— Ну, — медленно сказала Наоми, — я не знаю, что ты имеешь в виду. Мне всегда говорили, что чего-чего, а гордости у меня хоть отбавляй. А какое отношение это имеет к нашему разговору?

— Я говорю тебе, что твой любовник хотел переспать со мной, а ты спрашиваешь, какое отношение!.. — взвилась Келси.

Губы Наоми некоторое время безмолвно шевелились, прежде чем она сумела повторить вслед за Келси:

— Мой любовник?..

— Я не понимаю, как ты позволяешь ему прикасаться к себе, — продолжала напирать Келси. — Ты знаешь его уже много лет и должна была уже разобраться, что он из себя представляет. О, да, он привлекателен, молод — этого у него не отнимешь. Но у него нет ни капли совести, никаких понятий о чести!

Глаза Наоми сверкнули, а на скулах заиграли желваки.

— О ком ты говоришь?

— О Слейтере. — Келси едва сдержалась, чтобы не сорваться на крик. — О Габриэле Слейтере. Или у тебя много любовников?

— Только один. — Наоми сложила руки на груди и вздохнула, как показалось Келси, с облегчением. — И ты решила, что это, конечно, Гейб.

Она задумалась, потом, к огромному удивлению Келси, на ее губах появилась улыбка; и наконец Наоми не выдержала и расхохоталась.

— Прости меня, Келси, прости меня! Я знаю, что тебе не до смеха. — Она беспомощно прижимала ладони к животу, но продолжала смеяться. — Но это просто удивительно. Право, я польщена.

— Он говорил то же самое, — сквозь зубы процедила Келси.

— Правда? — смеясь, Наоми вытерла выступившие на глазах слезы. — Ты хочешь сказать, что спросила Гейба, спит он со мной или нет? Господи, Кел, да ему едва перевалило за тридцать, а мне уже почти пятьдесят!

— Разве это что-то меняет?!

Наоми никак не могла успокоиться. Улыбка так и осталась на ее губах.

— Вот теперь я действительно польщена! Ты действительно поверила, что такой красивый — бог свидетель, он действительно очень красив, — такой горячий и молодой мужчина может интересоваться мною?..

Келси рассматривала Наоми со всем вниманием, на какое была способна в своем состоянии. Она отметила и классические черты лица, и гибкое, молодое тело под легким белым халатом.

— Я не имела в виду романтическое увлечение, — произнесла она как можно спокойнее.

— Понятно. — Наоми кивнула, стараясь справиться с собой. — Значит, ты решила, что между Гейбом и мной существует любовная связь? И в первую очередь — связь физическая? — Наоми поджала губы. — С каждой минутой я чувствую себя все моложе и моложе.

— Прежде чем ты начнешь все отрицать, позволь мне, пожалуйста, сказать тебе две вещи. — Келси вздернула голову и посмотрела на мать сверху вниз. — Во-первых, мне нет дела до того, с кем ты спишь. Будь у тебя хоть двадцать любовников, мне это безразлично. И во-вторых, я слышала, как ты… слышала вас вчерашней ночью. С ним.

— Ой! — выдохнула Наоми и, зардевшись как маков цвет, прижала ладони к щекам. — Как неловко получилось.

— Неловко? — воскликнула Келси. — Это — неловко?

Наоми, поняв, что ей пора начать говорить ясно и определенно, подняла руку.

— Давай разберемся с твоими заявлениями по порядку. Во-первых, несмотря на то, что ты думаешь, — или на то, что тебе внушили, — я никогда не была неразборчива в связях. Ты можешь мне не верить, но твой отец был моим первым мужчиной. И до тех пор пока меня не выпустили из тюрьмы, — а если точнее, то на протяжении еще двух лет после этого, — у меня никого не было. Потом появился он. С тех пор этот человек является моим единственным любовником.

Наоми встала, так что теперь они с Келси оказались лицом к лицу.

— Если это правда, — заявила Келси, — тем хуже. Как ты можешь равнодушно относиться к тому, что он обманывает тебя с другими?

— Ни один мужчина не сможет изменить мне больше одного раза, — произнесла Наоми так, что Келси не только сразу же ей поверила, но и поняла. — Прошлой ночью со мной в спальне был вовсе не Гейб. Это был Моисей.

Келси лишилась дара речи. Запал ее неожиданно прошел, и она бессильно опустилась на скамеечку.

— Моисей. Твой тренер…

— Да. Мой тренер, мой старый друг, мой любовник.

— Но Гейб… Он же все время хватает тебя руками!

— В таких случаях обычно говорят — «он мой старый друг». Но это на самом деле так. Если не считать Мо, Гейб мой самый близкий и верный друг. Мне очень жаль, что ты не поняла…

— Господи! — Келси крепко зажмурила глаза. Все, что она наговорила, внезапно обернулось против нее, и теперь Келси чувствовала такое унижение, какого не испытывала, наверное, никогда в жизни.

