Женевьева посмотрела на Бенедикта. Он выглядел очень усталым. Казалось, морщинки у глаз и рта стали глубже. Наверное, он тоже практически не спал эти две ночи. Но вряд ли причиной его бессонницы была она. Женевьева прекрасно понимала, что ничего не значит для Бенедикта. Да, ему с ней весело и легко, он даже доставил ей удовольствие. Но он не испытывал к ней никаких серьезных чувств. Она не настолько глупа, чтобы этого не понимать. Почему же тогда он так беспокоится по поводу ее руки и даже решил послать за своим врачом? Возможно, потому, что он очень добрый и ответственный человек.

Только теперь Женевьева в полной мере ощутила, до чего у нее болит рука. Боль стала просто невыносимой. Пульсировала в запястье, не давая забыть о себе ни на минуту.

Раньше Уильям старался бить ее, чтобы, причинив боль, ничего при этом не сломать и не оставить синяков на видном месте. Таким образом, отцу и сыну удавалось избегать ненужных расспросов и пересудов. Но на этот раз Уильям был так взбешен, что совершенно забыл об общественном мнении.

Спустя полчаса прибыл врач, внимательно осмотрел руку и сказал, что сломана косточка на запястье. Доктор сделал ей тугую повязку, прикрепил к шее перевязь из марли, чтобы обеспечить раненой руке неподвижность, и дал болеутоляющее лекарство. После этого Женевьева почувствовала себя лучше. С облегчением вздохнув, она откинулась на спинку кресла и стала смотреть на огонь в камине. Бенедикт вышел из комнаты проводить доктора, Женевьева закрыла глаза. Она была рада, что боль утихла хотя бы на время.

Когда Бенедикт вернулся в гостиную через несколько минут, то увидел, что она уснула, дыша спокойно и ровно и слегка улыбаясь во сне. Судя по всему, ей снилось что-то очень приятное. В эту минуту Женевьева была особенно красива. Ее длинные черные ресницы оттеняли бледные щеки.

Больше всего на свете он хотел, чтобы его мысли были такими же невинными, как сон Женевьевы, хотел чувствовать такое же умиротворение, как и она. Но он понимал, что не успокоится, пока не узнает, кто нанес ей эту ужасную травму. Доктор сказал, что сломать косточку на запястье рукой трудно, почти невозможно. Кто же мог проявить по отношению к ней, хрупкому и беззащитному созданию, такую нечеловеческую жестокость? И зачем?

То, что произошло с Женевьевой, казалось Бенедикту настолько непостижимым и диким, что он не мог в это до конца поверить. Неизвестный злодей причинил не только физическую боль, но и сильно напугал и расстроил ее. Восторженный блеск в глазах Женевьевы угас. Теперь она, жизнерадостная и жадная до развлечений, была ко всему безучастна.

Только одно Бенедикт знал точно: он не покинет дом Женевьевы, пока она не скажет, кто так жестоко с ней поступил. Он просто обязан выяснить имя негодяя и отомстить за то, что он с ней сделал.

Проснувшись, Женевьева поняла, что не одна. В спальне кто-то был. Даже не в спальне, а в кровати рядом с ней.

Сердце сжалось от ужаса, страх парализовал ее. Вне всякого сомнения, это Джошуа. Муж, которого она так боялась, презирала и ненавидела. Кошмар вернулся. Она не могла этого вынести. Ей захотелось бежать куда глаза глядят. Она вскрикнула и хотела уже вскочить с постели, как вдруг услышала голос совсем другого мужчины:

— Успокойтесь. Все хорошо, Женевьева. — Ее нежно погладили по щеке. — Никто не сделает вам ничего плохого, пока я здесь.

Господи, это же Бенедикт!

Слава богу! Джошуа давно умер. Кошмар долгих шести лет кончился. Как она могла забыть? А Бенедикт…

Бенедикт не должен находиться в ее спальне. Это неприлично. Попросту недопустимо!

Женевьева открыла глаза. В комнате царил полумрак, горела только одна свеча. Он склонился над ней, смотрел с такой нежностью и беспокойством, что у нее мучительно сжалось сердце. Еще ни один мужчина никогда не смотрел на нее так.

— Я ждал вашего пробуждения, — улыбнувшись, проговорил он.

— Но как я оказалась здесь? Ведь я помню, что сидела в кресле в гостиной, — удивленно глядя на него, спросила Женевьева.

— Я перенес вас сюда.

Странно, она совершенно не помнила, как он перенес ее в спальню и положил на кровать. Женевьева взглянула на Бенедикта. Он был без пиджака, узел галстука ослаблен. Она надеялась, что он хотя бы не стал раздевать ее. Интересно, как долго она спала? И какое сейчас вообще время суток?

— А который час?

— Около двух.

— Ночи? — Глаза ее расширились от испуга. — Но вы не должны… Вы не можете быть в моей спальне в два часа ночи. Что подумают люди?

— Меня совсем не интересует, что они подумают. Мне гораздо важнее было оставаться рядом с вами, пока вам не станет лучше. Поймите, я не мог уйти.

