Джорджетт Хейер - Опасный маскарад

Робин приложил палец к губам.

– Не буду скрывать, мадам. Я полагаю, что есть приказ о моей поимке.

Ее яркие губы сложились в трубочку, и она сморщила нос, тихо присвистнув.

– Значит, он и вашу голову сунул в петлю?

– Ах, мадам, говоря по правде, я был и сам не прочь. Прюденс была достаточно надежно спрятана в Перте.

Миледи с сияющей улыбкой повернулась к Прюденс.

– А я думала, что ты была в самой гуще боя, дитя мое. Но это хорошо. Где же вы обретались после восстания? Позвольте, ведь все это давно кончилось, а вы только сейчас появились у меня!

В глазах Робина мелькнуло горестное выражение.

Вместо него ответила Прюденс:

– Робин спасался в горах, миледи.

– В горах? – Миледи чуть подалась вперед. – С принцем, нет?

Робин сделал нетерпеливое движение. Он нахмурился сильнее.

– Некоторое время.

– Ходили слухи, что он скрылся. Это правда?

– Он в безопасности – во Франции, – кратко ответил Робин.

– Бедный молодой человек! А ваш bon papa? Куда же направился он?

– Господи, мадам, вы это спрашиваете у нас? – засмеялась Прюденс. – Во Францию, может быть, а может быть, он все еще в Шотландии. Кто знает?

Дверь отворилась, и паж; пропустил вперед толстуху Марту с подносом в руках. Это и правда была женщина-гора, с необъятной талией и круглым, как луна, лицом, на котором сияла улыбка. Как и ее госпожа, она взглянула на одного, на другую и разразилась смехом, от которого ее тело заколыхалось, как желе. Она поспешно поставила поднос и прижала руки к груди:

– Ой ля-ля! И подумать только, маленький мсье одет дамой!

Робин величественно подплыл к ней и низко склонился в реверансе:

– Ваша память изменяет вам, Марта. Я – Прюденс!

Она игриво шлепнула его по руке:

– Моя память, как бы не так! Нет, нет, мсье, у вас пока не хватает росточка, чтобы стать мадемуазель!

– О злючка! – шутливо простонал Робин и расцеловал ее.

– Марта, все должно быть в полной тайне, ты понимаешь? – настойчиво сказала ее хозяйка.

– Bien madame, я не забуду. – Марта приложила палец к губам. – Стойте, я сама буду обслуживать ненастоящую мадемуазель. – Она деловито спросила: – Джон все еще с вами?

– Как можно сомневаться? – ответил Робин.

– Тогда все прекрасно. Никто ничего не заподозрит. Пойду займусь спальнями.

Она ушла вразвалку, через некоторое время она уже была в комнате Робина и бранила Джона за какую-то провинность.

От миледи Лоуестофт можно было много узнать об обществе и политике. Она вращалась в аристократических кругах и была там заметной фигурой, ибо обладала достаточным богатством, некоторой привлекательностью и живостью манер, явно чужеземной и поэтому интригующей. При всем этом она отличалась умом и проницательностью. Она овдовела чуть более года назад. Сэра Роджера Лоуестофта предали земле с соблюдением всех положенных условностей. Оплакав его надлежащее время, отмеченное приличествующим трауром, леди Лоуестофт начала самостоятельную жизнь, обещавшую куда больше удовольствий, чем в ее бытность замужем. Следует признать, что утрата сэра Роджера не стала для нее непереносимым ударом. Кое-кто слышал, как она говорила, что от его английской респектабельности у нее начинаются колики. Нет сомнений, что в дни девичества миледи была весьма живым созданием. Затем возник сэр Роджер и бросил к ее ногам свою благонамеренную особу вместе с немалыми богатствами. Она приняла и то и другое.

– Видите ли, я уже не так молода, – заявила она своим друзьям. – Пора и о себе подумать.

Из этих соображений она вышла за сэра Роджера замуж и прекрасно играла роль супруги посла, завоевав популярность в свете.

Теперь же она уютно устроилась в своем доме на Арлингтон-стрит, с заботливой толстой Мартой, с обезьянкой на цепочке, прячущейся в складках ее юбок, как то предписывала мода, и с чернокожим пажом на посылках. Она устраивала богатые приемы, у нее было много знакомых и, кроме того, несколько преданных обожателей.

– Вы понимаете, эти англичане считают меня оригиналкой, – воскликнула она, обращаясь к Прюденс. – Я всегда имею успех, parole d’honneur[7].

Не ожидая ответа, она заговорила о другом. Она порхала с темы на тему с легкостью бабочки. Она многое могла бы порассказать о недавних казнях; леди в ужасе воздевала руки и сыпала едкими замечаниями по-французски. Она говорила о его светлости лорде Камберленде без особого восторга, а его страшное прозвище вызывало у нее презрительный смех, тут же сменявшийся слезами – при мысли о том, как он заработал его. Кровь! Должно быть, Англия не может жить без нее. Она демонстративно вздрагивала. Нет, нет, больше никаких казней, это решено! И никаких восстаний! Ах, все это безумие, самое ужасное безумие! Черт возьми, как могли Мерриоты связаться с таким пропащим делом?..

Они сидели за столом одни, лакеев отослали, отпустили даже маленького черного пажа. Прюденс отвечала на вопросы миледи, а Робин погрузился в молчание.

