Сейчас он давал понять, что его не интересует ни аукцион, ни она сама. Теперь ее очередь заговорить, чтобы изменить ситуацию? В голове у нее было пусто. Она была в замешательстве. Впервые она подумала, что на него она могла бы положиться.

– Три тысячи, – выкрикнул уверенный голос. Лорд Шеффер заявил о своем намерении.

Катарина похолодела. Ей была известна репутация лорда. Если он выиграет аукцион, ей придется, очевидно, убить его.

Деринг присел на барьер, прислонившись спиной к резной колонне, отделявшей одну ложу от другой, и задрал ногу на перекладину. Не Петруччио, подумала она. Теперь он был Паком, взобравшимся на сук, наблюдая за Боттомом и другими одурманенными персонажами, спотыкаясь бредущих в своем сне в летнюю ночь. Монета плясала у него меж пальцев. Улыбка кривила губы. Почти все в зале наблюдали за ним.

«Сделай же что-нибудь!» Или теперь ее очередь действовать? Она не могла ничего придумать, не знала, что сказать, какой выход найти. От сознания того, что ждет ее впереди, она затаила дыхание. Безмозглая. Никто не рискнет вызвать гнев Шеффера, оспаривая его предложение. Уже скоро он уведет ее отсюда, и тогда она пропала.

– Три тысячи, – спокойно, как бы беседуя, произнес Деринг, – и один.

Послышались голоса, мужчины принялись обмениваться мнениями. Он участвует в торгах. Или нет? Не может быть, чтобы он сделал свое предложение всерьез.

– Мы тут не играем в детские игры, – сказал Шеффер, хлопнув ладонью по столу. – Делайте вашу ставку, как полагается джентльмену, или выходите из игры.

– Ну, значит, тогда я выхожу, – сказал Деринг печальным голосом. – А я только набрался смелости, чтобы сразиться с Горгоной. Но никогда не говорите, сэр, будто я вел себя не как джентльмен. Что еще может предложить джентльмен, кроме всего, чем обладает?

– Он может помолчать, если ему нечего предложить, кроме одной гинеи.

– Что скажешь, цыганка? – Деринг взглянул в упор на нее. – Ты взяла бы меня за одну золотую монету? – И тут он подбросил в воздух свою монету, которая, вращаясь, пролетела расстояние между ними и упала на узком мостике, прямо у ее ног.

Она сдержалась, чтобы не взглянуть на нее. «Хорошо сыграно, сэр». Уперев руки в бедра, девушка бросила на него гневный взгляд:

– Вы хотите сыграть со мной дурную шутку среди этих парней?

Деринг широко улыбнулся:

– Когда же два больших огня сойдутся, они сжигают все, что их питает.[1]

Господи, он знает пьесу наизусть. Может быть, не всю, а лишь эти строки, но он: выбрал именно такие, которые пробрали ее до костей. Богу известно, что она была яростным пламенем. Но она к тому же еще и опытная актриса, которая, правда, на некоторое время забыла все слова, что Шекспир написал для своей Катарины. За исключением вот этих:

– Где это научились краснобайству?

В улыбке блеснули его зубы.

– Экспромты все: я в матушку умом.

– Позвольте усомниться в этом, сэр. Некоторая доля остроумия просочилась в ваши сны, когда вы спали во время пьесы.

Слабый ответный удар, считала она, не заслуживающий того взрыва одобрительного смеха, который сопровождал ее слова. Зрители – большинство из них – желали посмотреть эту драму до конца, до последнего акта. Но конец пьесы уже был предрешен. Деринг не предложит более высокую цену, а Шеффер не тот человек, чтобы отступить.

Как бы подтверждая это, лорд Шеффер встал и ткнул пальцем в сторону сцены:

– Пять тысяч!

Зрители охнули, потрясенные величиной суммы, и принялись обмениваться догадками. Похоже, они знали лорда Шеффера лучше, чем она. Несколько лиц обернулись к ней, и на них она прочитала выражение жалости.

– Избави Боже от такого черта,[2] – сказал Деринг. Было неясно, какого черта он имел в виду, поскольку смотрел задумчиво на расписной потолок. Несмотря на все увлечение этой процедурой и ее исходом, он, похоже, считал позолоченных херувимов. Ей страстно захотелось поднять проклятую золотую гинею и швырнуть ему в лицо.

Но Катарина уже исчезла. Она не смогла бы вынести это, будучи самой собой. И Гаэтана снова вошла в роль греческой аристократки. В отчаянии, безмолвно застыв в гордой позе, она ждала ее указаний.

В зале воцарилась неестественная тишина. Она заметила какое-то движение по соседству со столиком лорда Шеффера. Все, за исключением Деринга, смотрели в ту сторону, пытаясь расслышать, о чем там говорят. Гаэтана разглядела фигуру человека, склонившегося к столу и, похоже, что-то говорившего лорду Шефферу. Мужчин, сидевших раньше с ним за одним столом, уже не было.

Фидкин подошел к ней сзади, остановился у края сцены.

– Кажется, все закончилось. Хороший сбор, даже лучше, чем я надеялся. Руководство будет довольно. Вы подготовились?

Она молча кивнула, рот у нее пересох. Те немногие вещи, которые у нее были, уже упакованы. Ее костюмерша, миссис Киппер, проследит за тем, чтобы их доставили в квартиру ее владельца. Неимоверная тяжесть пригвоздила девушку к месту, оглушила ее. Она старалась не думать о том, что произойдет, после того как ее уведут со сцены и отдадут в собственность Шефферу.

