Уилки Коллинз - Опавшие листья

– Он, может быть, предложил вам поместить ваш капитал в его предприятие? – сказал Руфус.

– Нет. Он считает торговлю унизительной для меня. Мой долг как джентльмена избрать какую-нибудь профессию. По некотором размышлении он нашел, что лучше всего сделать попытку на юридическом поприще, стать адвокатом – могут представиться выгодные дела, и средства улучшатся лет через десять. Вот перспектива, которую он мне представил, если я прошу его совета. Я спросил его, не шутит ли он. Конечно, нет! Мне всего еще двадцать два года, много времени для улучшения своих средств, и если я женюсь в тридцать лет, то буду еще достаточно молод. Я взял шляпу и на прощание высказал ему свое мнение. «Если вы действительно придерживаетесь такого взгляда, – сказал я, – то подумали ли вы о том, что Регина истомится и состарится за это время и что я могу не устоять против искушений, представляющихся молодым людям в Лондоне, или вы полагаете, что я проживу монахом в продолжение этих десяти лет? Нужна карета для выездов, шампанское и швейцар! Сохраните для себя ваши деньги, мистер Фарнеби, мы с Региной обойдемся и без них. Чему вы смеетесь, Руфус? Я думаю, что вы сами действовали бы не лучше моего».

Руфус вдруг принял снова свой важный вид.

– Говорю вам, Амелиус, – отвечал он, – вы представляете собой плод наполненный клещами, да?

– Что хотите вы этим сказать?

– Вы помните, я полагаю, когда мы были с вами на пароходе и вы рассказывали нам о том, что случилось с вами в Общине, рассказ этот обнаруживал соединение врожденного красноречия и чистого здравого смысла. Я теперь спрашиваю себя, сэр, что произошло с этим благовоспитанным, скромным молодым христианином, которого так изменило пребывание в Англии и знакомство с мистером Фарнеби? Я не могу отрицать, что вижу его во плоти по ту сторону стола, но также верно и то, что не вижу ни его духа, ни ума.

Амелиус опустился на софу.

– Иными словами, – сказал он, – вы находите, что я поступал тут как дурак.

Руфус закинул свои длинные ноги одну на другую и молча, утвердительно кивнул головой. Вместо того чтобы обидеться, Амелиус задумался.

– Я не обратил на это внимание сначала, – сказал он, – но теперь, когда вы об этом упомянули, я понимаю, что должен был показаться страшным простаком. Причина, как я полагаю, заключается в том, что я привык вращаться в обществе, которое вовсе не похоже на здешнее. Фарнеби – люди совершенно для меня новые. Когда речь идет о моей жизни в Тадморе, о том, что я видел, чему научился и что чувствовал в Общине, то я думаю и выражаюсь благоразумно, потому что тогда думаю и говорю о вещах, которые я знаю. Взвесьте и сообразите различие обстоятельств. Сверх того я влюблен, а это изменяет человека, и, как я слышал, не всегда к лучшему. Как бы то ни было, я имел дело с Фарнеби и прошлого не воротишь. Я не найду покоя до тех пор, пока не переговорю с Региной. Я прочел оставленную мне вами записку. Видели вы ее, побывав в доме?

Спокойный тон, которым был задан этот вопрос, удивил Руфуса. После приема, оказанного ему Региной, он ожидал, что от него потребуют отчета в его вольности. Но Амелиус был так поглощен настоящими заботами, что забыл о пошлых требованиях этикета. Слыша, что Руфус видел Регину, ему не пришло в голову спросить, какое впечатление произвела она на его друга. Мысли его были заняты препятствиями, которые могли возникнуть для его свиданий с ней.

– Фарнеби, после происшедшего между нами, непременно разлучит нас, – сказал Амелиус, – а мистрис Фарнеби будет ему помогать в том. Они не подозревают вас. Не можете ли вы еще побывать у них (вы в таких летах, что можете быть ей отцом) и под каким-нибудь предлогом увести ее гулять.

Ответ Руфуса был очень лаконичен. Он указал на окно и промолвил: «Посмотрите, какой дождь».

– Итак, я должен еще раз прибегнуть к услугам ее горничной, – сказал Амелиус безропотно. Он взял шляпу и дождевой зонт. – Не покидайте меня, старый товарищ, – прибавил он, отворяя дверь. – Это критический момент в моей жизни, я сильно нуждаюсь в друге.

– Вы думаете, что она выйдет за вас замуж против воли тетки и дяди? – спросил Руфус.

– Я в этом уверен, – отвечал Амелиус, выходя из комнаты.

Руфус грустно посмотрел ему вслед. Симпатия и сожаление выражалось в каждой черте его лица. Бедный малый! Как перенесет он, если она скажет нет? Что будет с ним, если она скажет да? Он с ожесточением потер рукой лоб, как человек, которого тревожат его собственные мысли. Минуту спустя он запустил руку в карман и снова вытащил оттуда рекомендательные письма к секретарю общественных учреждений.

– Если есть спасение для Амелиуса, – пробормотал он, – то оно должно заключаться тут.

