«Я нахожусь здесь как представитель супруга покойной леди. Господин Гольденхарт ссылается на законы чести, чтоб оправдать свое молчание. Мне покажется удивительным, если во всем собрании найдется хоть один человек, который не отнесется к этому с одобрением. Но я попрошу позволения, сэр, задать господину Гольденхарту один вопрос. Понравится или не понравится это старшине присяжных, но я, без сомнения, желаю через это разъяснить дело».

Следователь, взглянув на мистера Мильтона, согласился удовлетворить желание адвоката.

– Признания мистрис Фарнеби в семейных неприятностях не дают ли повода предполагать, что они побудили ее к самоубийству.

– Нет, – отвечал Амелиус. – Когда я видел ее в утро смерти, я не предполагал самоубийства. Я шел к ней с хорошими вестями, о чем и сообщил доктору во время моего с ним разговора.

Доктор подтвердил. Старшина присяжных, если и не был убежден, все же замолчал. Один из его собратьев, увлекаемый примером старшины, прервал следствие, обратившись к Амелиусу с другим вопросом: «Мы слышали, что вы приехали тогда в сопровождении молодой леди и ввели ее с собой в комнату больной. Мы хотим знать, что было нужно там этой молодой особе».

Адвокат снова вмешался.

– Я протестую против этого вопроса, – сказал он. – Следствие производится для выяснения, каким образом произошла смерть мистрис Фарнеби. Какое до этого дело молодой леди? Доктор засвидетельствовал, что ее не было в доме в то время, когда он был призван и когда яд уже действовал. Я обращаюсь, сэр, к очевидности дела и к вам, как представителю власти, чтоб подтвердить это. Господин Гольденхарт, знавший обстоятельства жизни покойницы, заявил под присягой, что ничто не побуждает подозревать здесь самоубийства. Свидетельство служанки приводит прямо к заключению, что смерть произошла вследствие злополучной ошибки, вот и все. Зачем же терять время в бесполезных вопросах и к чему мучить, надрывать душу живых родственников, удовлетворяя любопытство посторонних?

Публика громко выразила свое одобрение. Адвокат прошептал мистеру Мильтону: «Все идет хорошо!»

Порядок был восстановлен, следователь заявил, что вопрос присяжного признан неуместным и что показание служанки, подтвержденное доктором и аптекарем, признано удовлетворительным при настоящих обстоятельствах.

Присяжные совещались между собою. Время завтрака приближалось. Достоверность показаний служанки отрицать не было возможности. Следователь напомнил, что покойная леди горячилась, сердилась на служанку, а в таком состоянии легче сделать ошибку, чем в состоянии покоя. Все это не подлежало сомнению. Итак, решили, что смерть произошла от несчастной ошибки. Тайна мистрис Фарнеби осталась ненарушенной, репутация ее подлого супруга сохранилась незапятнанной, а жизнь Амелиуса с этого рокового момента получила новое направление.

Глава XXXVI

По окончании следствия мистер Мильтон, не нуждаясь более ни в Амелиусе, ни в адвокате, отправился домой. Но как человек в высшей степени вежливый, он просил у них извинения, что оставляет их так поспешно, говорил, что его дома ожидает, может быть, телеграмма из Парижа.

Амелиус справился у хозяйки дома, когда будут похороны и, узнав что они назначены на следующее утро, поблагодарил ее и отправился в коттедж.

Там ожидала его Салли, чтоб спросить на счет покупок для траура по ее несчастной матери. Жена Тофа брала на себя все хлопоты. Салли также беспокоилась о том, чем кончилось следствие. Отвечая на ее вопрос, Амелиус предупредил ее на всякий случай, чтоб она, если спутница спросит ее, отвечала, что потеряла мать свою при весьма грустных обстоятельствах. Когда они обе оставили коттедж, он приказал Тофу ввести к нему незнакомца, которого он ожидал, и запереть за ним дверь. Пять минут спустя явился молодой человек, по имени Моркрос, и крайне смутил Тофа. Он был прекрасно одет, имел изящные, самоуверенные манеры, но не походил на джентльмена. В самом деле то был полисмен высшего разряда, в партикулярном платье.

Войдя в библиотеку, он разложил на столе несколько бумаг, написанных рукой Амелиуса, и с отметками, сделанными им на полях красными чернилами.

– Я понимаю, сэр, что вы имеете основание не представлять это дело в суд.

– Очень жалею, но не могу согласиться сделать его гласным из-за людей, еще живущих и умерших. По той же причине я описал подробности интриги с некоторой сдержанностью. Надеюсь, что и этим не поставил затруднений для ваших действий.

– Конечно нет, сэр. Но я хотел бы спросить вас, что намерены вы предпринять в случае, если я разыщу людей, принимавших участие в этой интриге?

Амелиус неохотно сознался, что он не желает ничего предпринимать против женщины, соучастницы в этом деле, «хочу только заставить ее помочь мне доказать другие совершенные им преступления».

– Вы подразумеваете мужчину, называющегося Жервеем, сэр?

– Да, я имею основание полагать, что он оставил Соединенные Штаты вследствие весьма важных проступков…

– Извините, сэр, если я прерву вас. Достаточно ли это важно, чтоб подвергнуть его обвинению при трактате, заключенном между обеими державами?

