Кейси поднял брови, на его губах играла едва заметная улыбка.

— Кажется, я имею дело с защитницей женских прав, верно, мисс Смит? Я вовсе не осуждаю такую позицию, просто хочу знать правду. В споре всегда полезно знать убеждения оппонента.

— Простите меня, если я позволила себе резкость, мистер Кейси. Должно быть, дело в длительном путешествии. Мне требуется свежий воздух — здесь так накурено. Вы извините меня?

Он встал одновременно с ней; в его глазах появилось беспокойство.

— Вы позволите мне сопровождать вас?

— Нет-нет. Я хочу несколько минут побыть в одиночестве. Дождь прекратился, я лишь постою на дворе.

— При других обстоятельствах я бы согласился. Но этот лагерь весьма многолюден, здесь немало безнравственных типов. Я бы чувствовал себя спокойней, если бы вы…

— Мистер Кейси, я привыкла к обществу безнравственных типов и вполне полагаюсь на мою способность позаботиться о себе. Ценю ваше внимание, но я подышу свежим воздухом всего несколько минут. Не представляю, что может со мной случиться возле вашего заведения. А теперь извините меня.

Последние слова она произнесла чуть повышенным тоном, и Кейси шагнул в сторону, пропуская девушку. От дыма у нее першило в горле и резало в глазах; шум, запахи виски и немытых мужчин вызывали головокружение. Она должна выйти во двор, пока ее не вытошнило.

Когда Тори открыла дверь, в дом ворвался холодный воздух. Девушка поежилась. Ей следовало захватить плащ или хотя бы теплую накидку, от которой пахло влажной шерстью и дымом. «Но я не вернусь назад, тем более после проявленного мною упорства», — подумала Тори.

Она захлопнула за собой дверь и осторожно наступила на большой плоский камень, лежащий за порогом. Зашагала вдоль стены салуна. Желтый свет из окон падал на землю маленькими желтыми квадратами. Вдоль улицы на некотором расстоянии друг от друга стояли дома. Они были не столь красивыми, как принадлежавший Кейси, но, похоже, в каждом из них находились салун или лавка.

Несмотря на влажность, воздух был прозрачным, чистым и освежающим. Тори постояла в тени под козырьком дома, дыша всей грудью. У нее в голове начало проясняться. С улицы доносились смех и музыка. С крыши постоянно капала вода. Хотя она стояла под навесом, влага попадала на ее волосы и плечи.

Ее самочувствие улучшилось. Повернувшись, Тори увидела в освещенном окне мужчину. Испугавшись, ахнула, а мужчина тихо засмеялся. Через мгновение, оказавшись на улице, он произнес:

— Не бойтесь, мэм. Я не сделаю вам ничего плохого. Кинкейд попросил меня привести вас к нему, но я ждал, когда вы освободитесь.

— Кинкейд? — Она нахмурилась, потерла руками предплечья, покрывшиеся от холода пупырышками. — Он может подождать. Я прекрасно себя чувствую.

— Не сомневаюсь, мэм. Но все же, по-моему, вам лучше пойти со мной. Если у вас есть какие-то проблемы, вы можете обсудить их с ним.

Возмущенная Тори посмотрела на стоящего в тени человека. Он показался ей высоким, худощавым и светловолосым. Какое высокомерие. Это так похоже на Ника — послать за ней какого-то мужлана, от которого разило виски и чем-то еще менее приятным. Ей следовало отказаться, но мысль o новом спектакле, сменившем тот, что она устроила в салуне, испугала Тори. К тому же туман уже выветрился из ее головы, и она ощутила усталость. Девушке захотелось лечь в постель, даже если придется спать в одной комнате с Кинкейдом.

— Хорошо, — произнесла она, ежась от холода, — отведите меня к нему. Хотя я не нуждаюсь в эскорте.

— О, не знаю, мэм. Когда хорошенькие леди ведут себя неосторожно, с ними случаются неприятности. — Он протянул ей руку, и, когда она заколебалась, крепко сжал ее запястье. — А теперь пойдемте со мной.

Его злорадный, самодовольный тон заставил ее отпрянуть.

— Пожалуй, я все же…

— О нет, вы пойдете со мной, я не желаю ничего слышать. — Он резко дернул ее за руку и потащил на немощеную улицу.

Тори открыла рот, собираясь закричать, но не смогла сделать это, почувствовав у своего горла холодное лезвие ножа.

— На вашем месте я бы не стал шуметь, мэм. Эти звуки могут оказаться последними в вашей жизни.

Напуганной Тори пришлось шагать по грязи, задыхаясь от ярости. Его пальцы впились в руку девушки, причиняя ей боль. Она смутно видела хижины и новые дома. Он тащил ее за собой по улице, потом нырнул в переулок между двумя зданиями и начал спускаться по склону. Когда Тори упала, незнакомец выругался и дернул руку девушки так, что едва не оторвал ее. Нож постоянно напоминал ей о смертельной опасности.

В этот раз она познала страх — тошнотворный, сжимающий сердце, — страх, который она еще никогда не испытывала.

Все смешалось воедино — изнурительная тряска в седле, дожди, холодные ночи, пара теплых солнечных дней. Тори обдумывала способы, которыми могла бы убить своего похитителя. Ей снилось, что она уничтожает жестокого человека, который постоянно заставлял ее двигаться дальше.

