– Я знаю, о каком брелоке вы говорите. Я позабочусь, чтобы вам его передали.

Его выбор мне был очень лестен. Эту побрякушку я сама заказала ко дню рождения папы. Он не скрывал удовольствия, и я чувствовала, что вознаграждена за щедрость. Сноуд был не из тех, кто может лить слезы, но чувствовалось, что он готов заплакать.

– Вы очень добры, – сказал он, поклонился и быстро ушел.

Я сидела одна, нужно было многое обдумать. Может быть, я ошиблась, судя Сноуда слишком предвзято. Возможно, его наглые манеры объяснялись неумением вести себя с женщинами. В нем была демоническая притягательная сила, которая нравилась женщинам определенного типа. Он, несомненно, имел богатый опыт в этом деле, но это было все не то, в обществе леди он терялся. Теперь я лучше понимала его, и чувствовала к нему даже некоторое расположение. Поэтому ни замок не приказала сменить, ни даже не закрыла двери кабинета. Как это он сказал? «Открытая дверь как приглашение войти». Где-то я слышала эту фразу. – Ах да, Пелетье! Он сказал, что так говорят в Оксфорде. Сноуд, наверное, слышал ее у герцога в Брэнксэмхолле и вставил для форса. Я послала горничную найти и принести брелок от часов отца. Она принесла его вместе с часами. Мне они не подходили – для женщины они были слишком велики. Я бы с радостью подарила Сноуду и то, и другое, соблюдая все формальности, приличествующие данному событию. Хотя меня останавливал страх перед тетушкой Ловат. Она ни за что не одобрит подобной расточительности. Это обстоятельство придавало всему предприятию романтический колорит секретности. Миссис Ловат редко беседовала со Сноудом, вероятность того, что она узнает о подарке, была не велика. Так как мы уезжали в Брайтон, я решила сделать подношение в тот же вечер. Идти в его комнату мне не хотелось, равно как и посылать за ним. Сама не знаю, что меня удерживало. С одной стороны он был на службе в доме, с другой, его нельзя было считать обычным слугой. Он работал только на папу. Я решила подняться на голубятню, надеясь застать его там. Дверь в башенку была полуоткрыта, мягкие туфли не создавали большого шума, я вошла неслышно. До меня сразу донесся запах сигары, еле уловимый на фоне морских запахов, долетавших с океана. Сноуд был на голубятне. Я не знала, что он курит. Меня вообще удивило открытие, что я так мало о нем знала, ведь два года он жил с нами под одной крышей. Отец любил хорошие сигары, возможно, Сноуд, перенял у него эту привычку.

В лунном свете его силуэт отчетливо выделялся на фоне металлических решеток. Он стоял спиной к двери и казался героем, возникшим из волшебной сказки: безупречно сложенный, широкоплечий с гордо посаженной головой. Он что-то ворковал, держа в руках птицу, разговаривал с ней на понятном только им языке. Вот он открыл дверцу клетки и выпустил голубя. Птица расправила крылья и полетела к морю, но потом свернула на север, словно вспомнив о чем-то. Сноуд оглянулся вокруг, видимо почувствовав, что он не один.

Мне пришлось его окликнуть, чтобы он не подумал, что я шпионю. Он обернулся, вздрогнув от неожиданности.

– Это вы, мисс Хьюм? – произнес он.

– Да. Надеюсь, не испугала вас.

– Ничуть. Что-нибудь случилось? – спросил он и поспешил мне навстречу.

– Ничего не случилось. Все в порядке. Извините за беспокойство. Вам не кажется, что время совсем не подходящее для запуска голубей?

– Они должны уметь ориентироваться в любое время и в любую погоду.

Он бросил сигару и загасил ее ногой, раньше, чем я успела его остановить.

– Не нужно было делать этого. Я не против курения. Папа любил эти сигары.

– Да. Он подарил мне коробку.

Я откашлялась, не зная, как приступить к подарку.

– Вы были очень близки с отцом, Сноуд. Он вас высоко ценил. Уверена, что ему было бы приятно, если бы у вас осталась память о нем. Я хотела бы подарить вам вот это, – сказала я, протягивая часы. Наши пальцы на секунду встретились в темноте. Это был необычайно трогательный момент, не лишенный романтики. Я представила себя Леди Баунтифуя, завещающей сокровище рабу.

Сноуд улыбнулся.

– Я имел ввиду только брелок, мисс Хьюм. – сказал он. – Он мне очень правится по форме, я таких никогда не видел.

– Таких больше нет. Я делала его на заказ, специально для отца.

– Знаю.

Мне показалось, что ответ не был лишен особого смысла.

– Но что за польза в брелоке без часов? – спросила я, не понимая. Тут я увидела, что он вынул из кармана свои часы. Подумать только, часы у Сноуда!

– А, так у вас уже есть часы! – произнесла я, немного разочарованная, что мне не удалось сыграть роль щедрой повелительницы. Его часы, конечно, не такие дорогие, как папины, те были отделаны золотом.

– Мне их подарила герцогиня, когда уезжал я из Бренксэм Холл. Это прекрасные золотые часы, но у меня они не вызывают столь же приятных воспоминаний, как часы вашего отца. Спасибо, мисс Хьюм. Для меня они всегда будут очень ценны. – Он положил часы отца в нагрудный карман, где раньше были его собственные. Я не поверила своим глазам, когда увидела, что часы Сноуда сделаны из золота.

