– А ты когда-нибудь брала уроки музыки? – спросила Джейн.

– Нет. – Лидия посмотрела в окно. – У меня было слишком много других дел.

Джейн опустила глаза на блокнот, лежавший у Лидии на коленях. Как бы Джейн ни любила сестру, ей не давала покоя мысль о том, почему Лидию не интересует ничего, кроме математики и преподавания. Она не выходила замуж, у нее не было друзей, которые приглашали бы ее на чай, светские увеселения она посещала лишь в тех случаях, когда на этом настаивала бабушка. Лидия не любила ходить даже по магазинам и театрам.

Сама Джейн считала, что в жизни должны быть не только числа. Особенно в жизни Лидии.

– А где ты познакомилась с лордом Нортвудом? – неожиданно спросила Джейн.

Лидия бросила на нее недоуменный взгляд.

– О!.. Я… Не могу вспомнить. Но почему ты спрашиваешь?

– Его отец на вид довольно суров. Лорд Нортвуд мне таким не показался. И мистер Холл – тоже.

– М-м-м… – протянула Лидия. – Что же ты ему сказала? Лорду Раштону, я имею в виду?

– Я спросила графа про его рассаду и про то, что могло случиться с моим папоротником, – ответила Джейн. – Кажется, у него проблемы с насекомыми. И еще… Я бы сказала, что вид у него был совсем не графский. Во всяком случае, графов я себе представляла другими.

– А каким он, по-твоему, должен быть?

– Ну-у… наверное, каким-то… величественным, словно он только что пришел со встречи с королевой. А он был скорее ворчлив, чем царствен. Не думаю, что его часто приглашают ко двору.

– Из-за нрава? – улыбнулась Лидия. – Знаешь, папа однажды был при дворе. Когда его посвящали в рыцари. Но это было за много лет до твоего рождения.

– А ты присутствовала на церемонии?

– Нет, мне о ней мама рассказывала, – ответила Лидия. – Мама сказала, что церемония была великолепная, но довольно строгая. Мне показалось, что ей хотелось отпустить какую-то грубоватую шутку или сказать что-то невпопад, чтобы увидеть, что будет.

Джейн усмехнулась.

– Она любила шутки?

– Она любила смех. – В глазах Лидии появилось нежное выражение горькой радости. Джейн было известно, что хоть их мать и умерла десять лет назад, вскоре после ее появления на свет, Лидия потеряла ее задолго до этого. Сестра редко говорила о болезни матери, рассказывая Джейн только о тех временах, когда мама была жива-здорова, о том, как светились счастьем ее глаза, а смех звучал звонко, как колокольчик.

– Она хотела, чтобы все было светлым, – сказала Лидия. – И веселым.

– Не то что папа, – заметила Джейн. И добавила: – Или ты.

– Нет. – Обхватив рукой, Лидия прижала сестру к себе. – Я всегда была такой, как он. Серьезной, немного оторванной от реальной жизни. Но втайне я всегда мечтала быть такой, как мама.

– Почему?

Лидия провела губами по виску Джейн.

– Мне казалось, что тогда жизнь стала бы легче.

– Но у мамы жизнь во всем не была легкой, – заметила Джейн.

– Да, это верно. Я ошибалась.

Внезапно рука Лидии еще крепче сжала Джейн, и она прижалась щекой к волосам сестры. Удивившись, Джейн несколько мгновений сидела неподвижно, а затем обвила руками талию Лидии.

– Ты все еще тоскуешь по ней? – спросила Джейн.

– Постоянно.

– Мне бы тоже хотелось скучать по ней. – Голос Джейн вдруг стал тоньше, в нем послышались нотки стыда. – Но я ведь даже не знала ее. Мне бы очень хотелось, чтобы она по-прежнему была с нами, но я ее не знала и сейчас не представляю, какая она была… Это плохо, что я не скучаю по маме?

– Да нет, что ты! Нет! Хотя на самом деле ты ее знала. Конечно, очень непродолжительное время, к тому же она тогда была такой, что не нравилась никому из нас, но все же ты знала…

– Все было бы по-другому, если бы она не умерла, да? – спросила Джейн. – Если бы не заболела.

Рука Лидии, обнимавшая Джейн, сжалась еще сильнее, и девочка почувствовала, как у ее щеки забилось сердце сестры. Удары стали такими быстрыми, что она подняла на Лидию глаза.

– Да, – сдавленным, усталым голосом ответила Лидия и посмотрела в окно поверх головки Джейн. – Все было бы иначе.

Тело Лидии сковало напряжение. Джейн нахмурилась и стала поглаживать руку сестры.

Странное, неприятное ощущение поднималось в ней – казалось, Лидия не хотела представлять, какой была бы их жизнь, если бы мать была жива.


Воздух в оранжерее был таким горячим и влажным, что воротничок стал сдавливать Александру горло, а сюртук внезапно потяжелел. Сдержав желание сорвать с себя галстук, Нортвуд прошел мимо рядов цветущих растений к тому месту, где отец рассматривал горшочек с землей.