Посредницей между Амелиусом и горничной Регины была старая женщина, торговавшая журналами и газетами неподалеку от дома мистрис Фарнеби. Отсюда письма его передавались горничной вместе с газетами и здесь же к вечеру находил он ответы. «Если б только Руфус мог увести ее на прогулку, я увидел бы Регину сегодня же», – думал Амелиус. «А теперь я должен ждать до завтра, а может быть и еще дольше. Вот соверен Фебы». И он вздохнул. Соверены становились редкостью в кошельке молодого социалиста.

Приблизившись к газетной лавочке, Амелиус заметил вышедшего оттуда мужчину, направившегося в дальний конец улицы. Когда он минуту спустя сам вошел в лавочку, торговка вынула письмо из-под счетов.

– Молодой человек сейчас принес это для вас, – сказала она.

Амелиус узнал на адресе почерк горничной. Мужчина, которого он только что видел, был посланным Фебы.

Он открыл письмо. Госпожа ее, как объяснила Феба, была слишком взволнована чтоб писать. Хозяин дома удивил всех домашних, возвратившись из конторы тремя часами ранее обыкновенного. Он нашел мистрис Ормонд (друга и приятельницу Регины, Сесиль) в гостях у своей племянницы и просил ее переговорить с ним наедине, прежде чем она оставит дом. Результатом этих переговоров было приглашение, сделанное Сесилью Регине погостить у нее в окрестностях Гарроу. Обе леди сегодня после полудня покинули Лондон в карете мистрис Ормонд. После долгих увещаний дяди, тетки и своей приятельницы Регина должна была уступить. Но она не забыла Амелиуса. Она хотела бы тайно повидаться с ним на следующий день. Приехать может он с тем поездом, который приходит в Гарроу в одиннадцать часов утра. Если будет дождь, то он должен отложить поездку до другого дня до вышеозначенного часа. Место, где он должен был ожидать ее, описывалось подробно, и этими сведениями заканчивалось письмо.

Быстрота, с которой мистер Фарнеби привел в исполнение свое намерение разлучить влюбленных, показала Амелиусу в ярком свете слабохарактерность Регины. Почему не воспользовалась она своими правами, как девушка совершеннолетняя, и не отказалась оставить Лондон, не повидавшись со своим женихом и не выслушав его? Амелиус оставил своего американского друга с уверенностью, что решение Регины будет в его пользу, когда ей придется выбирать между им и дядей. Теперь впервые почувствовал он, что его доверчивость могла обмануть его. Он вернулся домой в таком унынии, что сострадательный Руфус уговорил его пойти обедать в трактир, а оттуда в театр. Совершенно упавший духом Амелиус подчинялся влиянию своего друга. Он даже не удивился, когда Руфус по дороге в трактир остановился у мрачного разукрашенного здания с греческим портиком и оставил там письмо и карточку.

По счастливой случайности на следующий день погода была прекрасная. Амелиус исполнил данные ему в письме предписания. Солнце светило, когда он вышел на станции в Гарроу. Душа его была полна сомнений и беспокойства, он приветствовал бледное ноябрьское солнце как хорошее предзнаменование.

Дача мистера и мистрис Ормонд стояла, отдельно от прочих, на их собственной земле. Деревянный забор с одной стороны отделял ее от грязной, узкой дороги, ведущей на соседнюю ферму. У калитки, через которую можно было войти в питомник, Амелиус ожидал появления горничной.

Спустя пять минут верная Феба приблизилась с ключом в руках.

– Где она? – спросил Амелиус, когда калитка была отперта.

– Ожидает вас в кустах. Постойте, сэр, мне нужно нечто сообщить вам.

Амелиус вынул кошелек и предложил ей соверен. Он уже заметил, что Феба очень падка на деньги.

– Благодарю вас, сэр, потрудитесь теперь посмотреть, на ваши часы. Вы не должны оставаться с мисс Региной ни минутой больше четверти часа.

– Почему это?

– Потому что ровно столько времени мистрис Ормонд бывает занята со своим поваром и ключником. Как только распоряжения будут сделаны, она присоединяется к мисс Регине, и обе идут вместе гулять. Вы погубите меня, сударь, если вас здесь застанут.

После этого предостережения горничная повела его по извилистой тропинке к питомнику.

– Я должен поблагодарить вас за ваше письмо, Феба, – сказал Амелиус, следуя за ней. – Кстати, кто был ваш посланный?

– Молодой человек, сударь, – был уклончивый ответ.

– Откровенно говоря, ваш возлюбленный, я полагаю. Теперь молчание послужило красноречивым ответом.

Она повернула за угол и указала на госпожу свою, стоявшую у входа в старую, развалившуюся беседку.

Регина поднесла к глазам носовой платок, когда горничная скромно удалилась.

– О, – тихо промолвила она, – боюсь, что я дурно поступаю.

Амелиус отстранил платок с некоторым усилием и в утешение поцеловал ее. Начав таким образом свои объяснения, он спросил ее:

– Зачем приехали вы сюда?

– Что же мне было делать? – тихо сказала она. – Все были против меня. Что же могла я сделать?

Тогда Амелиус решил, что в ее лета она могла иметь свою собственную волю, но мысль эту сохранил при себе и, подав ей руку, повел ее по дорожке.

– Вы слышали, я думаю, чего требует от меня мистер Фарнеби.

– Да, милый.

– Я нахожу его чересчур корыстолюбивым, в высшей степени жестоким.

– О, Амелиус, не говорите так.