– В буквальном переводе это слово значит «угольщики». Но тогда в Италии так называли себя представители либерального революционного движения. Точно не знаю, почему они выбрали именно такое название – думаю, хотели таким образом стать ближе к простым людям, рабочим, однако почти все члены организации – люди просвещенные. Они борются за политические свободы, а кроме того, хотят объединить маленькие итальянские государства в одну страну. Зародилось движение в Неаполе. Не знаю, известно ли вам что-нибудь про Неаполь…

Энтони пожал плечами:

– Знаю, что это королевство, правит им король Фердинанд, а жена его – одна из принцесс Австрийской империи. А еще Неаполь в свое время захватил Наполеон и поставил во главе одного из своих маршалов.

Элеонора кивнула:

– Мюрата. Он был мужем сестры Наполеона. Но хотя неаполитанцам не нравилось, что ими правит иностранец, Мюрат провел некоторые правительственные реформы, после которых у него появились сторонники.

– Но когда Наполеон был разгромлен, Неаполь вновь вернули королю Фердинанду, так?

– Да. Но многие испытывали к королю неприязнь. Активно высказывались за конституционную монархию. Именно к этому и стремятся карбонарии, всего два года назад они подняли восстание и даже вынудили короля Фердинанда принять конституцию. Однако потом австрийцы ввели в страну свои войска, разгромили повстанцев и восстановили абсолютную монархию.

– И что же произошло с карбонариями после поражения?

– Движение развалилось. Почти все лидеры оказались в тюрьме. Насколько мне известно, на этом все закончилось.

– Думаете, Дарио был карбонарием?

– Не уверена. Возможно. Общество было тайное. Однако туда вступало много молодых людей, как раз таких, как Дарио, – студентов, интеллектуалов, представителей либеральной части неаполитанского общества. А граф ди Граффео придерживается идеалов прямо противоположных.

Энтони нахмурился, размышляя.

– А Эдмунд во всем этом участвовал? Может, вот они – «неправильные взгляды», о которых шла речь?

Элеонора вздохнула:

– Не знаю. В принципе он был согласен с их идеями. Я часто слышала, как он обсуждает с друзьями политические свободы и права человека. Эдмунд ненавидел, когда кого-то подавляют. Но, с другой стороны, он не особенно увлекался политикой. Как вам известно, его главным интересом была музыка.

Энтони кивнул.

– Но если он и вправду был карбонарием, почему не сказал мне? – нахмурилась Элеонора.

– Вы же сами сказали – общество было тайное. Возможно, не хотел подвергать вас опасности. – Энтони с иронией взглянул на нее. – Несомненно, вам это покажется глупым, но многие мужья стараются защищать своих жен.

Элеонора бросила на него гневный взгляд:

– Поверить не могу, что Эдмунд участвовал в чем-то столь опасном!

– Правда? – Энтони с сомнением посмотрел на нее. – И почему же? Потому что Эдмунд всю жизнь был болезненным?

– Да. У него ведь были большие проблемы со здоровьем.

– Эдмунд много лет боролся со смертью и, возможно, оттого привык смотреть в лицо опасности, – тихо произнес Энтони. – Сами знаете, как Эдмунда злила его немощность.

Элеонора вздохнула:

– Эдмунд считал ее признаком слабости.

– И другие тоже знали, что он слаб, – напомнил Энтони. – Эдмунд это чувствовал и едва выносил жалость.

Элеонора взглянула на него:

– По-вашему, Энтони мог ввязаться в такое рискованное дело, лишь бы доказать, что он не слабак?

– Да, но не только, – ответил Энтони. – Наверняка Эдмунд был искренне предан движению. И он не позволил бы себе стоять в стороне только оттого, что это опасно.

Элеонора стояла, отвернувшись, и смотрела на танцующих. Долго молчала и наконец тихо произнесла:

– Лорд Байрон тоже противник абсолютизма. Он выступает за национализм и свободы.

– А карбонариев он, случайно, не поддерживал?

– Не знаю. Однако лорд Байрон часто хвалит их идеи.

– Думаете, граф поэтому упомянул о нем?

– Наверняка сказать трудно. Однако звучит правдоподобно. Если граф решил, что я знаю об участии Эдмунда в революционном движении, он мог рассчитывать, что я пойму его намеки.

– Но почему ди Граффео угрожал вам? Держу пари, именно он – вернее, какой-то его подручный – украл медальон и перевернул все вверх дном в вашей комнате. Но зачем? Что ему от вас нужно?

– Теряюсь в догадках. Но боюсь, произошло недоразумение. Граф считает, что Эдмунд посвящал меня во все свои планы. Видимо, он полагает, будто Эдмунд доверил мне на хранение нечто важное. Не знаю, откуда граф мог узнать про ключ, но если узнал, то, видимо, рассудил, что в тайнике лежит что-то более существенное, нежели ноты с посредственной музыкой.

– Но что, например?

Элеонора покачала головой:

– Боюсь, у меня даже версий нет. Если Эдмунд и правда ввязался в такое дело, мне он ничего не сказал.

Энтони запнулся, но наконец проговорил:

– Элеонора… Уверен, если Эдмунд и скрывал что-то от вас, то он просто хотел вас уберечь. Он бы не стал подвергать вас риску. Это вполне понятно. Когда мужчина любит женщину, он хочет, чтобы у нее все было хорошо.

