Келси покачала головой, и Ченнинг быстро поднялся по лестнице.

— В разговоре с высшими авторитетами Чен склонен опускать некоторые существенные подробности, — заметила она, поворачиваясь к Наоми. — Хочешь выпить?

Наоми с трудом улыбнулась и откинулась на подушки кресла.

— Почему бы нет? Налей мне на два пальца виски — это должно отчасти умерить боль от ядовитого жала.

— Что ж, поглядим. — Келси подошла к бару и налила виски в бокалы. — Мне очень жаль, что так получилось, но…

— Мне тоже. Послушай, Келси, возможно, деньги не имеют для тебя большого значения, но история с наследством — дело не шуточное. Я не хочу, чтобы ты потеряла его из-за меня.

Келси рассеянно провела пальцем по одной из хрустальных лошадей Наоми — от ушей и до хвоста. Поверхность статуэтки была гладкой и холодной.

— Я не знаю, сумеет ли она аннулировать решение о доверительном управлении имуществом или нет. Если да, то что ж… До настоящего времени я не особенно нуждалась в этих выплатах. — Пожав плечами, она протянула матери ее бокал. — Я не хочу утверждать, что меня не волнуют денежные вопросы, но будь я проклята, если позволю ей управлять мною при помощи долларов и процентов. Будем здоровы!..

Она звякнула краем своего бокала о бокал Наоми.

— Будем здоровы? — Наоми тряхнула головой и вдруг расхохоталась, закрыв глаза и запрокинув голову. — Ну и денек! — пробормотала она сквозь смех.

Два последних часа она провела со своими адвокатами, пытаясь привести свои интересы и желания в соответствие с завещанием своего отца, написанным незадолго до его смерти. Теперь, подумала она, если Милисент исполнит свою угрозу и оставит Келси без выплат, ей придется еще раз перекроить свое завещание.

Она открыла глаза и сделала первый глоток.

— Я горжусь тобой, Келси. Ты умеешь постоять за себя.

— И я горжусь тобой. Когда я увидела тебя на пороге, я подумала: «Господи, она вся как застывшая молния!» Холодная, острая, опасная.

— Милисент всегда действовала на меня так. Впрочем, не все, что она говорила, можно отбросить. Я совершила несколько ошибок, Келси, несколько страшных ошибок…

Келси вертела в пальцах бокал, перекладывая его из руки в руку и обратно.

— Ты любила папу, когда вы поженились?

— Да, конечно. — На мгновение глаза Наоми затуманились, и в них появилось мечтательное выражение. — Он был таким застенчивым и умным. И сексуальным.

Келси едва не подавилась.

— Он? Сексуальным?

— А как же! Этот пиджак из мягкого твида, этот мечтательный, поэтический взгляд, этот спокойный и терпеливый голос, читающий вслух Байрона… И доброта, неизменная, всеохватывающая доброта. Я обожала его.

— И когда это прекратилось?

— Это не прекращалось. — Наоми отставила в сторону недопитый бокал с виски. — Просто я оказалась не столь терпеливой, как он, и далеко не такой доброй. К тому же наши мечты были совершенно разными. Когда отношения начали портиться, я даже не подумала о том, чтобы уступить, склониться перед чужими желаниями или хотя бы просто понять их. Это была одна из моих ошибок. Мне казалось, что я смогу удержать Филиппа, если докажу, что нисколько в нем не нуждаюсь. И я увеличила дистанцию между нами, уехала. И проиграла. Я потеряла Филиппа, потеряла тебя, потеряла свободу. Слишком дорогая цена за привилегию остаться непреклонной и гордой.

Снова зазвенел звонок у входной двери, и Наоми страдальчески сморщилась.

— Похоже, сегодняшний день еще не кончился.

— Я открою.

Келси вышла в прихожую. И снова гость оказался незваным.

— Здравствуйте, лейтенант Росси…

— Простите, что побеспокоил вас, мисс Байден, но у меня появились кое-какие дополнительные вопросы, которые я хотел бы задать вам и вашей матери.

— Проходите в гостиную, лейтенант. Как идет расследование? — Келси пошла впереди, показывая дорогу.

— Вполне удовлетворительно.

Его тренированный взгляд мгновенно запечатлел и обстановку, и уютный комфорт комнаты, не упустив ни стаканов с остатками виски, ни недопитого стакана с молоком на тумбочке. При виде полицейского Наоми поднялась с кресла, и, будучи мужчиной, Росси не мог не оценить грации ее движений. Будучи полицейским, он поразился ее самообладанию.

— Присаживайтесь, лейтенант Росси. — Наоми протянула руку, мгновенно похолодевшую и ставшую влажной от пота. — Не хотите с дороги чашечку кофе?

— Благодарю за предложение, мисс Чедвик, но я уже выполнил свою сегодняшнюю норму. Я пришел, чтобы задать вам несколько дополнительных вопросов.

— Ну разумеется.

У них всегда найдется несколько дополнительных вопросов, подумала Наоми и снова опустилась в кресло. Спину она старалась держать как можно прямее.

— Что вас интересует?

— Вы были хорошо знакомы с жертвой?

— Я знала Мика. — Отвечай коротко, напомнила себе Наоми. Не говори ничего лишнего, ничего такого, о чем тебя не спрашивают.

— Он проработал конюхом на ферме «Рискованное дело» лет пять или около того, верно?

