геля подняла на меня мокрые глаза. — Я чё, страшная что ли?

— Да не. Нормальная.

— Угу. Все вы так говорите, а сами вон чё, — кивнув на лист бумаги, высморкалась и снова захлюпала. — На других женитесь.

— Да что ты ревешь-то постоянно?

— А ничего! Может, я тоже так хочу! Вот что! — выпалила Геля со злостью. — А вы только лапшу на уши вешаете!

— Э, стопэ, родимая! — завелся я. — Я тебе ничего не обещал. И вроде никаких разговоров о встречаться-жениться не заводил. Так!?

— Ну так, — кивнула девушка, притихнув от моего ответного напора.

— Тогда какого хера ты мне предъявы за всех кидаешь? А? Я за свой косяк извинился и реально чувствую вину, а не просто так спизданул, чтобы по ушам проехаться! За других отвечать не буду. И ещё… — выложив билеты на стол, сдвинул их от себя. — Бери. Просто так. Диск тоже привезу, как обещал. Только не реви больше. И это… Ты, вообще, огонь! Красивая, движушная… Вон что в аэропорту замутила с полпинка. Извини, если ты подумала, что у нас что-то будет. Я сам не знал, что втрескаюсь по уши, Гель! Извини, сердцу не прикажешь кого любить. И ты тоже влюбишься, по настоящему. И он тебя любить будет. Короче, бери билеты. Спасибо, что вообще помогала. Дальше я сам.

Выоравшись, я достал из кармана пачку, сунул сигарету в зубы и нервно прикурился, жадно затягиваясь дымом, а Геля смотрела на меня с открытым ртом и хлопала своими ресницами. Пиздец полнейший. Даже не думал, что один раз потрахаемся, а девчонка уже напридумывает себе вагон и маленькую тележку с прицепом. Фак!

— Да, мы такие козлы, — добавил я, вдавливая окурок в пепельницу. — Извини, что так получилось.

— Завтра в семь, да? — спросила Геля.

— Я сам. Спасибо, Гель. Реально, спасибо, но лучше я как-нибудь сам.

— Угу. Вот именно, что как-нибудь! — подхватила со стола злосчастный лист, спрятала его в кармашек и уверенно кивнула. — Все. Опоздал. Я согласна, только с одним условием.

— Ну?

— Познакомишь с этим барменом?

— Геля, бля!

— Ну он правда симпотный.

28


Ли


— Куськина, покажи, куда спрятала свою мать!

— А она не может. Куськину мать забрали в тюрьму за то, что она страшная, как Куськина!

— Ах вы засранцы! Брысь отсюда! Лизочка, Лиза, слезай, пожалуйста, маленькая. Давай, я подержу Мусю.

Клавдия Ивановна, тучная, едва проходящая в двери женщина, наверное, единственная из всех взрослых в детдоме, кто называл меня Лизочкой и разрешал возиться с бездомными кошками и собаками, неизменно шарахающимися у мусорных баков, стоящих вдоль забора. Она тянет руки вверх, к нижним ветвям березы, на которую я залезла спасать котенка. Вернее, куда меня загнали с мяукающим, не меньше моего перепуганным котёнком, чтобы вдоволь поиздеваться над дурацкой фамилией. Макс был прав, когда говорил, что дети жестоки, но он не знал каково жить с этим каждый день, быть самой маленькой в группе, самой затюканой и слабой. Когда всех вокруг брали в семьи на выходные, чтобы присмотреться, и потом, скорее всего, усыновить или удочерить, а тебя нет. Потому что тощая и уродливая. Слова девчонок, соседок по комнате, жалили едва ли не больнее, чем издёвки мальчишек, хотя бы получавших подзатыльники от Клавдии Ивановны. Она даже один раз упросила директора отпустить меня к ней, и я на два дня забыла про насмешки, а потом получила с лихвой за свое маленькое счастье — мальчишки стали издеваться чаще и злее. Теперь ещё и над тем, что толстуха Клава брала меня к себе, чтобы откормить и потом сожрать. Я молча глотала обидные слова, не веря, боясь верить им, но на всякий случай стала есть меньше. И то ли из-за своей безумной любви к бродяжкам, то ли из-за недосмотра поваров, решивших побаловать меня, и без того худую, лишним яблоком или дополнительным яйцом на завтрак, не знаю, но я подхватила сальмонеллез и провалялась в лазарете почти месяц, а когда вышла, испугалась собственного отражения в зеркале. Кости, обтянутые кожей, впавшие щеки и топорщащиеся в разные стороны волосы — чахлый одуванчик, едва доползший до своей кровати самостоятельно. Все обидные слова, слышанные каждый день, разом получили фактическое подтверждение. А потом появилась она. Красивая, высокая и строгая. Кажется даже директор боялась женщину, перед которой выстраивались в ряд мои соседки. Они торопливо прихорашивались, улыбались этой женщине в дорогом костюме, надеясь на чудо, а я так и не встала со своей кровати. Закуталась одеялом с головой и отвернулась к стене, чтобы не видеть эти смотрины.

