— Она совсем не такая, как ее картины, правда?

— Похоже, что нет, — негромко ответила Келси. — Я рада, что ты приехал навестить меня, Ченнинг.

— Это были самые интересные весенние каникулы! — воскликнул Чен, наклоняясь к сестре, чтобы запечатлеть на ее лбу прощальный поцелуй. — Но я вернусь. Увидимся через пару месяцев.

— Я… — Келси как раз собиралась сказать ему, что сама еще не знает, где она будет через два месяца, но Ченнинг уже завел мотор. В последний раз взмахнув рукой, он с оглушительным стрекотом рванулся с места.

Глубоко задумавшись, Келси медленно пошла обратно к усадьбе. Неужели она решила остаться? Месяц, о котором они уславливались с Наоми в самом начале, заканчивался, но никто из них еще не заговаривал об отъезде.

Что ждет ее в Мериленде, в ее крошечной квартирке? Поиски приличной работы, одинокие завтраки и обеды, редкие ужины с подругами, которые будут жалеть ее и наперебой предлагать своих двоюродных братьев и дальних знакомых, по случайному стечению обстоятельств таких же одиноких, как и она?

Нет, даже думать об этом ей было противно.

Здесь, в «Трех ивах», у нее была настоящая работа, был целый мир, который Келси успела полюбить.

Здешний образ жизни подходил ей больше, чем что бы то ни было, но самым главным были люди, которые оценивали ее по тому, что она умеет делать.

И здесь был Гейб.

Келси довольно смутно представляла себе, что происходит между ней и Гейбом, не говоря уже о том, как будут развиваться их отношения в дальнейшем. И если она уедет теперь, этот вопрос так и останется для нее неразрешенным.

Она не хотела лгать себе, будто Гейб ее нисколечко не интересует. Для Келси он оставался загадкой. Его настроения и мысли часто были написаны на его лице аршинными буквами, но, если Гейб не хотел, чтобы о них знали посторонние, он замыкался, и тогда угадать, о чем он думает, становилось невозможно. Кроме того, Келси нравились его юмор и мягкое очарование, от которых он с легкостью переходил к непринужденной, насмешливой дерзости.

Многое в нем трогало ее. Келси часто вспоминала, как торжественно и серьезно он стоял в сером предутреннем тумане, пока Боггс медленно объезжал тренировочный круг, рассыпая по дорожке останки Мика. Кроме них троих, на круге никого не было — только ее Гейб позвал на эти странные похороны. Должно быть, он решил, что только Келси в состоянии понять значение этого ритуала.

Такой верности и любви научиться было нельзя.

И вместе с тем Гейб бывал жёсток и даже жесток. Эти черты характера, несомненно, служили ему подспорьем в серьезной карточной игре, где участники одинаково спокойно выигрывали и проигрывали состояния, но даже это казалось Келси необычным и интриговало, равно как и нерассуждающая дерзость, которая подвигла Гейба на то, чтобы снести до основания дом прежнего владельца фермы и выстроить на его месте новый.

Ну и конечно, Келси не могла игнорировать мощное, почти животное влечение, какого она никогда не испытывала ни к кому из мужчин.

Даже к собственному мужу, когда он у нее был.

— Келси? — Наоми задержалась на нижней ступеньке крыльца и внимательно поглядела на дочь. Келси выглядела такой задумчивой и отрешенной.

— Уже скучаешь по Ченнингу?

— Да нет, я думала… — Не договорив, Келси резко выдохнула воздух, пытаясь отбросить с глаз раздуваемые ветром волосы. — Впрочем, пустяки.

Она повернулась к матери и тоже посмотрела на нее. Какая же она стройная, тоненькая и вместе с тем — сильная и спокойная.

— С твоей стороны было очень любезно предложить Ченнингу работу на лето.

— Ну, о любезности здесь говорить не приходится. У него крепкие руки и огромное желание что-то ими делать. Кроме того, мне нравится видеть его среди своих помощников.

— Мне показалось, что он хочет стать ветеринаром.

— Так он мне сказал.

— Он тебе сказал? — Келси растерянно засмеялась. — Мне он ничего подобного не говорил. Никогда. Мне всегда казалось, что он твердо решил стать хирургом, как его отец.

— Иногда сокровенным гораздо легче поделиться с человеком посторонним, а не с тем, кто тебе близок или дорог. Чен тебя любит, восхищается тобой. Возможно, он просто опасался, что ты будешь разочарована.

— Я? В нем?! Никогда!!! — Келси негодующе фыркнула. — Просто Кендис вот уже несколько лет твердит только о том, что он должен продолжить дело всего отца. Наверное, именно поэтому у меня создалось впечатление, что Чен в самом деле этого хочет. Единственное, чего я не могла взять в толк, это почему некоторые родители заставляют детей идти по своим собственным стопам.

— Фамильная честь. Это непростая обязанность. Страшная обязанность.

Келси открыла рот, чтобы что-то сказать, — и тут же снова его закрыла. Честь семьи. Не это ли послужило главной причиной того, что она вышла замуж за Уэйда? Сколько раз ей говорили, какая это блестящая партия и как он ей подходит, прежде чем она сама в это уверовала? Хорошее происхождение, отличные перспективы, высокое положение в обществе — все это были достоинства, о которых ей прожужжали все уши. В конце концов Келси прониклась своим моральным долгом выйти замуж правильно, то есть в полном соответствии с традициями, хранительницей которых была бабушка Милисент. Дальнейшее от нее почти не зависело.