— Да, примерно столько.

— А до этого он работал на прежнего хозяина, Канингема?

— Да, работал, но ушел.

— Насколько мне удалось установить, его уволили лет семь назад. Вы не припомните, при каких обстоятельствах? — спросил Росси.

— Билл Канингем дал Мику расчет, потому что ему показалось, что Мик слишком стар для этой работы. Мой тренер предложил ему наняться к нам, но Мик предпочел уехать.

— Насколько мне известно, он готовил лошадей на какой-то ферме во Флориде, — уточнил полицейский.

— Возможно.

— Были ли у него враги?

— У Мика? — На мгновение Наоми даже растерялась — таким абсурдным показался ей этот вопрос. — Его все очень любили. Он был, как бы это сказать, памятником всему самому прекрасному, самому замечательному, что только есть в нашем мире — в мире скачек. Мик трудился не покладая рук, был очень опытен и добр. Нет, у него не было не только врагов, но я не знаю никого, кто бы просто его недолюбливал.

— Но кто-то же его убил… — Росси сделал крошечную паузу, восхищаясь тем, как мгновенно подобралась Наоми. — Мик Гордон был конюхом, приставленным к той самой лошади, которая была ранена. В протоколе записано, что это была неглубокая резаная рана длиной около двенадцати дюймов. — Он достал записную книжку, словно для того, чтобы свериться с ней. — На левом боку. Предварительный осмотр заставляет предположить, что рана нанесена тем же оружием, каким был ранен конюх.

— Скорее всего кто-то пытался причинить вред жеребцу, — вставила Келси. — А Мик помешал. Моисей говорил мне, что этот жеребец очень спокойного нрава. Он ни за что не стал бы топтать тело, если бы не был ранен или напуган.

— Что ж, это возможно, — согласился Росси. Он еще не получил копии акта о вскрытии и не знал наверняка, что же послужило причиной смерти конюха — удар ножом или копытом. Впрочем, он был полон решимости довести дело до конца вне зависимости от того, было ли это убийство или просто покушение.

— В тот день конь мистера Слейтера должен был выступать против вашего скакуна, мисс Чедвик. Это верно?

— Да. Так бы оно и случилось, если бы кому-то не пришло в голову ранить его.

— И ваш жеребец пришел первым? Наоми не отвела глаз.

— Да, первым. «Выиграл шею», как у нас говорят. На него принимали три к пяти.

— Вы с мистером Слейтером давно соперничаете. В последнее время главная борьба идет между вашими двумя лошадьми. Насколько мне известно, лошадь мистера Слейтера несколько раз обгоняла вашу.

— Дубль — совершенно изумительный жеребец. И мой Горди — тоже. Невероятно, но они почти равны по своим скаковым качествам.

— Я не очень хорошо разбираюсь в скачках. — Росси спокойно улыбнулся. — Пусть я любитель, но мне кажется, что… — Он повел рукой в воздухе. — Не в ваших ли интересах было застраховать себя от неожиданностей?

— Это совершенно необоснованное обвинение, лейтенант! — Келси вскочила, машинально опуская руку на плечо Наоми в знак поддержки. — Абсолютно ничем не обоснованное и не подкрепленное.

— Это вообще не обвинение, мисс Байден. Это просто умозаключение. Иногда призовых лошадей намеренно калечат, опаивают наркотиками, даже убивают — и все ради того, чтобы победа досталась кому-то другому. Или я не прав, мисс Чедвик?

— Нечистоплотные поступки и преступления присущи не только скаковому миру. — Наоми изо всех сил старалась побороть дрожь, опасаясь, что острый взгляд полицейского сумеет уловить малейшие проявления страха. — Да и люди, близкие к скачкам и ипподрому, утверждают, что преступления совершаются не на треке, а на выводном круге и на трибунах.

— «Трем ивам» нет необходимости прибегать к подобной тактике! — вне себя от ярости вставила Келси. — Кроме того, я, кажется, уже говорила вам, что моя мать была со мной все утро. Десятки людей видели это и могли бы подтвердить…

— Они и подтвердили, — согласился Росси. — Но согласитесь, мисс Чедвик, коневладельцу или тренеру, заинтересованному в устранении конкурента, нет никакой необходимости тайком лезть с ножом в чужую конюшню. Безопаснее нанять для этого какого-нибудь проходимца, чем рисковать самому.

Наоми молча кивнула.

— Ты не должна отвечать на такие вопросы! — вспыхнула Келси и удивилась, с какой силой эти слова обожгли ей горло. — Не должна! Он не имеет права!

— Я полагаю, ваша мать прекрасно осведомлена о моих и своих правах, — спокойно заметил Росси. — Как и о расследовании убийств.

— Совершенно верно, лейтенант, — подтвердила Наоми. — Как и о том, что конституционные права не всегда служат защитой невиновному.

Ее губы дрогнули, но это была не улыбка.

— И уж, конечно, не на что надеяться виновному отчасти. Я могла бы вам напомнить, что мой жеребец был не единственным соперником Дубля в этой скачке и что за пятьдесят лет существования фермы на «Три ивы» ни разу — ни разу! — не упала даже тень подозрения, но я уверена, что вы наверняка и сами это знаете. Точно так же я знаю, что бывший заключенный всегда окружен тенью подозрений. Желаете узнать что-нибудь еще?