– Рада, что вам они нравятся, – сказала я, несколько задетая его тоном.

Свидание было окончено, но мне не хотелось уходить. Я никогда раньше не видела вида с голубятни в лунном свете. Это было очаровательное зрелище: луна серебрила поверхность океана и придавала привычному пейзажу призрачное великолепие. Воркование голубей сливалось с легким дуновением ветерка в единый нежный сладострастный звук, отбивавший такты вечности мерным рокотом волн.

– Как здесь красиво, – сказала я.

Он улыбнулся не без кокетства, видимо намереваясь пофлиртовать.

– Мне всегда казалось, что вы слишком редко поднимаетесь сюда проведать ваших бесценных питомцев.

– Папа никогда особенно не поощрял меня в этом. Он боялся, что я их побеспокою.

– Леди часто доставляют беспокойство, – ответил он. По его тону я поняла, что он имеет в виду не только птиц. Я сделала вид, что не поняла намека. Наверху было холодно, на мне не было шали, и я начала замерзать.

– Вы совсем замерзли, – сказал Сноуд, заметив, что я стараюсь согреться растирая пальцы. – Я дам вам что-нибудь накинуть.

– Не беспокойтесь. Мне пора спускаться вниз.

– Куда спешить, мисс Хьюм? Раз уж вы здесь; полюбуйтесь этим прекрасным видом. – Он поискал плед, но не нашел, снял сюртук и набросил мне на плечи. От него еще исходило тепло, согревая мне спину и руки.

– А вы не замерзнете сами? – спросила я.

– Думаю что нет. Это дает мне возможность доказать, что я все же мужчина, – сказал он игриво. Его широкие крепкие плечи, красивые очертания которых подчеркивались рубашкой, стройная фигура с узкими бедрами, конечно, говорила о его принадлежности к сильному поду. Тени от решетки скрывали глаза, но в свете луны был четко виден точеный нос и чувственные губы. Я подумала, не подарила ли ему герцогиня еще чего-нибудь, кроме золотых часов. Такой мужчина мог оказаться причиной серьезных семейных конфликтов в благородном доме.

– В лунном свете вы кажетесь особенно красивой, мисс Хьюм, – сказал он с ухмылкой.

Меня тронул комплимент, но я превратила его в шутку:

– Я принадлежу к категории женщин, которые лучше смотрятся при тусклом освещении.

– Не могу с этим согласиться. Жаль, что уже темно, а то я показал бы вам все хозяйство. У нас появились птенцы у нескольких пар. Вам бы понравилось, если бы вы посмотрели как кормят малышей. Голуби – уникальные птицы. У них молоко появляется не только у матерей, но и у отцов тоже. Птенцов выкармливают этим молоком неделями.

– Как странно, подумать только! Я не знала, что отцы тоже могут выкармливать потомство, – удивилась я, довольная тем, что он не делал попытки флиртовать.

– Да, насколько я знаю, в природе другого такого явления не наблюдается. Отцы тоже высиживают яйца. Они сидят днем, матери – в ночное время. Мне это всегда казалось не совсем галантным. Дамам ночью надо дать возможность поспать, тогда они лучше выглядят. Вы, конечно, судите птиц по человеческим стандартам – неразумные.

– Каким образом достигается такое разнообразие расцветок в их оперении? Папа называл тех, кто обладает самой красивой расцветкой, фруктовыми голубями, как мне припоминается.

– Да. Обычные голуби, которых мы видим на улицах, как правило, серовато-коричневатые, как и скалистые голуби, которых можно дрессировать. Но так, как разные породы уже давно скрещиваются, то иногда даже у уличных голубей можно наблюдать розовые или блестящие зеленые оттенки. Так называемые, фруктовые голуби водятся во многих странах Азии, Африки, на южных тихоокеанских островах. Они отлично летают и распространились по всему миру, начали скрещиваться с местными породами, дав разнообразие окраски.

– А из наших, я полагаю, лучший пилот – это Цезарь?

– Возможно, лучший во всей Англии. Друг вашего отца, бельгиец Пелетье, оставил его птенцом перед отъездом на родину. Пелетье утверждает, что у него есть особи, которые могут пролететь две тысячи миль.

– О, Боже! Я думала, что состязания устраиваются на дистанцию не более ста миль.

– Нет, иногда даже на пятьсот миль. Такие полеты трудно организовать в военное время. Нужно увезти птиц за пятьсот миль и следить за их полетом по часам. Мы можем позволить себе полеты только от Эдинбурга. Это около трехсот миль. Когда война окончится, интерес к голубиному спорту возрастет.

– Не думаю, что он вытеснит скачки.

– У каждого вида спорта есть любители. Ваш больше привлекает людей с воображением, так мне по крайней мере, хотелось бы думать. В нем есть что-то сверхъестественное, когда представишь, что птица способна пролететь две тысячи миль и найти дорогу домой. Это рекорд воздухоплавания. Лошадь на это не способна.

Мысленно я унеслась в небо, в этот бесконечный серебристый океан, простирающийся над всеми континентами.

– Должно быть, великолепное ощущение испытываешь летя по воздуху и с высоты полета созерцая жизнь на земле. Если бы я была птицей, улетела бы в Персию или Перу и никогда бы не вернулась.