Женевьева не знала, что сказать или сделать, чтобы развеять его дурное настроение. А главное — совсем не понимала, за что он на нее так рассердился. Ведь все было хорошо, ему нравилось то, что она делала. Что случилось?

— Может быть, нам не стоило затевать тот разговор? — неуверенно спросила она. — Вы обиделись?

Но это только усилило его раздражение. Он забыл надеть галстук, который так и остался лежать на полу у потухшего камина, словно жалкая тряпка. Пояс был наполовину развязан.

— Простите, если я чем-то обидела вас. Может быть, я сказала или сделала что-то не так. Если дело в этом, то… — сбивчиво заговорила Женевьева. Глаза наполнились слезами.

Но даже ее слезы не смягчили его. Он был просто вне себя. Ноздри раздувались от сдерживаемого гнева.

— Вы ничем меня не обидели. Просто у меня испортилось настроение. Вот и все. Может же у человека просто испортиться настроение?

И все же Бенедикт за что-то явно сердится на нее. Женевьева поняла это по его резкому тону и недовольному выражению лица. Отчего еще у него могло так внезапно испортиться настроение? Он сейчас уйдет и больше никогда не вернется.

— Если вы не захотите отправиться со мной в парк завтра, то я не обижусь.

— Я уже сказал вам, что мы обязательно туда поедем. Я всегда выполняю свои обещания.

— Я не помню, поблагодарила ли я вас за то, что вы избавили меня от нападок Уильяма. — Женевьева хотела перевести разговор на другую тему.

— Да, поблагодарили. И даже больше, вы продемонстрировали свою благодарность не только с помощью слов. — Он насмешливо взглянул в сторону дивана.

Она страшно побледнела. Глаза вновь наполнились слезами. Она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Неужели вы решили, что я… — она нервно облизнула тубы, — что я сделала это только в качестве благодарности? Как вы могли такое подумать? Это нечестно с вашей стороны, Бенедикт. Вы недобрый человек.

Он и сам признавал, что он ужасно зол и поступает несправедливо по отношению к ней. Не понимал, почему ведет себя подобным образом. Но ничего не мог с собой поделать. В него словно вселился бес.

За эти две недели они с Женевьевой успели по-настоящему сблизиться. Он сумел довольно хорошо изучить ее характер и внутренний мир, готов был терпеливо ждать, когда она будет готова к физической близости. Хотел побороть все ее страхи с помощью ласки и нежности. Почему же теперь рассердился на женщину, с которой судьба обошлась столь жестоко?

Ответ прост. Бенедикт ревнует Женевьеву к будущему, неизвестному ему возлюбленному. Он решил, что она хочет познать с ним все таинства любви, чтобы потом произвести впечатление на другого мужчину.

— Уже поздно, Женевьева, мне пора идти. — С этими словами он подошел к камину и поднял с ковра галстук.

— Завтра в три часа дня я заеду за вами, и мы отправимся в парк. Хорошо?

— Вы все еще этого хотите? — с болью в голосе спросила Женевьева.

— Я… Впрочем, совсем не важно, чего я хочу. Пусть Вуллертон узнает о нашей прогулке и поймет, что мы вместе, а я смогу защитить вас, если он снова вздумает вас запугивать.

Его последние слова озадачили ее. Получается, он все еще хочет защищать ее от ненавистного пасынка, продолжает заботиться о ней, несмотря на то что обиделся. Женевьева не понимала, почему в этот вечер у Бенедикта так резко меняется настроение. Когда он пришел, то был весел и беззаботен, во время любовных игр стал каким-то загадочным, а теперь вдруг настроение совершенно испортилось. Она и подумать не могла, что он столь непредсказуем.

Это ее очень беспокоило. Может быть, она ему наскучила? Или ему надоели ее бесконечные и порой неуместные вопросы по поводу интимных отношений? Но, с другой стороны, последняя фраза явно показывала, что она ему небезразлична, ее судьба продолжает его волновать.

— Завтра, когда мы со свадебным кортежем Руперта и Пандоры отправимся в парк в вашей карете, я буду на высоте и не разочарую вас. Клянусь, — многообещающе глядя на него, сказала Женевьева. Она не знала, как исправить ошибку, как вернуть Бенедикту хорошее расположение духа.

— Интересно, в какой это области вы хотите быть на высоте?

— Но мы ведь с вами собирались завтра отправиться в парк в вашей карете. Вы сами предлагали мне это и говорили, что там… — Женевьева смутилась, но взяла себя в руки и продолжила: — Я имею в виду, в карете во время поездки мы сможем продолжить наши… то, что начали сегодня. Так вот, завтра, я уверена, не разочарую вас.

Как только до Бенедикта дошел смысл ее слов, настроение сразу же улучшилось. Он забыл о своих глупых подозрениях. Надменное выражение сошло с лица, и он весело улыбнулся ей:

— Неужели вы собираетесь продемонстрировать, на что способны, среди бела дня в парке, где полно людей? Ведь мы поедем не одни, а со свадебным кортежем. — Эта женщина не переставала преподносить ему сюрпризы!

— Никто ничего не заметит. Я буду стоять на коленях перед вами и доставлять удовольствие тем способом, который вам так понравился. Моя голова из окна кареты не будет видна, — поспешила заверить его Женевьева. — Всегда мечтала посмотреть на извержение вулкана.

