Видимо, Эдриан тоже был в ладу с собой и с жизнью. Как-то Лилиана, открыв дверь кабинета, увидела, что он сидит в кресле и Хьюго мирно спит у его ног. А еще больше ее поразило, что Мод положила голову ему на колени. И он почесывал ее за ушами. Эдриан с «тварями»! Лилиана зажала рот, чтобы подавить крик радости. Вот ей и лучшее доказательство того, что он способен чувствовать. Может, это абсурд, но, лишившись зрения, Эдриан лишился и невидимых оков, которые не позволяли чувствам вырваться наружу.

Истинность ее предположения он доказывал ей каждую ночь.

О Боже, что он с ней делал! В его руках она становилась бесстыдной развратницей и абсолютно не смущалась того, чем они занимались. Поскольку Эдриан не мог ее видеть, она давала себе волю, используя в свое удовольствие каждый дюйм его великолепного тела. Она ничего не боялась, она любила его неизвестными ей доселе и ужасно неприличными способами. Лилиану даже удивляло, что Господь еще не покарал ее, а пока этого не случилось, она приложит все усилия и выучится еще многим способам доставлять мужу такое же наслаждение, какое он доставлял ей. Их любовные игры были столь необузданными, что все в доме наверняка слышали, как она кричит в экстазе, когда он изливает в нее свое семя. Он называл ее своим милым демоном, своей прекрасной принцессой Лили. В эти чудесные мгновения они были едины душой и телом. Она наконец свободна, она парила в облаках и даже еще выше, чем ей представлялось в мечтах.

Пока не появлялся Бенедикт.

Его визиты тяготили ее, она хотела, чтобы Эдриан принадлежал только ей. Однако несмотря на обретенную свободу, Лилиана осталась дочерью своей матери, поэтому встречала деверя с подобающим уважением.

Эдриан, казалось, не принимал близко к сердцу эти визиты и был неизменно любезен. Разумеется, Бенедикт не совершал ничего такого, что могло вызвать ее негодование, однако в его присутствии Лилиана испытывала неудобство. Во-первых, он постоянно делал какие-то завуалированные намеки в адрес брата. Ничего определенного, конечно, и тем не менее у нее сразу появлялось желание защитить Эдриана. Однажды Бенедикт упросил ее прогуляться с ним по саду и неожиданно завел разговор о ссоре между его отцом и братом.

— Отец старался с ним помириться, но Эдриан не пошел ему навстречу, — тяжело вздохнул он. — Эдриан всегда был таким невоздержанным — вы сами знаете, — и этого следовало ожидать, не правда ли?

Вопрос прозвучал двусмысленно, и она с трудом сдержалась, чтобы не спросить, что он имел в виду, но не поддалась искушению.

— Крайне жестоко лишать Эдриана наследства, а потом еще добиваться опеки над его имуществом, — с горечью ответила Лилиана.

— Да, конечно, и я прилагаю все усилия, чтобы этого не произошло. Верьте мне, Лили, я не позволю, чтобы действия отца нанесли вам ущерб. — Он схватил ее руку и нежно улыбнулся.

Это было вторым моментом, который ей очень не нравился. Бенедикт все время прикасался к ней или смотрел с таким выражением, что она испытывала еще большее неудобство. Целовал ее в щеку, позволяя себе не отрывать губы дольше положенного, или с недозволенной фамильярностью убирал прядь с ее виска.

Когда Лилиана уже готова была взорваться и резко пресечь его поползновения, он вдруг произнес:

— Мне так приятно, что вы с ним счастливы, Лилиана. Если бы отец мог видеть, насколько вы счастливы, он бы отказался от своего иска.

Эти слова привели ее в замешательство. Иногда она верила Бенедикту, иногда заставляла себя верить. Если бы имелся хоть малейший шанс, что он мог повлиять на лорда Килинга, она бы терпела его внимание ради Эдриана.

А граф терпел эти визиты ради прощения.

Как бы ни раздражало его присутствие Бенедикта, тот заслуживал прощения в не меньшей степени, чем он сам. И прощение ему даровано; жаль только, что он слишком долго этого не замечал. Сколько времени он потратил на жалость к себе, пока не понял, что единственный человек, кто мог даровать ему прощение, стоял перед ним?

Лилиана так прекрасна, а он и до несчастья был слишком слеп, чтобы это увидеть. Она заботилась о других — он считал это слабостью. Она проявляла самоотверженность, никогда не жаловалась — он уверял себя, что такой и должна быть деревенская девчонка. Ее сочувствие он принимал за надоедливость. Теперь, лишившись зрения, он мог посмотреть на себя со стороны, и увиденное ему очень не нравилось. Бессердечный, равнодушный, поглощенный навязчивыми идеями, слепой ко всему окружающему.

Человек со слепой душой.

Сейчас он по достоинству оценил ее качества. Ночью после его рассказа Лилиана не произнесла ни одного презрительного слова, которое могло оставить неизгладимый след в его душе, не закричала от отвращения. Не испугалась грозящего скандала. Она восприняла это очень хладнокровно и поклялась защищать его от любого, кто захочет причинить ему боль. А ведь именно он должен обеспечивать ей защиту.

Той ночью Господь даровал ему благо прощения и помог вернуться к жизни.