Дальше она увидела, как маркиз Каррингтон приближается к сцене. Шеффера она ненавидела за то, кем он был и на что способен, но Каррингтона по-настоящему боялась. Когда он посмотрел на нее снизу своими мутно-серыми глазами, Кэт сразу поняла, что как женщина она его вовсе не интересует. Но ему может доставить удовольствие препарировать ее, подумала Гаэтана, провести биологический эксперимент.

– Мы с лордом Шеффером пришли к соглашению, – сказал Каррингтон мягким голосом, в котором сквозила насмешка. – Предложенная им вначале цена остается.

Фидкин хрипло произнес:

– Милорд. Предложение в пять тысяч фунтов уже зарегистрировано. Меньшую сумму мы не можем признать.

– О, я вовсе не хочу ни лишить «Рай» его прибыли, ни эту молодую женщину удовлетворения от того, что ее оценили так высоко. Все это остается в силе, если лорд Деринг примет мое предложение.

Деринг, вращая бокал в руках, посмотрел на него безо всякого интереса.

– Господи, неужели вы хотите теперь выставить на аукцион меня?

– Шесть пенсов! – выкрикнул мужчина, сидевший достаточно близко, чтобы расслышать этот разговор.

Маркиз – его пепельные волосы по старинной моде были зачесаны назад – надменно усмехнулся и повернулся к Дерингу:

– Вы хотите ее, сэр? Или это был лишь жест труса, уверенного, что его предложение не победит?

Деринг, казалось, обдумывал вопрос.

– Порыв, я думаю. Меня подхватило, а потом выбросило на берег, как… как кости ведьм.

– Ага. На вас подействовали местные слухи. Но вы так и не ответили на мой вопрос.

– Какой?.. Ах да. Хочу ли я ее? Ну, я хотел бы переспать с ней, конечно. Но цена высока, а удовольствие мимолетно.

– Поскольку в темноте все женщины похожи?

Засмеявшись, Деринг спустил свои длинные ноги с барьера ложи, встал и потянулся.

– Сейчас я с этим не согласен. Пока нет. Но я не могу представить, чтобы какая-нибудь из них отличалась на три тысячи гиней. Если вы хотите оказать мне любезность, сэр, – благодарю вас. Но пусть ее получит Шеффер. А мою золотую гинею она может оставить себе на память.

«Что он делает? – Кэт стояла, застыв как статуя, едва дыша, в голове у нее стучало от ярости. – Как он может вот так просто уйти, забыв свой долг? Уйти от меня?»

– Разве вы не спортсмен? – промурлыкал оскорбление Каррингтон. – Я вызываю вас на матч. Вам это будет стоить вашей начальной ставки, а моя доля – недостающие две тысячи гиней.

– Едва ли это честно.

Но Деринг, который, как было ясно, уже собрался уходить, задумался, сделал глоток, повернулся и, опершись спиной о стенку ложи, приготовился слушать.

– Вы получите в свое распоряжение женщину на неделю. Это чего-нибудь да стоит.

Деринг пожал плечами:

– А в чем же заключается игра?

– Мне любопытно узнать, зиждется ли ваша впечатляющая репутация на чем-нибудь более весомом, нежели просто слухи и похвальба. И конечно, желание ваших приятелей вообразить, что один из них сможет стать хозяином любой женщины, которую выберет. Это возможно, как вы думаете?

– Конечно, если он будет осторожен и выберет ту женщину, с которой ему по силам справиться. Вы думаете, я не в состоянии справиться с этой?

– Не знаю, и меня это не касается. Мне интересно, будете ли вы платить огромную сумму денег, чтобы доказать, что можете.

– Нет, – презрительно, как бы отмахиваясь от комара, бросил Деринг. – Позвольте повторить ваши слова, Каррингтон. Я не знаю, и меня не касается, что думают обо мне другие. И я не буду платить за хорошее мнение обо мне. Даже ваше…

Кэт увидела, как маркиз удивленно поднял брови.

– Вас интересует мое мнение?

– Это было бы преувеличением. Вы любопытны мне, потому что, кажется, у нас есть что-то общее, по крайней мере одна вещь. Мы поступаем так, как нам нравится, и плюем на остальной мир.

– Именно так. Разве было бы не забавно сыграть в мою маленькую игру? Я вот что предлагаю. На седьмой день я буду судить эту нахальную шлюху. Если она научится страху и послушанию, как пристало ее полу и положению, тогда я признаю ваши способности и верну вам деньги, которые вы истратили на то, чтобы участвовать в соревновании.

– Как единственный судья, которому есть что терять, не предъявите ли вы невыполнимые требования?

– А в чем дело? При других обстоятельствах я не смог бы наслаждаться игрой или ее исходом. Перспектива потерять придает остроту и даже помогает, признаю, выиграть, что делает это незначительное пари не имеющим особого значения.

– Для меня оно очень важно, сэр. Проиграв, я буду должен покрыть эти ваши две тысячи…

– Нет, нет, мой дорогой. Мне не нужны ваши деньги. Вашей расплатой будут насмешки и презрение ваших сверстников. Но поскольку вы уже лет десять живете с этим, то немного больше насмешек не очень тронет вас.