— Татьяна Федоровна, я бы не советовала вам к ней подходить. Девочка только вернулась из лазарета.

— Я сама решу к кому и когда подходить, — жёстко осадила она директора и шикнула на хихикающих девчонок. — Успокоились!

В комнате тут же воцарилась тишина. Даже мухи, вечно жужжащие и бьющиеся в окно, разом затихли и попрятались, чтобы не злить эту женщину. А она подошла к моей кровати, отвела в сторону край одеяла, закрывающий мое лицо, провела своими тонкими пальцами по спутанным волосам и еле слышно спросила:

— Как тебя зовут?

— Лиза, — едва шевеля губами, ответила я.

— Куськина дочь! — прыснули девчонки и тут же пугливо подавились смешками.

— Цыц! Анна Романовна, по какой причине девочка была в лазарете?

— Сальмонеллёз, Татьяна Федоровна. Она вечно таскается с кошками, вот и подхватила. Хорошо, что вовремя заметили и никого не заразила.

— Тогда бы все обосрались, — снова вставила неизменную шпильку Лена, самая красивая из моих ровесниц и самая острая на язык.

— Я сказала цыц! — тоном, от которого у меня перехватило горло, медленно повторила женщина, поворачивая голову. — Фамилия.

— Золотарева, — с вызовом ответила ей Лена, раскидывая по плечам свои белоснежные косы.

— Если не научишься держать язык за зубами, так и останешься Золоторевой.

Все так же медленно и спокойно произнесла эта странная гостья, но в комнате сразу похолодало и отчетливо захрустело острыми иголками. Острые, по-мужски резкие скулы, злой взгляд, направленный в сторону девчонок, и контрастом ему тихий шепот, наполненный теплотой, когда она снова тронула мои волосы с улыбкой:

— Меня зовут Таня. Хочешь уехать отсюда со мной и стать Елизаветой Гарских?

— Да, — кивнула я, мечтая просто уехать и больше никогда не слышать обидных прозвищ. В тот момент я даже не придала значению гордости, с которой было произнесено мое имя и новая, такая звучная, фамилия.

— Анна Романовна, я забираю эту девочку. Сейчас.

— Но документы и удочерение…

— Я сказала сейчас. Если завтра утром они будут не готовы, к десяти ждите гостей. Из санэпидемстанции. Все понятно?

— Да-да, как скажете, Татьяна Федоровна.

Очередная волна холода, окатывающая всех вокруг, но не меня.

— Всеволод, помоги, пожалуйста, донести девочку до машины. Лиза, познакомься, это твой дядя. Дядя Сева.

— Здравствуйте, — прошептала я мужчине, который все время стоял в дверях и только сейчас, после просьбы, зашёл в комнату.

— Здравствуй, Лиза, — улыбнулся он, подхватывая меня на руки прямо с одеялом. — Не волнуйся ни о чем. Ты когда-нибудь была на море?

— Нет. Только на речке один раз.

— Завтра поедешь, пушинка. Это правда, что ты любишь кошек?

— И ещё собак.

— Такая крошка и совсем не боишься?

— Нет, — помотала головой, — они добрые.

— Добрые. Наверное, хочешь стать ветеринаром, когда вырастешь? — спросил мужчина, опуская меня на заднее сиденье огромной машины.

— Хочу, — кивнула, оказавшись в невиданной роскоши, пахнущей цветочными духами, и стесняясь себя, завернутой в старенькое одеяло, больше, чем своего желания. — Только я не знаю как.