– О, поверьте, мэм, мы сами задаем себе этот вопрос! Видно, у старого джентльмена с головой не все в порядке. Просто beau geste[8], ничего более, я в этом убеждена!

– Но глупо, дитя мое, это глупо! У них не было надежды. Более того, мы тут все прекрасно ладим с этим маленьким неистовым Георгом. Ба, зачем все разрушать из-за какого-то хорошенького принца?

– За ним все права, – сумрачно ответил Робин.

– Что до того, я в этом ничуть не разбираюсь, дитя мое. Вы, англичане, выбираете себе в короли иностранца. Bien! Но тогда вы не должны восставать против него! Нет, нет, это неразумно.

– Но вы забываете, мадам, что не все выбирали его.

Она бросила на него взгляд.

– А, так он и тебя очаровал, этот милый принц? Но ты... нет, душенька, ты совсем не якобит. Это увлечение, не более.

– О, я теперь вообще никто, мэм, не тревожьтесь. Больше я не вмешиваюсь в дела принцев.

– Это мудро, – одобрила она. – На сей раз ты ушел. В следующий раз – как знать?

Он беззаботно рассмеялся:

– Что касается этого, миледи, я еще не считаю себя в безопасности.

Прюденс вдруг помрачнела. Она с тревогой взглянула на миледи, которая тотчас наклонилась, похлопав ее по руке.

– Все, не будем об этом! Аu fond[9] ведь вы, англичане, не любите смотреть, как течет кровь. Все чувствуют, что ее уже довольно: времена меняются. Затаитесь на время, и гроза пройдет мимо. Я в этом уверена – moi qui te parle[10].

Робин скорчил гримасу, глядя на сестру:

– Это существо, мадам, непременно берет на себя роль матери!

– Вы только взгляните на этого ментора! – отозвалась Прюденс. – Даю слово вам, мадам, он вечно бранит меня, куда там старому джентльмену. Видит небо, у него язык хуже осиного жала.

Разговор перешел на выходки мистера Кольни. Миледи не могла не высказывать догадок о его местопребывании. Ну а покорные дети не могли себе позволить даже предположить что-либо. Им было достаточно знать, что местом встречи назначен Лондон, где они должны со всем почтением ожидать отца.

Миледи выразила тревогу; Прюденс отделалась шуткой. Миледи не терпелось узнать о роли мистера Кольни в восстании; но в ответ на все ее вопросы дети лишь поднимали брови и пожимали плечами.

– Eh bien[11], может ли он безопасно показаться в Лондоне? Разве он не был слишком заметен на севере?

Робин со смехом сказал:

– Боже ты мой, мадам, неужто бывало, что он не был замечен? У него везде темные интриги, и там, и сям, а он между всеми как посредник. Что о нем известно? Ничего! Но я готов поставить последнюю гинею за то, что он умеет ловко заметать следы.

Миледи задумалась, но было видно, что она все еще немало тревожится за се cher[12] Роберт, который появится в Лондоне и, в сущности, явится прямо в логово льва. Прюденс улыбнулась:

– Миледи, он часто говорил нам, что фраза «Я что-нибудь придумаю» вполне может служить ему девизом, и я ему верю.

– «Я что-нибудь придумаю», – размышляла миледи. – Да, в этом весь Роберт... Но ведь это девиз с герба Тримейнов!

– О, один из ваших старинных родов. Они уже к тому же много лет и виконты Бэрхем, извольте знать. Последний из них умер несколько месяцев назад, и титул сейчас носит какой-то отдаленный кузен, кажется, его зовут Ренсли.

– Ну тогда наш бедный папочка может взять этот девиз себе, – заявила Прюденс.

Ей хотелось разузнать о сэре Энтони Фэншо, и она направила разговор в другое русло. О мисс Летти и ее опрометчивом поступке не было сказано ни слова, с сэром Энтони они случайно повстречались в дороге, так же как и с неким мистером Мэркхемом.

Услышав последнее имя, миледи наморщила лоб; было видно, что она не числит мистера Мэркхема в числе своих друзей. Когда ее стали расспрашивать, она объяснила, что это человек mauvais ton[13], отъявленный игрок, самое поразительное, что он принят во многих домах, хотя, возможно, его принимали только из-за дружбы с милордом Бэрхемом.

– Оба – птицы весьма невысокого полета, – заключила она. – Не имейте с ними дела, дети мои. Обоих считают опасными, и оба мошенники. В этом я убеждена.

– А сэр Энтони? – спросил Робин, бросив лукавый взгляд на сестру. – Он тоже мошенник?

Миледи сочла это изумительным:

– Бедный сэр Тони! Будьте покойны, это весьма достойный джентльмен! Из хорошей семьи, богат, очарователен, но... фи! Совершенно непроницаем. Ах, эти англичане! – Она покачала головой. – Такая флегматичная нация...

– Он проявляет вполне отеческий интерес к моей маленькой сестрице, мэм, – торжественно сообщил Робин. – Боюсь, он нас разлучит.

– Робину непременно нужны всякие жесты, миледи. – Прюденс была невозмутима. – Я не новичок в притворстве. Не думаю, что сэр Энтони меня разоблачит.

– Дорогая моя, да он ничего не видит даже у себя под носом, – уверила ее миледи. – Тебе нечего бояться. Увидишь его завтра у меня на рауте. Будет весь свет.