– Сэр! – Александр остановился на некотором расстоянии от отца. Старое, знакомое чувство охватывало его – странное сочетание гордости и какой-то неуместности, о происхождении которой думать ему не хотелось. Это чувство, возникавшее у Александра в присутствии лорда Раштона, было знакомо ему с тех пор, как он себя помнил, и то, что его отношения с отцом ухудшились в последнее время, встревожило его еще больше.

Раштон поднял голову.

– Нортвуд? Какими судьбами?

– Что вы слышали о войне?

– Да что угодно.

– Граф Кларендон особо подчеркнул, что, в случае объявления войны, каждого, кто живет в России, можно будет считать врагом, – проговорил Александр. – Я написал Дариусу в Санкт-Петербург, хотя предполагаю, что ему об этом уже известно.

Раздраженно заворчав, граф отставил в сторону горшок и направился за лейкой. Его мощная грудная клетка и широкие плечи скрывались под простым сюртуком и жилетом – каких бы то ни было украшений Раштон не признавал, а на посеребренных сединой волосах сохранились следы от расчески. Несмотря на то что граф по-прежнему выглядел внушительно, за последние два года он сильно похудел, лицо осунулось и покрылось морщинами.

– Твой брат своих планов не изменит, – сказал он.

– Знаю. Но если вы ему напишете, он будет более склонен подумать о последствиях.

– Если он продолжит находиться при дворе, – проговорил Раштон, – то там для него будет меньше опасности, чем здесь.

– Что-то я сомневаюсь в том, что Дариус захочет позаботиться о себе независимо от того, где находится – при дворе или нет. Но меня беспокоят последствия этого, которые могут коснуться нас здесь.

– Какие последствия? – спросил Раштон.

– Талия, например, – ответил Александр. – Она в том возрасте, когда надо выходить замуж…

– Как и ты, – перебил сына граф, бросая на него многозначительный взгляд.

– Но Талия…

– Оставь девочку в покое, Нортвуд. Тебя самого должно волновать отсутствие перспектив в этом деле, особенно после того, как ты потерпел неудачу с Чилтоном.

В груди у Александра заныло. Им всем было не по себе от того, что его помолвка оказалась разорвана. После этого и ухода матери от отца даже Александр стал признавать, что трудно поверить, будто кто-то из Холлов сможет с выгодой вступить в брак.

Поскольку Александр никак не мог опровергнуть слова отца, он предпочел сменить тему разговора:

– Талия выразила желание еще раз съездить в особняк Флорестон-Мэнор.

Лицо Раштона потемнело.

– Следовало избавиться от этого места еще много лет назад, – проворчал он.

– Она бы не простила, если бы вы это сделали. – Несмотря на то что ни один из них после бегства матери не бывал во Флорестон-Мэнор, Александр знал, что там Талия была счастлива в детстве.

В ту пору сестра была для него загадкой – ребенок с волосами бронзового оттенка, который носился по коридорам Флорестон-Мэнора и по садам Санкт-Петербурга как лесная фея.

Александр вздохнул. Сейчас Талия стала для него еще большей загадкой, но некоторая ее оторванность от реального мира стала ощутимее и теперь скрывалась в тени.

– Себастьян согласился составить нам компанию, если вы пожелаете открыть особняк, – сообщил он. – И еще мы пригласим туда Каслфорда.

Граф молчал, обрывая с какого-то растения высохшие листья.

– Талии это будет на пользу, – продолжал стоять на своем Александр. «Да и тебе тоже». – Ей не нравится находиться в Лондоне во время сезона.

Наконец Раштон едва заметно кивнул.

– Очень хорошо.

– Отлично! Тогда я дам распоряжения об отъезде? – Все, что угодно, лишь бы стреляный воробей заботился еще о чем-нибудь, кроме этих чертовых растений.

Александр уже повернулся к выходу, как вдруг голос отца остановил его:

– А что там с выставкой общества, Нортвуд?

– Советник выразил обеспокоенность по поводу связи Королевского общества с Францией и существенным русским разделом выставки. Однако я не думаю, что это вызовет какие-то трудности.

Отец посмотрел на него, скривив рот. Казалось, последние слова эхом отозвались от влажного стекла оранжереи.

И все же.

Глава 8

Александр доходил до камина, разворачивался, шел к окну и вновь возвращался к очагу. Себастьян с карандашом в руках склонился над фортепьяно и смотрел на листок с нотами с таким видом, будто это была уховертка.

Пройдя по ковру третий круг, Александр остановился. Сквозь три слоя одежды он чувствовал, как вся тяжесть медальона вдавливалась ему в грудь. За последние три недели он ни разу не рассматривал его, но каждое утро по неведомой ему самому причине опускал медальон в карман.

Теперь он вытащил медальон оттуда и устремил взор на его серебряную поверхность, на изысканную гравировку.

– У тебя был бы не такой мрачный вид, если бы ты от него избавился, – заметил Себастьян.