Да господи, любила ли она вообще Уэйда?

— И если ты не можешь исполнить эту свою обязанность, — проговорила Келси, — что ж… Тогда в глазах общества ты становишься жалким неудачником, хуже того — изгоем. Я не хочу, чтобы Ченнингу пришлось все это испытать.

— Он сделает так, как считает нужным. Ты сделала свой выбор.

— Да, в конце концов — сделала.

— «В конце концов» ты будешь говорить, когда тебе будет столько же лет, сколько мне сейчас… — Наоми не договорила, не вполне уверенная, правильный ли тон она взяла. Небрежней, решила она. Чем небрежней — тем лучше.

— Я еду в Хайале, — сменила она тему. — Хочу своими глазами увидеть, как Горди справится со скачкой. Кроме того, я предпочитаю быть поближе к своей лошади после того, что случилось в Чарльстоне.

— Вот как… — Келси сообразила, что на размышления у нее не осталось даже недели. — Да, пожалуй, ты решила правильно. Когда ты уезжаешь?

— Завтра утром. Может быть, и ты со мной?

— Во Флориду?

— Разумеется, это далеко не весенние каникулы вроде тех, какие планировал Ченнинг, но я обещаю, что там будет интересно.

Келси осторожно кивнула.

— Да, я хотела бы взглянуть на это.

— Вот и отлично. Как ты посмотришь на то, чтобы я освободила тебя от работ до конца дня?

Келси слегка приподняла брови. Она не помнила, чтобы за последние три недели сама Наоми отдыхала хотя бы час.

— Зачем?

— Как зачем? — Наоми рассмеялась весело, звонко, по-молодому. — Разумеется, для того, чтобы проехаться по магазинам. Что за радость в путешествии, если не можешь надеть в дорогу новый наряд?

Келси улыбнулась.

— Пойду, возьму кошелек.


Липски сидел в полутемной, грязноватой комнатке крошечного мотеля на Пятнадцатом шоссе и стакан за стаканом глотал неразбавленный теплый джин. Морозильная машина, стоявшая в коридоре в нескольких шагах от двери его номера, не работала, но Липски было плевать. Теплый или охлажденный — джин действовал на него совершенно одинаково.

— — Говорю тебе, рано или поздно меня начнут искать.

— Возможно, ты прав. — Рик Слейтер поправил свой узенький галстук. — Но ты сам виноват. Нужно было действовать аккуратнее.

— Я решил заодно позаботиться и о лошади. — Свободной рукой Липски потянулся за сигаретой, дымившейся в щербатой стеклянной пепельнице, до краев полной окурками. — Совсем немного… лишь бы жеребец не мог выйти на старт.

— Но тебе совсем необязательно было проявлять инициативу, — с холодной улыбкой парировал Рик. — Ты должен был быть моими глазами и ушами на треке, и не больше. До тех пор, пока я не укажу тебе, что именно надо сделать.

— Но ты не возражал, когда я поранил того, первого жеребца. — В покрасневших глазах Липски промелькнула обида. — Ты даже дал мне за это лишнюю сотню.

— В тот раз ты был аккуратен, Фред. И, по-моему, я уже тогда сказал тебе, что не хочу рисковать, подвергая опасности свой план в целом. Но… — Он развел руками. — Тут уж ничего не поделаешь. Как бы там ни было, фаворит Гейба не выйдет на старт еще неделю или около того.

И это, и покалеченные лошади, и даже убийство — все прекрасно вписывалось в общий стратегический план, но Рик Слейтер предпочел об этом не упоминать. Каждое скандальное событие порождало неизбежные слухи и держало в напряжении пишущую братию..

В приливе щедрости Рик Слейтер полез во внутренний карман. Там лежал его счастливый талисман — кошелек-защелка в форме серебряного доллара, размером чуть больше оригинала. Эту штуку он стащил у какого-то раззявы еще в Хьюстоне. И ничто не доставляло Рику большего удовольствия, чем набивать пружинный зажим банкнотами.

Как правило, это были однодолларовые купюры, поверх которых он клал пятидесятидолларовую или — когда особенно везло — стодолларовую бумажку. Но сейчас Рик с удовольствием подумал о том, что может позволить себе некоторые лишние траты. Его кошелек был битком набит сотнями. Одну из них он аккуратно вытащил из-под пружины и положил на стол.

Липски уставился на деньги со смесью жадности и вины во взгляде.

— Я не хотел убивать Петуха. Ни за какие деньги я не поднял бы руку на старину Мика.

— Это был несчастный случай. Неблагоприятное стечение обстоятельств. — Рик сочувственно похлопал бывшего конюха по плечу.

Липски налил себе еще джина и залпом выпил.

— Я никогда никого не убивал. Порезать кого-то в баре, если подонок того заслуживает, — это да, было, но убивать… Я никогда раньше не убивал… — Липски закрыл глаза. Лицо Мика в его последние минуты до сих пор стояло перед ним как наяву. Потрясение и боль ясно отпечатались на нем, прежде чем глаза старого конюха закатились и прежде чем лошадь встала на дыбы, опрокинув его ударом копыта.