– Вы надеетесь, что приезд отца позволит лорду Кенту заручиться поддержкой Генделя и избежать закрытия издательства? – напрямик спросила она.

– Да. Потому что иначе дело не спасти.

Сердце у нее сжалось. Она вспомнила, какие приятные письма писал лорд Кент, как он поддерживал ее, вернее, отца… Неужели это все кончится? Ей было больно думать о том, как он переживет такую неудачу, ведь, какого бы мнения о женщинах-композиторах он ни придерживался, Корделия уважала и ценила его.

Но ведь в случившемся есть и ее вина! Она обманула его. История с «лучшим композитором» лорда Кента – тоже мошенничество. Что с ним будет, когда он узнает правду! Он надеялся встретиться с викарием, чье желание сохранить инкогнито хоть и странно, но вполне объяснимо особенностями профессии.

Если только он узнает правду…

При мысли об этом она содрогнулась. Лорд Кент не должен узнать правду. Этого допустить нельзя!

Герцог хмуро смотрел на нее.

– Должен вам сказать, мисс Шалстоун, что не допущу того, чтобы мой единственный брат погиб. Я просто обязан использовать любую возможность для его спасения. Сам я вынужден большую часть времени проводить за границей, на нем одном лежит забота о сестрах. И, кроме того, я не могу смириться с мыслью…

Он внезапно умолк. Корделия понимала, насколько ему тяжело – ведь ее отказ вынуждал его раскрывать перед незнакомым человеком душу, и это было для него задачей почти непосильной.

Лорд Веверли взглянул на нее с такой решимостью, что она даже испугалась.

– Господь свидетель, я любым способом заставлю вашего отца встретиться с Генделем. И вам не остановить меня своими россказнями о том, что он не выдержит поездки!

Воля его была непоколебима. Но Корделия – она ничем не могла ему помочь. Как же ему все объяснить! К сожалению, путь был только один – рассказать правду. Узнав ее, он поймет, что надо искать другой способ спасти брата.

– Здесь есть некоторые сложности, – со вздохом заговорила она.

– Никаких сложностей! – нетерпеливо оборвал ее герцог. – Лишь отведите меня к сочинителю хоралов, то есть к вашему отцу, и вопрос будет решен.

Дрожа от волнения, она ответила:

– Дело в том, что мой отец не сочинял этих хоралов.

Несколько мгновений лорд Веверли, потрясенный, смотрел на нее.

– А кто же сочинял? Какой-нибудь сельский священник из друзей вашего батюшки? Регент церковного хора? Или батрак? Да какое это имеет значение! Довольно будет того, чтобы этот человек представился Генделю и признал, что он автор хоралов, этого будет достаточно, тем более что отца вашего он не знает. Скорее говорите, кто написал эти проклятые хоралы, и я все устрою.

Настала пора сказать наконец правду.

– Вынуждена признаться, ваша светлость, что «проклятые хоралы» написала я.

Он раскрыл рот, и ей показалось, что он сейчас начнет на нее орать. Но смотрел он на нее с таким недоверием, что она даже обиделась. А потом он повел себя совершенно неожиданно.

Лорд Веверли расхохотался. Громко, раскатисто и крайне цинично. Может, это была и понятная реакция, но Корделия оскорбилась до глубины души.

– Как забавно, – пробормотал он сквозь смех. – Так, значит, вы их написали? – Тут он перестал смеяться столь же внезапно, как и начал, и взглянул на нее строго. – Понимаю, вы поклонница Генделя и хотите увидеть его воочию. Отлично. Вы можете нас сопровождать. Неужели, чтобы получить приглашение, надо лгать?

Лгать? Да как он смеет обвинять ее во лжи?

– Я говорю правду. Все опубликованные лордом Кентом хоралы сочинила я.

– Вот как, – сказал он мрачно. – Я настаиваю на том, чтобы вы проводили меня к викарию немедленно. Это была милая шутка, но, боюсь, она слишком затянулась.

– Но это не шутка. Уверяю вас, это мои хо-ралы!

– Мой брат утверждает, что получал письма от викария. – Он окинул ее столь презрительным взглядом, что она покраснела. – Вы никак не похожи на угрюмого старика-священнослужителя с квадратной челюстью.

Она была готова к тому, что он ей не поверит, но он вел себя просто оскорбительно!

– Кажется, квадратной челюсти у меня нет. А насчет угрюмости… – Она взглянула в висевшее над камином зеркало. – Может быть, порой. Что до возраста, думаю, двадцать три года – это еще не старость.

– Я хотел сказать, что вы не викарий, – процедил он сквозь зубы.

– И тем не менее музыку написала я.

– Господи помилуй, но вы же женщина!

Корделия с трудом сдерживала гнев. Она оглядела себя, свою изящную фигуру и в поддельном изумлении подняла на него глаза.

– Вот так да! Вероятно, вы правы. Подумать только, я – женщина! А я-то все лягушкой себя считала! – она смело посмотрела на него. – У вас особый талант утверждать очевидное.

Он устало прикрыл глаза.

– Мисс Шалстоун, если вы немедленно не перестанете морочить мне голову и не позовете отца, я буду вынужден сам подняться наверх.

