На голубятне ничего не изменилось за эти два дня, насколько можно судить с первого взгляда. Сноуд еще не переоделся, был в сюртуке и галстуке, которые совсем не вязались с голубятней, и с его занятием – он чистил пол. Услышав, как скрипнула дверь, он оторвался от работы.

– Готовлю помещение к вашему приему, – сказал он, подняв вверх метлу. Он был смущен, что я застала его за грязной работой. Но, с другой стороны, подметать полы входило в его повседневные обязанности.

Он отставил метлу и подошел ко мне.

– Вы собирались рассказать, как прошла поездка в Брайтон, – напомнил он.

Удобства для беседы на голубятне были примитивного свойства: два табурета, да кухонный стол, потерявшие цвет от времени и сырости, сидеть было неуютно. Я предпочла разговаривать, прохаживаясь по галерее.

– Все оказалось не так просто, Сноуд. Везде мы наталкивались на завесу таинственности, происходили очень странные вещи. Начать хотя бы с того, что в полиции даже не знали о случившемся. Естественно, что ничем нам помочь они не могли.

– Где нашли тело – в отеле или где-нибудь в глухой аллее?

Я подумала и решила, что лучше не впутывать отель. Для большей убедительности я придумала точное место. – На рыбном рынке. Он, наверное, собирался привезти нам свежую рыбу.

Сноуд напряженно слушал.

– Значит, его убили в Брайтоне.

Слишком поздно я спохватилась, что нужно было, чтобы это случилось в Лондоне. Выхода не было. Я вынуждена была признать факт.

– Он не покупал рыбу. Скорее у него там была встреча, так как он не думал возвращаться до следующего дня. Он не стал бы покупать рыбу накануне. В какое время это произошло? Как я понимаю, вечером?

– Да, тело было обнаружено часов в семь.

– Полицейский объяснил, почему его перевезли в Лондон?

– Нет.

– Но он должен был хоть как-то это объяснить, – настаивал Сноуд. Вопросы он ставил очень искусно.

– Да, он говорил, что они решили, что он из Лондона, так как при нем не оказалось документов. Подумали, что заехал навестить друзей.

– Но вместе с телом они вернули его бумажник, он всегда держал в нем визитные карточки.

– Должно быть, бумажник остался и гостинице.

– Он не выходил без бумажника. И если полиции было известно, где он остановился, то им должно было быть известно также, кто он такой. Здесь что-то не чисто.

Меня начинало раздражать любопытство Сноуда, и я перешла на более резкий тон.

– Полицейский, с которым мы говорили, был не совсем в курсе. Тот, который дежурил в тот вечер, вчера не работал, хотя оставил отчет. На основании этого отчета нам и дали информацию.

– Вы собираетесь оставить это так? – спросил он, начиная злиться. – Вашего отца убили, а вы побыли полдня и уехали, даже не поговорив с полицейским, который нашел тело?

– Мы дали объявления в газеты. Если будет информация, нам ее передадут. Чего вы ждете от меня? Он мертв. Буду я копаться в этом деле или нет, его уже не вернешь.

– О, боже, если бы на месте вашего был мой отец, я бы не пожалел сил, чтобы найти убийцу и свести с ним счеты.

– Но это был не ваш отец, а мой. Если бы нам удалось обнаружить улики, можете не сомневаться, я бы довела дело до конца. Я бы не остановилась ни перед чем, чтобы отомстить обидчику. Меня утешает одно – убийство было случайным. Какой-то бандит это сделал и исчез в ночи, не оставив следа.

– Его убили в спину? И не забрали часы и бумажник? Не думал, что вы настолько легковерны или так мало озабочены случившимся.

Его горячность поразила меня, а обвинения разозлили.

– Вы забываетесь, Сноуд. Я сама знаю, как я переживаю смерть собственного отца. Это не ваше дело.

– Но кто-то должен об этом побеспокоиться. Через минуту вы мне сообщите, что решили выпустить всех голубей или пристрелить их. Это тоже не мое дело?

– Конечно, не ваше, – ответила я язвительно. – Завтра приедет лорд Фарфилд, он хочет отобрать несколько птиц для своей коллекции. Его особенно интересуют Цезарь и Клео, как производители. Кстати, где Цезарь?

Его черные глаза гневно вспыхнули.

– Понимаю. Так это из-за щеголя Фарфилда вы забыли об отце?

С перекладины слетел голубь, заинтересовавшийся нашей беседой, и сел к Сноуду на плечо. Тот смахнул птицу нетерпеливым жестом. Я обратила внимание на металлическое кольцо на лапке, к такому кольцу удобно прикрепить записку. Однако беседа не прерывалась.

– Вы слишком много себе позволяете, сэр! Не забывайте, что вы мой работник. Если хотите им оставаться, ведите себя подобающим образом.

Видно было, что внутри Сноуд весь кипит, но он сумел подавить гнев и смирить гордость и извинился. Я поняла, что он не хочет расставаться с голубятней.

– Прошу прощения, вы совершенно правы, мисс Хьюм. Я забыл свое место, поддался переживаниям. – В его глазах был немой укор мне за то, что я недостаточно переживаю смерть папа.