– Я в этом не сомневаюсь. Я телеграфировал к лицам, которые могут доставить о нем подробности. Я не остановлюсь ни перед какой жертвой, чтоб заставить этого негодяя поплатиться за его деяния.

Этими словами Амелиус со свойственной ему откровенностью обнаружил свои намерения. Ужасные воспоминания о последних минутах мистрис Фарнеби возбудили в его великодушной натуре негодование на несправедливость и жестокость, доставшиеся бедному, страдающему существу, которое верило ему и любило его. Невыносимой была для него мысль, что негодяй, мучивший, обиравший и доведший ее до смерти, останется ненаказанным. Эта мысль мучила его и день, и ночь. Заботясь о будущности Салли, он, по распоряжению мистрис Фарнеби, виделся с ее стряпчим в один из дней между ее смертью и следствием. Узнав, что некоторые необходимые формальности потребуют несколько дней, он решился использовать это время для преследования Жервея. Стряпчий, после тщетных возражений, уступил перед серьезной настойчивостью и благородной честностью Амелиуса и рекомендовал ему сведущего и надежного человека для ведения этого дела. В тот же день доставлено было Моркросу точное описание всего случившегося, и он пришел доложить о результате своих первых действий.

– Я хочу знать одно, прежде чем вы будете продолжать, – сказал Амелиус, – достаточно ли ясно изложено мною дело?

– Настолько ясно, что один из наших служащих узнал его по этому описанию, только он известен ему под другим именем.

– Может это служить помехой для его преследования?

– Он на долгое время исчезал из Англии, сэр, а потому проследить его не совсем легко. Я был у молодой женщины, упоминаемой вами под именем Фебы, она готова помогать нам изловить человека, который ее бросил. Это старая история соблазна, вымогательства тайн и денег, девушки под предлогом женитьбы. Она то приходит в ярость против него, то заливается слезами о нем. Я добыл от нее некоторые сведения, это не много, но может пригодиться. Имя старой женщины, бывшей посредницей в этом деле, Соулер, она известна полиции как жестокая пьяница и негодяйка. Я не думаю, чтоб было трудно найти эту женщину. Что же касается Жервея, молодая женщина утверждает (и я в этом верю ей), что он, получив от упомянутой леди деньги, бежал с ними. Подождите немного, сэр, я еще не закончил со своими открытиями. Я спросил у молодой женщины, не имеет ли она его фотографии. Он малый не промах, у нее была его карточка, но он взял ее под предлогом, что она нехороша и он даст ей лучшую. Потерпев эту неудачу, я спросил ее, не знает ли она, по крайней мере, где он жил в последнее время. Она дала мне адрес, и я виделся с хозяином дома. Он сообщил мне, что косой мужчина, по имени Жервей, жил довольно долго у него в доме и надул его. Судя по его описанию я, кажется, знаю этого человека, и знаю, на что он способен. Дело это потребует времени, а потому я и хотел бы использовать самое действенное средство. Имеете вы что-нибудь против того, чтоб раздать ваши записки о Жервее во все полицейские отделения в Лондоне?

– Я не буду возражать против каких бы то ни было средств, которые помогут нам изловить Жервея. Вы полагаете, что его где-нибудь захватила полиция?

– Вы забываете, что полиция не получила насчет этого никаких предписаний. Я только рассчитываю на случай размена банковских билетов.

– Да?

– Да, сэр. Люди, между которыми он живет, не останавливаются перед пустяками. Если они проведают, что у Жервея кошелек хорошо набит…

– Вы думаете, они его ограбят?

– И убьют, если он будет сопротивляться.

Амелиус поднялся с места.

– Разошлите описания по всем отделениям, не теряя ни минуты, и уведомите меня немедленно о результате.

– Даже если б получил сведения ночью?

– Мне все равно, днем или ночью. Мертвый он будет или живой, я хочу доказать его тождество. Вот ключ от садовой калитки. Приходите этим путем, и я вам покажу сейчас, где моя спальня. Если мы все будем уже в постели, то постучите в это окно, и я через минуту буду готов.

После этих указаний Моркрос удалился. День, в который тело мистрис Фарнеби должно было быть предано земле, был ненастный, дождь лил и лил. Мистер Мильтон и двое или трое из старых друзей провожали покойницу. Когда опускали гроб в могилу, на краю ее стоял молодой человек и молодая женщина. Мистер Мильтон, узнавший Амелиуса, был в недоумении насчет того, кто была его спутница. Невозможно было предположить, чтоб он осквернял священную церемонию присутствием погибшей женщины из коттеджа. Густая черная вуаль закрывала лицо леди. Нельзя было уловить никакого проявления печали. Когда были произнесены над могилой последние торжественные слова, и все провожавшие удалились, эти двое остались. Мистер Мильтон решил сообщить по секрету об этом обстоятельстве в Париж. Телеграмма, посланная Региной в ответ на его телеграмму из Лондона, извещала, что мистер Фарнеби получил облегчение от данного ему лекарства и теперь находится на пути к выздоровлению. В скором времени он будет, значит, в состоянии взять свою племянницу под свое покровительство. Мистер Мильтон со свойственным ему терпением решился ждать разъяснений, которые могут появиться со временем.