Тут она действительно встревожилась. Нельзя позволить этому человеку увидеть отца сегодня. Никак нельзя.

– Давайте обойдемся без грубости. Отец отдыхает, и я не хочу, чтобы его беспокоили. Если вы соблаговолите зайти…

– Черт возьми! Я должен увидеть вашего отца немедленно! – вскричал лорд Веверли. Потом взял себя в руки и продолжал угрожающим шепотом: – И не позволю водить себя за нос!

Она усмехнулась с некоторым злорадством.

– Кажется, ваша светлость, вы слишком раздражены.

Тут он окончательно позабыл об учтивости.

– Черт бы вас побрал, мисс Шалстоун! Вы еще не видели, каков я бываю в раздражении.

– Что там за шум? – послышался голос с лестницы.

Корделия со стоном прикрыла глаза и сжала виски руками. Силы небесные, это отец! Она должна была предположить, что шум его потревожит. Но почему он появился именно теперь?

Она обернулась к двери и увидела, как отец осторожно входит в комнату. Он полностью соответствовал описанию, данному лордом Веверли. Челюсть у него была действительно квадратная, и вид хмурый – по крайней мере сейчас. И стариком его можно было назвать, ведь за три года, прошедших со смерти жены, он состарился лет на десять.

Но походил он скорее не на священника, а на пьянчугу-трактирщика: парик сбился набок, одежда помята, глаза мутные.

– Нигде нет покоя человеку! – проворчал он и уставился на Корделию.

– Добрый вечер, папа, – она старалась говорить как можно сдержаннее. – Очень хорошо, что ты спустился. К нам приехал брат твоего издателя.

Она старалась не смотреть на герцога, который, вероятно, наслаждался подобным поворотом событий.

– Моего издателя? – Викарий утер нос ладонью, которую и затем вытер о рукав. По крайней мере говорил он разборчиво, хоть на том спасибо.

– Да, папа, – сказала она как можно ласковее. – Разве ты забыл про лорда Кента? Он издает музыкальные сочинения.

Викарий на мгновение задумался, почесал голову и даже не заметил, как парик его свалился на пол, а потом пробурчал:

– Ах да, музыка. Из головы вон. Так вы насчет музыки? – повернулся он к герцогу.

– Да.

Викарий нахмурился и махнул рукой.

– Тогда вам надо говорить с дочерью. Я здесь ни при чем, только письма подписываю. – И смущенно добавил: – А как иначе? Что люди скажут?

– О чем скажут, сэр? – спросил лорд Веверли, с каждой минутой раздражаясь все больше.

– О женщинах и музыке. Ну, о сочинительстве. То есть о том, что ее Корделия сочиняет. Люди такого не одобряют. А почему – понять не могу. – Взгляд у него стал совсем стеклянным. – Жена моя божественно играла на спинете. Просто божественно. А раз она умела играть, то уж ко-нечно…

– Вы хотите сказать, что ваша дочь действительно сочинила хоралы, которые издал мой брат?

Его недоверчивый тон возмутил Корделию. Если снисходительность у знати числится добродетелью, то лорду Веверли многого не достает.

Отец ее сосредоточенно теребил себя за ухо.

– Ну да. А как же? Я-то не умею. Двух нот спеть не могу верно. Для меня все это темный лес. Регент говорит, у нее получается. Ну, не мне судить.

Отец хотя бы был на ее стороне. Она сделала шаг в его сторону, взяла его под руку. Он слабо улыбнулся, погладил ее пальцы.

Корделия победоносно взглянула на герцога, но он на нее и внимания не обращал, продолжая смотреть на ее отца.

– Вы хотите сказать, что все здесь знают, что музыка не ваша? И… не препятствуют? Исполняют музыку вашей дочери, нимало не беспокоясь?

Отец сильнее облокотился на ее руку. Пока что он держался неплохо, но, судя по тому, как его клонило в сторону, долго ему было не продержаться. Корделия осторожно подвела его к одному из обитых дамастом стульев.

Он тяжело опустился на сиденье, а Корделия поспешила обернуться к герцогу и ответила ему с легкой усмешкой:

– Неужели вы думаете, что в нашем городишке публика привередливее лондонских знатоков?

Он поморщился – это был намек на то, что он сам признал, сколь высоко были оценены ее произведения Генделем и лордом Кентом.

– Наши прихожане довольствуются той музыкой, которая есть, – заметила она. – И не спрашивают, кто ее сочинил.

Герцог мрачно поморщился.

– Черт возьми, они просто исполнены смирения. Но меня волнуют никак не жители вашего городка. – Он повернулся к викарию. – Вам не следовало позволять вашей дочери обманывать моего брата, сэр! Да и вас она водила за нос, выставила в совершенно дурацком свете.

– В дурацком свете! – Тут уж Корделия не выдержала. – Вы себе и представить не можете…

– Ничего, успокойся, Корделия, – вмешался ее отец. Лицо его вдруг озарилось каким-то ясным светом. – Я понимаю, джентльмен беспокоится обо мне. – Он поднял глаза на герцога. – Так я не понял, что вам угодно?

Лорд Веверли выругался себе под нос. Такого Корделия могла ждать разве что от прислуги в трактире, но никак не от джентльмена. Да что, собственно, она знала о джентльменах?