Он не раскрыл своего имени, назвал себя капралом, и любая попытка выяснить, кто он такой, приводила к безжалостному наказанию. Тори быстро поняла, что лучше не задавать вопросов и воздерживаться от любых реплик. На ее лице, руках и бедрах темнели следы ударов.

Он не насиловал ее, однако она подозревала с нарастающим страхом, что, когда перестанет бояться погони, он сделает то, что хотел, — это было понятно по выражению его глаз, по дерзким словам, произносимым им в дороге. Держа девушку перед собой на своей крупной, костлявой лошади, он иногда задевал рукой груди Тори, поглаживал или щипал через блузку ее соски, получал удовольствие от ее вскриков. Она с трудом выносила его грубое обращение и выпады в адрес Ника Кинкейда.

На самом деле он хотел убить техасца, но не был готов сделать это. Поэтому он захватил женщину Кинкейда.

Все это Тори слышала словно в забытьи, спасавшем ее от худшего — от шока, который она могла испытать, полностью осознав опасность. Но эта пелена рассеялась, и угроза обрела резкие очертания.

— Поторопись, сучка! У меня нет времени потакать твоим капризам, поэтому делай, что тебе велят.

Он давал ей лишь несколько мгновений на удовлетворение необходимых потребностей.

Она поднялась и стала поправлять юбки. Он вынырнул из зарослей юкки, посмотрел на нее с хищной ухмылкой на лице. В его светлых глазах горели маленькие голубые огоньки. Она выдержала его взгляд, не дрогнув и сохранив столько достоинства, сколько могла сохранить в подобных обстоятельствах.

— Я закончила, — сухо заявила Тори, выйдя через кусты на маленькую лужайку, на которой они остановились.

Он схватил руку Тори и резко выкрутил назад, обдал ее горячим дыханием и крепко прижал к себе.

— Не строй из себя леди, сучка. Я сумею сбить с тебя спесь. Когда мы доберемся до моего лагеря, я покажу тебе, какой услужливой ты можешь быть.

Он намотал ее волосы на свой кулак и потянул назад. Тори откинула голову, беспомощно подставляя ему шею и грудь. Он воспользовался этим, тихо засмеялся, когда она выразила свое возмущение. Засунул свою грубую, шершавую руку в вырез блузки, сжал пальцами грудь девушки. Тори попыталась вырваться, и он ущипнул ее.

Испытывая сильную боль, она невольно задергалась. Он схватил ее еще сильнее, зажал сосок между большим и указательным пальцами. Наконец Тори замерла, понимая, что любое движение только усилит ее страдания.

— Правильно. Ты быстро умнеешь. Жаль, что сейчас у меня нет времени продолжить твое обучение, но скоро оно появится. Как только мы доберемся до лагеря, я покажу тебе такое, что Кинкейду и в голову не приходило. Ты будешь визжать и корчиться… я еще не встречал женщину, которой не нравилось бы жестокое обращение…

Заставляя себя не двигаться, Тори подумала о том, что прежде она убьет его. Он никогда не овладеет ею так, как это делал Кинкейд, пробуждавший в ней острую боль желания, даривший восхитительное облегчение. «Господи, Ник… где ты? Почему этот человек так тебя ненавидит? Волнуешься ли ты за меня или думаешь, что я сбежала по собственной воле?»

Он приедет за ней. Она чувствовала это. Он знает, что, как бы она ни сердилась, она никогда не покинула бы его среди ночи без денег и планов. Ник приедет за ней… обязательно приедет.

Она продолжала думать о Кинкейде в тот момент, когда капрал резко поднял ее юбку и грубо сунул руку между ее бедер, причиняя боль. Он засмеялся, когда она отпрянула, обдал ее своим кислым дыханием. К горлу девушки подкатилась желчь, Тори едва не вытошнило. Она не позволит этому человеку изнасиловать ее, не позволит ему выполнить свои обещания… Господи, она не сумеет остановить его!

Капрал оттолкнул от себя девушку, все еще держа ее за волосы. Используя их как поводья, потащил Тори к лошади и заставил сесть впереди себя. Серовато-коричневое животное, которое ей дал Кинкейд, было привязано веревкой к седлу капрала. Они поехали по лесистому склону, где пахло сосновыми иголками.

Она беспомощно заерзала в седле перед капралом, зажатая между его животом и высокой лукой седла, и он засмеялся. — Мы будем некоторое время ехать вместе, красотка. Мне нравится, как ты трешься об меня. Мой лагерь уже близко. Мы доберемся до него очень скоро, и я научу тебя кое-каким штукам, пока Кинкейд не приедет за своей смертью. Усмехнувшись, он потянул блузку вниз и обнажил груди девушки. Холодный ветер заставил соски отвердеть. Когда Тори инстинктивно попыталась прикрыть свое тело, он отбросил ее руку.

— Нет, ты поедешь так, чтобы я мог касаться тебя, когда захочу, мечтать о том, что меня ждет в ближайшее время. Мне нравится ждать, думать об этом, представлять, как это произойдет. Мой конец твердеет от этого так сильно, что я ощущаю боль. Да, мне нравится преодолевать твое сопротивление, приручать тебя… ты будешь умолять меня сделать это… Господи! Мой конец вздрагивает от одних этих мыслей, я не знаю, чего хочу больше — трахнуть тебя или убить Ника Кинкейда…