Женевьева вспомнила, что еще совсем недавно была такой же, как Бенедикт. После смерти Джошуа она поклялась, что никогда не свяжет свою жизнь ни с одним мужчиной. Оценила всю прелесть свободы и независимости. Могла делать все, что душе угодно и не бояться неизбежного наказания. Ей не хотелось зависеть от мужчины, ни финансово, ни как-либо еще. Женевьева истосковалась по свободе.

Она тряхнула головой, возвращаясь к реальности, и широко улыбнулась Бенедикту. Но улыбка вышла фальшивой.

— Я очень за них рада. А теперь, к сожалению, мне нужно идти. Я уже несколько минут разговариваю с вами, пренебрегая обществом остальных гостей.

— Да, конечно, идите.

Он заметил разительную перемену, произошедшую в ней за эти несколько минут. О чем она думала? Он не знал. Но, судя по всему, мысли ее были невеселыми.

— А я пойду и поговорю с герцогом Вуллертоном. Хотел бы возобновить наше с ним знакомство.

Глаза ее расширились от удивления.

— Судя по вашим нелестным высказываниям об этом джентльмене, вы его явно недолюбливаете. Или я ошибаюсь? — спросила она.

— Вы правы. Я его действительно не люблю. Но кто-то должен с ним поговорить, не так ли? Его все игнорируют.

Бенедикт заметил, что присутствующие действительно избегали Вуллертона. Даже его невеста поспешила присоединиться к группе других гостей, собравшихся в гостиной.

— Мне очень жаль будущую жену Форстера. Она похожа на кролика, которого насильно вытащили из норы. Бедняжка! Как же ей не повезло!

Шарлотта Дарби действительно была похожа на испуганного кролика. Бесхитростное и забитое существо.

— Так нехорошо говорить, Бенедикт. Не ожидала, что вы опуститесь до того, чтобы судить других.

— А разве хорошо поступает граф Рамси, решивший выдать единственную дочь за такого человека, как Вуллертон?

— Возможно, вы и правы. — Это вырвалось у нее само собой. Она была согласна с Бенедиктом. Сегодня, увидев это юное наивное создание, Женевьева в очередной раз убедилась, что брак с Уильямом принесет бедняжке боль и страдания. Она понимала, что должна как-то помешать этому браку. Но не знала, как это сделать. Если она пойдет к графу Рамси и расскажет, что жених его единственной дочери — подлец и негодяй, то разгорится жуткий скандал, граф, скорее всего, ей не поверит, а она только навлечет на себя гнев Уильяма. И тогда одной сломанной косточкой не обойдется. — Конечно, этот брак выгоден обеим сторонам. Уильям — герцог, Шарлотта — дочь графа. В проигрыше окажется только бедная девушка.

— Да, и таких браков сотни.

— Он принесет несчастной Шарлотте страдания и боль, — нахмурившись, проговорила Женевьева. — Вы были правы, когда сказали, что Уильям не пара ей. Граф Рамси поступает эгоистично по отношению к дочери.

— Да, они действительно не пара. Хотя, может быть, любят друг друга. Впрочем, вряд ли. Это невозможно. Вуллертон не может полюбить такую юную, романтичную и невинную особу. Правда, в последнем я немного сомневаюсь.

— Сомневаетесь? Не совсем понимаю, в чем вы сомневаетесь?

— Последние несколько минут эта невинная романтическая особа строит мне глазки.

— Ее можно понять. Ведь вы знаменитый Люцифер. Один из самых привлекательных мужчин в Англии. И уж точно не чета ее жениху.

Она лукаво улыбнулась ему. Он недоуменно поднял брови:

— Боже мой! Если это так, то…

— Уверяю вас, это действительно так! А вам нравится эта девушка? Думаю, если бы вы захотели, смогли бы отбить ее у моего пасынка.

— Я не любитель юных девушек, которые еще вчера были детьми, — процедил Бенедикт сквозь зубы. — И вообще, я не отбиваю чужих невест.

— А какие девушки вам нравятся? — Женевьева опустила глаза.

Он задумчиво посмотрел на нее:

— С недавних пор мне стали нравиться молодые симпатичные вдовы.

Женевьева покраснела от смущения. Она не ожидала такого признания.

— Что ж, очень рада это слышать. Надеюсь, вы меня не обманываете?

— Нисколько.

Бенедикт обвел взглядом гостей:

— Не могли бы вы под каким-нибудь благовидным предлогом выпроводить ваших визитеров? Я бы так хотел остаться с вами наедине.

— Конечно могу. Скажу им, что у меня начинает болеть рука, а врач рекомендовал отдыхать всякий раз, как начинаются боли.

— Ваш отдых в мои планы не входит, — страстно прошептал Бенедикт. — Я хотел бы не просто остаться с вами наедине, но и продолжить то, чем мы начали заниматься на террасе.

Женевьева смутилась еще больше:

— Я пойду к гостям. А то вы скажете что-то еще более неприличное.

— Да? А мне показалось, вы хотите того же, чего и я.