— Боже мой! Я превратил вас в дикарку! — воскликнул Бенедикт. Глаза его заблестели от вожделения. — В чудесную дикарку! Просто восхитительную дикарку!

Женевьева почувствовала невероятную радость, когда поняла, что его настроение улучшилось и он на нее больше не сердится.

Бенедикт тоже был рад. Эта удивительная женщина умела в одно мгновение рассеивать грусть какой-нибудь незамысловатой фразой или жестом.

Но откуда взялась эта грусть? Ведь ничто ее не предвещало. Впрочем, ему не хотелось в этом копаться.

— Вообще, я представлял нашу завтрашнюю поездку несколько, иначе. Думал, это я буду стоять перед вами на коленях. Я хочу, чтобы мое лицо утопало в ваших юбках и ваш вулкан извергся несколько раз. И пусть каждое новое извержение будет сильнее предыдущего, — воодушевился Бенедикт.

Женевьева покраснела. Ею овладели смешанные чувства. С одной стороны, смущали его прямота и бесцеремонность. С другой стороны, она мечтала о том, чтобы сладостная картина, нарисованная Бенедиктом, стала реальностью.

Он заметил, что краска залила ее лицо, но не знал, что стало причиной этого — смущение или удовольствие.

— Думаю, все присутствующие на свадьбе сразу же обратят внимание на то, что герцогиня Вуллертон сидит в карете лорда Бенедикта Лукаса, — задумчиво проговорила она. — Не будет ли подозрительно, если мы всю прогулку безвылазно просидим в карете?

— Ну и что? — не понимая, куда она клонит, спросил он. — Ах вот вы о чем! Думаете, все поймут, чем мы там занимаемся? Ну хорошо, если хотите, я могу выходить из кареты между вашими извержениями, чтобы подышать свежим воздухом, а заодно и поговорить с присутствующими, — сказал он. — Тогда никто ничего не заподозрит.

Женевьева рассмеялась, представив эту забавную картину. Ей вдруг, стало весело и легко. Чем бы ни была вызвана его грусть, она прошла, а это сейчас главное.

— Неужели вы не понимаете, что так только хуже. Ситуация станет еще более двусмысленной в глазах присутствующих, — со смехом проговорила она.

— Ну что ж, тогда мне придется умереть от недостатка кислорода. Утешает одно — я задохнусь в замечательном месте. В райских кущах.

— Бенедикт, вы говорите непристойности.

— Вы правы. Но зато этот разговор невероятно забавен. Уже давно мне не было так весело. — Неожиданно выражение его лица стало серьезным. — Сказать по правде, мне никогда не было так весело. Никогда и ни с кем. Вы потрясающая женщина, Женевьева!

Последнюю фразу он сказал с неожиданным чувством и пылом.

— Я могу сказать то же самое о вас. Еще никогда и ни с кем мне не было так весело и легко, как с вами. Странно, не правда ли?

Бенедикт не знал, что ответить. И стоило ли отвечать. Женевьева очень обрадовалась, когда его настроение улучшилось. Он это заметил и очень растрогался, посмотрел на Женевьеву. Она выглядела необыкновенно привлекательно в таинственном свете свечей. Лицо озаряла радостная улыбка, оно словно светилось изнутри. Но вдруг он представил, что она так же будет смеяться с другим мужчиной, переживать из-за перемен в его настроении, и сердце опять сжалось от мучительной боли.

— Вы поцелуете меня на прощание, любовь моя? — Бенедикт притянул ее к себе, и спустя мгновение губы их слились в поцелуе.

— Вы уже уходите? — расстроенно глядя на него, спросила Женевьева. — К чему такая спешка? Еще даже нет полуночи.

— Герцогине Вуллертон нужно соблюдать режим и ложиться спать до полуночи, чтобы рука поскорее зажила, — сказал Бенедикт и сразу же пожалел о том, что напомнил Женевьеве о больной руке. Ее глаза наполнились слезами, на лицо набежала тень. — Он вас больше не обидит, Женевьева. Уверяю вас. — Бенедикт крепко обнял ее, почувствовав, как она дрожит от волнения. — Я предупредил, что, если он хотя бы приблизится к вам, сразу же будет изгнан из общества за все свои преступления. Так что вам не стоит бояться.

Женевьева положила голову ему на плечо. Так было спокойнее, она чувствовала в нем защитника. Бенедикт прижался щекой к копне ее прекрасных огненно-рыжих кудрей.

— О каких преступлениях вы говорите?

— Джошуа с Уильямом не имели никакого права бить вас и запирать в спальне когда им заблагорассудится, — нахмурился он. — Теперь Уильям знает, что я с превеликим удовольствием выполню свою угрозу и опорочу его в глазах общества, если он приблизится к вам. Поэтому, думаю, он постарается держаться от вас подальше.

— Когда вы обнимаете меня, я чувствую себя в полной безопасности, — со вздохом призналась Женевьева.

— В безопасности? — усмехнувшись, переспросил Бенедикт. — Разве вы не боитесь, что я в любой момент могу заняться с вами любовью, не думая о последствиях?