Но это недопустимо! Он должен немедленно покинуть ее дом. Ведь если кто-то узнает, что Бенедикт Лукас находился ночью в ее спальне, разгорится колоссальный скандал. А вдруг об этом узнает Уильям? Нет, об этом лучше не думать. Одна мысль об Уильяме Форстере повергала ее в ужас. Как Бенедикт посмел совершить столь дерзкий поступок? Если его не волнует общественное мнение, то это совсем не значит, что оно не должно волновать ее. Он о ней совсем не подумал!

Но с другой стороны, он так трогательно о ней заботится. Его беспокойство искреннее. Разве какой-нибудь другой мужчина мог бы так переживать из-за состояния почти чужой женщины. Кто она ему? Не жена, не возлюбленная. Да к тому же он смог бы защитить ее от гнева Уильяма, если бы тот вдруг ворвался в дом. Рядом с ним она всегда чувствовала себя в безопасности.

После смерти мужа Женевьева думала, что теперь ей нечего опасаться. Она станет свободной и независимой. Как же она ошибалась! Теперь приходится терпеть жестокость пасынка. Но она должна справиться с этим сама, без посторонней помощи. Она не имеет права ни на кого перекладывать свои проблемы. В том числе и на Бенедикта. Пора привыкнуть к тому, что она свободна и независима, не стоит полагаться на кого-либо и ждать помощи от других людей.

Женевьева достаточно натянуто улыбнулась Бенедикту:

— Но теперь я проснулась, и вы увидели, что мне уже гораздо лучше. Думаю, вам пора возвращаться домой.

— Неужели? — Бенедикт надменно поднял бровь.

— Да, я действительно считаю, что вам лучше уйти. — С этими словами Женевьева откинула покрывало, собираясь встать с постели. Слава богу, она одета, Бенедикт не стал снимать с нее платье. Но ей не удалось даже сесть на кровати, потому что рукой, продетой в перевязь, невозможно было даже шевельнуть.

— О господи! — воскликнула Женевьева, пытаясь сесть, опираясь на здоровую руку.

— Давайте я вам помогу, — предложил Бенедикт, поднялся с кровати, взял Женевьеву за здоровую руку, помог сесть, а потом встать на ноги.

— Доктор сказал, что в течение нескольких дней вам нельзя двигать больной рукой. Поэтому вам должен кто-то помогать.

— Надеюсь, хотя бы ночным горшком я смогу пользоваться самостоятельно, — раздраженно проговорила Женевьева.

— Не волнуйтесь, конечно, сможете, — рассмеялся Бенедикт. Он был рад, что к ней вернулось присутствие духа и чувство юмора. — Но надеюсь, вы позволите мне помогать вам?

— Конечно нет! — возмутилась она. — И как вам такое могло прийти в голову?

— Вы не сможете обходиться без посторонней помощи, пока рука не заживет, — спокойно возразил Бенедикт. — Об этом нечего и думать.

— Ничего, как-нибудь справлюсь. Но спасибо, что предложили мне помощь.

— Ну как хотите, — легко согласился Бенедикт.

— И перестаньте так хитро улыбаться, Бенедикт. Если думаете, что я без вас не справлюсь, то ошибаетесь. — С этими словами она отправилась в другую комнату и плотно прикрыла за собой дверь, чтобы переодеться и привести себя в порядок.

Насмешливая улыбка сошла с лица Бенедикта, как только дверь за Женевьевой закрылась. Ему не давала покоя мысль, почему она так испугалась, когда, проснувшись, поняла, что не одна в спальне.

Кого она боится? Неужели его? И если это так, то почему?

Может быть, из-за того, что произошло между ними? Вряд ли. Ведь Женевьева все время повторяла, что это был лучший вечер в ее жизни.

А если не его, то кого? Скорее всего, того, кто повредил ей руку. Кто этот неизвестный негодяй? Бывший возлюбленный? Может быть, он приревновал Женевьеву к нему? Что ж, вполне возможно. Во всяком случае, это объясняет ее упорное нежелание говорить о том, что случилось.

Но даже если это сделал бывший возлюбленный в порыве ревности, это не оправдывает его гнусный поступок. Бенедикт не понимал, как можно ударить женщину, и уж тем более нанести такую серьезную травму. Она не могла противостоять жестокости и грубой силе.

Бенедикт понял, что не остановится, пока не узнает правду. От нее самой. А если она категорически откажется говорить на эту тему, то у кого-нибудь другого.

Глава 7

Когда спустя несколько минут Женевьева вернулась в спальню, уверенности, что справится без посторонней помощи, у нее почти не осталось. Очень сложно умыться и одеться самостоятельно, пользуясь только одной рукой. Да к тому же она сомневалась, что платье надето как следует, все крючки сзади застегнуты правильно.

— А теперь назовите имя человека, который повредил вам руку, — попросил Бенедикт. Он решил приступить к этому разговору сразу, не давая ей времени придумать какую-нибудь отговорку. — Мне необходимо это знать.

Женевьева замерла возле двери. В замешательство ее привел даже не вопрос Бенедикта, а его поза. Он вальяжно разлегся на ее кровати, подложив себе под голову подушку. Черные волосы были растрепаны. Рубашка наполовину расстегнута. Она увидела черные волосы на его груди.

Бенедикт выглядел так соблазнительно, что Женевьева вдруг почувствовала непреодолимое желание. Она попыталась побороть в себе это чувство, но тщетно. Кажется, это совсем от нее не зависело.