Женевьева, не ответив, подошла к графине Рамси и заняла ее каким-то светским разговором. Бенедикт не стал подходить к Форстеру, как собирался вначале. Честно говоря, Уильям ему неинтересен и очень неприятен. Вместо этого он принялся наблюдать за Женевьевой. Ему это нравилось. Внутреннее напряжение, которое мучило Бенедикта последние два дня, исчезло. Он с удивлением смотрел, как Женевьева легко и непринужденно беседует с женщиной гораздо старше ее. И в очередной раз поразился тому, что она не только очень красива, но и чрезвычайно умна.

Только теперь он понял, как соскучился по ней за эти два дня. Все это время ему не хватало ее игривой улыбки, восторженного взгляда небесно-голубых глаз. Господи, как же она волновала его!

Эти два дня ему не давали покоя воспоминания об их любовных играх в Воксхолл-Гарденз и на веранде в Карлтон-Хаус. Все было прекрасно, но не принесло Бенедикту желанного удовлетворения. Он мечтал о большем. К чему обманывать себя? Он мечтал обладать Женевьевой, и ничего не мог с этим поделать.

— Мне не нравится, как вы смотрите на мою мачеху, Лукас, — проговорил Уильям Форстер, незаметно подошедший к Бенедикту.

Бенедикт обернулся и, прищурившись, взглянул на него. На круглом лице Вуллертона читались гнев и досада.

— Я что, должен просить у вас разрешение, прежде чем взглянуть на нее? — нарочито спокойно поинтересовался Бенедикт.

В его вежливом тоне читалась скрытая угроза. Если бы Форстер лучше знал Бенедикта — или Люцифера — испугался бы и пошел на попятную. Да что там! Сбежал бы отсюда. Но он был слишком самоуверен, чтобы обращать внимание на такие вещи.

— Я — единственный родственник-мужчина Женевьевы, — надменно глядя на Лукаса, проговорил он. — И мой долг защищать ее от опасностей, которые таит свет. Ведь она так уязвима.

— Однако вы недавно пренебрегли свои долгом, — смерив Форстера ледяным взглядом, заметил Бенедикт. — Если бы вы действительно заботились о ней, она не повредила бы руку.

Уильям подозрительно взглянул на Бенедикта.

— А вы знаете, как она повредила руку? — спросил Уильям. — Она вам рассказала об этом?

— Сказала, что прижала дверью, — пожав плечами, объяснил Бенедикт. — Так это или нет, не знаю, потому что не видел, как это произошло.

— Значит, прижала дверью? — насмешливо улыбнувшись, переспросил Уильям. — Может, действительно так. Если, конечно, это сделали не вы.

— Настоятельно рекомендую не делать подобных нелепых предположений в моем присутствии. — В голосе Люцифера послышались ледяные нотки. Чувствовалось, что он с трудом сдерживает гнев.

Если бы Уильям был умнее, то сразу бы понял, что от Бенедикта стоит держаться подальше. Но излишняя самоуверенность не позволяла ему ощутить опасность.

— Тогда, может быть, это сделал кто-то… из ее любовников? Зашел слишком далеко во время любовных игр? — ядовито улыбнувшись, предположил Уильям.

Бенедикта такое высказывание вывело из себя. Да, он и сам подозревал, что руку Женевьеве повредил бывший возлюбленный. Но слышать подобное из уст Уильяма… Наверняка он высказал эту мысль не случайно. Хотел выставить Бенедикта доверчивым глупцом, а Женевьеву — ветреной и легкомысленной особой, посеять в сердце зерна сомнения и, таким образом, разрушить их отношения.

Достиг ли он своей цели? Бенедикт не знал ответа. Конечно, он понимал, что верить этому человеку нельзя, и все же…

С тех пор как началась их дружба, он находился во власти противоречий, понимал, что их отношения с Женевьевой невозможны. Ему не хотелось обманывать эту восторженную женщину. Кроме того, Бенедикт с самого начала почувствовал странное волнение, необъяснимое, неведомое доселе чувство.

Изменилось ли его отношение к Женевьеве после разговора с Уильямом? Но даже если и так, он не хотел показывать это постороннему мужчине, к которому к тому же испытывал откровенную неприязнь.

Через час последний гость покинул гостиную, и Женевьева с облегчением вздохнула. Уильям, Шарлотта и ее мать ушли вскоре после разговора Вуллертона и Бенедикта.

Женевьева вышла в прихожую проводить гостей. Бенедикт остался в гостиной.

Она была рада, что утомительный прием наконец-то закончился, не находила себе места от волнения, когда заметила, что Бенедикт и Уильям о чем-то беседуют. Но она разволновалась еще сильнее, когда увидела, как они холодно и сдержанно попрощались друг с другом. После ухода Вуллертона Люцифер стоял, отвернувшись к окну. Заметив его хмурость и нежелание разговаривать, присутствующие оставили его в покое и не докучали праздными расспросами.

Женевьева боялась, что Уильям наговорил про нее гадостей. Она слишком хорошо знала пасынка и не сомневалась, что тот при первой же возможности решил очернить ее в глазах близкого ей человека. При этом нужно было сдерживать волнение, растущее с каждой минутой, и улыбаться гостям. Как хорошо, что они наконец ушли…

Глава 10

Когда спустя несколько минут Женевьева вернулась в гостиную, Бенедикт все так же продолжал стоять, отвернувшись к окну. Несомненно, от гостей не ускользнуло то, что он решил задержаться в доме Женевьевы после того как все разошлись. Скорее всего, завтра об этом станет известно всему Лондону.