Я совсем расстроилась, что дала ему повод плохо думать обо мне, даже злилась на себя за это, так как его мнение мне было не безразлично.

– Лорд Фарфилд должен быть здесь завтра. Он захочет, видимо, познакомиться с голубятней, с тем, чем вы здесь занимаетесь. Он очень интересуется работами папы. Надеюсь на вас, Сноуд. Покажите ему, пожалуйста, все, что он хочет посмотреть. Я только посмотрю, все ли и порядке.

Это был просто предлог, нужно было осмотреть помещение, хотя я плохо представляла себе, что ожидала найти там. Если это он украл пистолет, вряд ли, он спрятал его в птичьем гнезде. Сноуд вызвался меня сопровождать, спрятав свое недовольство под маской учтивости, и сделал он это для того, чтобы не дать мне возможности что-либо обнаружить.

Голубятня представляла собой ряды деревянных коробок – ячеек, каждый ряд располагался поверх другого. Все сооружение напоминало стеллажи для книг с небольшими отделениями. Птицы, выводившие птенцов, соорудили в них непрезентабельные на вид гнезда из соломы и травы, и сидели в них на яйцах. Сноуд приподнял одного голубя, чтобы показать мне, как выглядят два голубиные яичка, что не понравилось родителю, и он агрессивно налетел на обидчика, подобно лебедю, защищающему свое потомство. Я в страхе отпрянула.

– Ей не понравилось наше вторжение, – заметила я.

– Вообще-то это он, а не она. Я вам говорил, что в дневное время инкубируют самцы. В этот период они очень ранимы, – объяснил Сноуд.

Остальные птицы уже вывели птенцов, и у меня была возможность посмотреть, как они их выкармливают. Один птенец засунул голову в рот родителю и сам наполовину туда влез, было впечатление, что взрослая особь сейчас его проглотит заживо. Сноуд, однако, заверил, что такова обычная процедура кормления: птенец достает голубиное молоко прямо из зоба отца или матери.

В дальнем конце голубятни происходили волнения. Группа голубей, около дюжины, ходили нахохлившись, не по кругу, но как бы изучая друг друга. Они издавали низкие трудные звуки, громче, чем обычно. Некоторые угрожающе взмахивали крыльями, другие – нападали и яростно клевали противников. Можно было бы принять это за брачный ритуал, если бы не гневный вид птиц и не то, как они ожесточенно оборонялись.

– Это война за место под солнцем? – спросила я. – На голубятне стало тесно? – Что-то подобное можно было наблюдать во дворе, когда куры дерутся за жизненное пространство.

Сноуд усмехнулся моей неосведомленности.

– Странно, что дочь фермера не может отличить брачные игры птиц от их агрессивного поведения…

– Как-то не подумала об этом, а интересно, почему так много женских особей отвергают ухаживания кавалеров?

– Разве это так уж необычно? – спросил он, лукаво усмехнувшись.

Я бросила на него ледяной взгляд, чтобы напомнить о необходимости соблюдения приличий.

– На самом деле те, которых вы считаете женскими особями, являются самцами, – объяснил он. – Голуби отличаются от других птиц тем, что мужские особи не носят отличительной окраски, поэтому практически невозможно отличить самца от самки. Они сами узнают это методом проб и ошибок, приходится изрядно поклевать друг друга, прежде чем они находят себе пару. Когда наблюдаешь, как птица робко уклоняется от наступления собрата и делает при этом равнодушный вид, словно ее ничуть не волнуют его ухаживания, это наверняка она. Самцы более прямолинейны, они налетают на ухажера мужского пола, клюют его больно, и он оставляет их в покое.

Мне эти объяснения показались излишне пространными, я стала смотреть в сторону моря.

– Люди воспринимают брачные игры животных как что-то личное, испытывая при виде их неловкость, – сказал Сноуд задумчиво. – А это просто такой же естественный процесс, как ходьба или еда, смущаться здесь нечем.

Хотя я была не согласна, что еда и брачный ритуал – вещи одного порядка, мне не хотелось показаться ханжой. Я окинула птиц, занимающихся этим делом, нарочито равнодушным взглядом. Один самец нашел подругу и собирался, к моему ужасу, исполнить свой мужской долг. Я поспешила отвернуться и направилась и противоположный конец галереи. Сноуд не пошел за мной, а остался и внимательно наблюдал за парой.

Я не вытерпела:

– Полагаю, что в такие минуты даже птицы хотят побыть без свидетелей, – резко бросила я.

– Мне нужно это видеть.

– Но зачем?

– Я должен знать, кого Королева примет в мужья, – сказал он, как бы извиняясь. – Это ценные птицы. Мне кажется – да. О, Господи, она выбрала Альфонса. Вот это сюрприз. Я был уверен, что это будет Капитан. Он ухаживал за ней целую неделю.

– Если они выбирают партнера на всю жизнь, вы и так скоро узнали бы, кто это.

– Я должен записать число и время случки, у вашего отца этот учет был очень хорошо поставлен, он строжайше регистрировал эти данные. Я планирую продолжать делать то же самое. Посмотрите на Капитана, бедняга еле плетется от горя, измена Королевы ранила его в самое сердце.

Я не стала рассматривать, что происходит в той стороне.