Он никогда больше не увидит Лилиану. Но он может представить, как она рисует в одной из своих лучших блузок, оставляя на ней следы красок. Или как бросает в озеро палку, чтобы Хьюго достал ее. Как смеется с поваром, когда они готовят пудинг по ее рецепту, как смотрит на Макса, когда тот в очередной раз высказывает недовольство непокорностью миссис Дисмьюк, и в ее глазах поблескивают искорки.

ОН даже в состоянии представить выражение решимости, с которым она натягивала шнуры, или озорной блеск глаз, когда она привязывала колокольчики на шею собакам. Мог представить, как она кружится по оранжерее, напевая старую гаэльскую песню, и ее взгляд, когда она танцевала с ним. Лилиана была живой, много живее, чем он когда-либо за все свои тридцать два года, и жизнь в ней била ключом.

От ее мелодичного смеха у него бежали мурашки, ее болтовня теперь доставляла ему удовольствие. Даже ее шавки казались особенными, не похожими на других собак. Он вдруг осознал, что действительно может чувствовать солнечные лучи, когда она рядом.

К тому же его принцесса очень способная, схватывает все на лету и быстро научилась бухгалтерии. Он мог передать ей управление Лонгбриджем, хотя раньше это никогда бы не пришло ему в голову.

Лонгбридж… еще одна большая ошибка. Его бессмысленное стремление выстроить поместье, которое соперничало бы с лучшими в Европе, было актом ревности. Ничто не могло вернуть ему Килинг-Парк. И самое забавное — он понял, что Килинг-Парк ему не нужен. Он думал найти там утешение, но его утешение теперь в Лонгбридже. С Лилианой.

Пусть он не видит ее, зато может ощущать. Ее руки, губы, волосы, каждый дюйм гибкого тела уносят его в захватывающем дух танце к небесам на волнах не изведанного до сих пор наслаждения. Он вдыхает ее в себя вместе с запахом розовой воды в ее волосах и ароматом влаги у нее между ног.

И сердце у него разрывается от счастья, когда она шепчет ему о своей любви.

И вот теперь он, мастер подавлять все эмоции, сдержанный и осторожный, полюбил неприметную маленькую принцессу Грейнджа и впервые в жизни испытал покой.

Как странно, что покой пришел к нему сейчас, когда он потерял зрение.

Минуло два месяца после несчастного случая. Заметно потеплело, дни становились все длиннее. Утром Эдриан сидел на террасе, слушая звон собачьих колокольчиков и веселый смех Лилианы. Он улыбнулся, лениво откинул голову, чтобы солнце падало ему на лицо. Странно, он, кажется, видит свет.

Не может быть! Он видит свет! Эдриан тряхнул головой, отгоняя безумную мысль, потом быстро заморгал. Нет, он только представил, что видит свет, как иногда представлял, что видит глаза Лилианы. Сейчас темнота вновь вернется.

Он ждал, нетерпеливо теребя шейный платок. Очевидно, свет был просто плодом его воображения. Эдриан снова заморгал, рука сама поднялась к лицу. Нет, он ее не видит и не мог увидеть. Тогда как же он мог видеть свет?

Он повернул голову, стало чуть темнее, однако свет не исчез. О Господи, значит, он действительно проникал сквозь темноту в его сознание! От потрясения Эдриан даже не услышал, как на террасе появилась Лилиана.

— Все в порядке?

Граф резко повернулся в ее сторону.

— Да, разумеется.

— Не хочешь погулять по саду? Когда он повернул к ней голову, свет опять стал ярче. Что же случилось?

— Эдриан! В чем дело?

— Немного болит голова, дорогая, ничего страшного. — Он медленно встал. — Наверное, Льюис меня заждался — мы хотели просмотреть кое-какие бумаги.

— Ты выглядишь так, будто увидел призрак, — испугалась Лилиана, беря его за руку.

Он и правда видел призрак. Эдриан заставил себя улыбнуться.

— Никаких призраков. — Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, свет исчез.

Проклятое воображение сыграло с ним жестокую шутку, поскольку часть его мозга отказывалась признать слепоту. Такое случалось и раньше, мимолетные образы были очень реальными, и ему тоже казалось, что он их видит. Да, но они быстро пропадали, никогда не задерживаясь надолго, как слабый луч света.

Когда Эдриан поднял голову, свет опять появился, и он похолодел от страха.

— Я присоединюсь к тебе за чаем, — с трудом выговорил граф и пошел вперед, нащупывая дорогу тростью.

В гостиной он поднес руку к глазам, чтобы проверить. Ничего. Он почти обрадовался, что свет покинул его, но тут же вздрогнул. Что с ним, черт возьми, происходит? Видел ли он свет? Единственное приемлемое объяснение — что это отвратительная игра его воображения. В противном случае он лишился не только зрения, но и рассудка. Никакого света не было, с горечью думал Эдриан, возвращаясь в свой кабинет.

Тем не менее на следующий день отпали все сомнения. Лилиана попросила его прогуляться с ней к озеру, и едва они вышли за дверь; свет вернулся к нему, с каждым шагом становясь все ярче. Глаза жгло огнем, голова чуть не разрывалась от боли. Эдриан хотел повернуть назад, однако Лилиана заставила его идти вперед, не подозревая, какая невыносимая боль пульсирует у него под веками.