Элеонора бросила на него насмешливый взгляд:

– Иногда незнание как раз и может грозить опасностью. Разве вам не кажется, что сейчас я была бы в большей безопасности, если бы все знала? По крайней мере, смогла бы подготовиться ко всем этим событиям.

– По моему опыту, любовь лишает способности мыслить здраво.

Элеонора улыбнулась Энтони. Он явно заметил, как ее уязвила скрытность Эдмунда.

– Благодарю, – тихо произнесла она.

Энтони улыбнулся в ответ, и сердце в груди Элеоноры затрепетало. Она пожалела, что не может просто выбросить все из головы и наслаждаться, танцуя с Энтони, улыбаться, флиртовать и бросать кокетливые взгляды поверх веера. Не чувствовать ничего, кроме радости в предвкушении очередного вальса.

Энтони наклонился к ней чуть ближе, взгляд его потемнел, будто он прочел мысли Элеоноры. Она задумалась – неужели она настолько не умеет скрывать свои чувства к нему, что Энтони видит все при одном взгляде на ее лицо? Элеонора пожалела, что сама не в состоянии так же хорошо разгадывать его настроения. Вот бы узнать, хочет ли он поцеловать ее так же сильно, как она его?

Вспыхнув, Элеонора чуть отвернулась.

– Нужно поговорить с Дарио, – выпалила она первое, что пришло на ум. – Возможно, он нам расскажет, чем Эдмунд занимался в Неаполе.

Энтони скривился:

– Не уверен, что вашему другу можно доверять.

Элеонора закатила глаза:

– Что ж вы так ополчились на Дарио?

Энтони знал, что в ее словах есть своя правда. Он не любил этого человека, но не мог понять, действительно ли чуял недоброе или просто ревновал. Определенно в присутствии Элеоноры Дарио держался слишком вольно и фамильярно. Может, ей и кажется, что он общается с ней только из-за того, что она вдова его хорошего друга, но Энтони обратил внимание, как Дарио на нее смотрит. А Параделла не из тех, кто удовлетворится платоническими отношениями.

– Побеседуем с ним вместе, – заявил Энтони и тут же пожалел, что высказался так категорично. Лучший способ вынудить Элеонору чего-то не делать – сказать, что она должна поступить именно так. Приказов Элеонора не терпела.

Однако, к его облегчению, на этот раз она только кивнула.

– Леди Скарбро! – раздался сзади пронзительный женский голос. – Вот вы где! Мистер Колтон-Смит все говорил, что вы не придете, но я знала, что вы наверняка захотите присутствовать на празднике в честь графа.

Подавив вздох, Элеонора обернулась и поприветствовала миссис Колтон-Смит:

– Добрый вечер, миссис Колтон-Смит. Вы знакомы с лордом Нилом?

Элеонора надеялась переключить внимание нежеланной собеседницы на своего спутника, но ее ждало разочарование. И в самом деле, миссис Колтон-Смит смутилась и захихикала, будучи представлена такому знатному человеку, однако тут же снова повернулась к Элеоноре:

– Леди Скарбро, прошу, позвольте представить вас нашей хорошей подруге из Неаполя. – Миссис Колтон-Смит привлекла к себе миниатюрную темноволосую женщину. – Синьора Мальдуччи приехала к нам погостить. Чудесно, правда? Я сказала ей – жаль, что она не отправилась в путь раньше, тогда мы путешествовали бы вместе.

Элеонора улыбнулась итальянке:

– Добрый вечер, синьора. Надеюсь, ваш визит проходит приятно.

– О да, благодарю, леди Скарбро, – ответила синьора Мальдуччи с сильным акцентом. – Я очень хотеть видеть вас. Миссис Колтон-Смит сказала, она вас знать, а я сказала, мне нужно с вами говорить.

– В самом деле?

– Да. Я восхищаться ваш муж. Музыка… – Она прижала ладони к груди, будто была готова лишиться чувств от восторга.

– Благодарю.

– Он гений. Грустно. Очень грустно.

– Да. Для всех нас это огромная потеря.

– Хочу с вами говорить, – с искренним пылом произнесла итальянка и взяла Элеонору за руку. – Я его видеть в тот день. Очень грустно, очень молодой.

– Вы видели сэра Эдмунда? – уточнила Элеонора.

– Да. Я потом… как это по-английски… вспоминала. Надо было сказать, чтобы он не ходить.

– Вы не должны винить себя, – ответила Элеонора, тщетно пытаясь освободить руку из цепкой хватки этой женщины. – Вы же не могли знать, что произойдет.

– Вы приходить ко мне, пожалуйста, – с надеждой в голосе попросила синьора Мальдуччи. – Мы говорить. Я вам рассказать про него. Прошу. Я жить в дом синьора Колтон-Смит.

Затаив дыхание, она ждала ответа Элеоноры и все не выпускала ее руку. Элеонора изо всех сил пыталась сохранить на лице улыбку. Ей вовсе не хотелось встречаться с этой женщиной и слушать, как та описывает, где она видела Эдмунда и что он делал. То же самое было и сразу после похорон, когда все приходили выразить Элеоноре сочувствие. Некоторые пользовались данным предлогом, чтобы выведать ужасные детали его гибели и обряда погребения. Элеонора опасалась, что синьора Мальдуччи – одна из таких людей. В ее тоне сквозило непонятное оживление, и Элеоноре это не нравилось.