— Господи! — повторила она. — Теперь понятно, почему он так рассердился.

Наоми, рискуя быть отвергнутой, осторожно погладила Келси по голове.

— Ты ни о чем его не спрашивала? — мягко спросила она.

— Нет. — Ее собственные слова возвращались к ней и жалили, как пули. — Нет. Я была слишком уверена. И еще мне было стыдно, что он заставил меня так забыться, хотя бы на несколько минут. Я никогда… только с Уэйдом… В общем, это неважно, — быстро сказала она. — Сгоряча я наговорила ему целую кучу гадостей.

— Твое положение было довольно сложным. Хочешь, я позвоню ему и все объясню?

— Нет. Утром я сама поеду туда и извинюсь перед ним лично.

— Тебе это отвратительно? Я имею в виду — извиняться?

— Почти так же отвратительно, как быть неправой, — призналась Келси, которой всегда было непросто переступить через собственную гордость. — Мне очень жаль.

— Не жалей ни о чем, Келси, особенно если это касается меня. Ты вступила в мир незнакомых людей, доверившись твоим собственным чувствам и понятиям.

— Изобретаешь мне оправдания?

— Я твоя мать, — тихо сказала Наоми. — Возможно, со временем мы обе к этому привыкнем. А теперь иди поспи. И если завтра тебе не захочется одной предстать перед львом в его клетке, я поеду с тобой.

Но Келси поехала одна. Для нее это был вопрос самоуважения. Сначала она хотела отправиться на ферму Гейба на машине, но это было бы чересчур быстро, а Келси — несмотря на то, что пролежала без сна большую часть ночи, — так и не сумела найти подходящих слов и не решила, какой тон выбрать.

Поэтому она попросила подобрать ей подходящую лошадь. Поездка верхом помогла бы ей освежить голову и успокоить взвинченные нервы.

Она нашла Моисея в конюшне, где он втирал мазь в шею чалого жеребца, но не решилась подойти к нему сразу. Как ей теперь к нему относиться, зная, что он — любовник Наоми?

Несколько секунд Келси просто стояла, наблюдая за ним. Руки у Моисея были широкими в кисти, темными of загара, но удивительно нежными. На запястье он носил кованый медный браслет, а в лежащей на спине толстой косе черных волос было столько же, сколько и седых. Лицо его никто не назвал бы красивым — главным образом из-за внушительного носа и обветренной, грубой кожи, но Келси сказала бы, что оно и не из заурядных. Тело тренера выглядело жилистым, крепким, с той звериной гибкостью и грацией, которые отличали и Гейба.

— Трудно поверить, не так ли? — в голосе Моисея прозвучали довольные нотки. Оборачиваться, чтобы прочесть в глазах Келси удивление, ему не было особенной нужды.

Келси смущенно кашлянула.

— Такая красивая женщина, богатая, из хорошей семьи, и такой недомерок-полукровка, как я… — Он отставил в сторону склянку с мазью и пододвинул поближе к себе большую миску с водянистой овсяной кашей.

— Не могу судить тебя за это. Она сама то и дело меня удивляет.

— Почему? Наоми считает, что я тоже должен был знать… что она рассказала тебе о нас.

Келси поморщилась и потерла лицо рукой. Она-то считала, что все уже позади, но Моисей снова поверг ее в смущение.

— Мистер Уайттри…

— Моисей. Зови меня просто Моисей или Мо. Учитывая существующее положение вещей… Ну, ну, мальчик, давай! — Он принялся кормить жеребца кашей. — Попробуй же! Будешь есть понемножку за раз, и все будет в порядке.

Он помолчал, потом заговорил снова:

— Я влюбился в нее, как только нанялся сюда на работу конюхом. Твоей матери было тогда лет восемнадцать. Должен сказать, за всю свою жизнь я не встречал второй такой женщины. Но, разумеется, я не рассчитывал, что она обратит на меня внимание. С какой стати?

Келси продолжала следить затем, как Моисей пытается накормить жеребца овсяной болтушкой, и видела его доброту, силу, мягкую настойчивость.

— Мне кажется, я ее понимаю, — заметила она наконец и, неопределенно помахав в воздухе рукой, шагнула в бокс, остановившись рядом с Моисеем. — Что с ним такое?

— Ларингит.

— Ларингит? Разве лошади болеют ларингитом? И как это определить?

— Смотри… — Моисей взял ее руку в свою и заставил провести по горлу лошади. — Чувствуешь — припухлость?

— Да. Бедняжка… — ласково приговаривая, Келси несколько раз погладила животное по шее. — Это серьезно?

— Может быть, серьезно. При сильном ларингите лошадь может запросто задохнуться от недостатка воздуха.

— Умереть? — Келси в тревоге прислонилась щекой к щеке коня. — От больного горла?

— Для тебя это больное горло, но у лошадей все иначе. Он поправится, правда, малыш? Видишь, он еще даже не может ничего есть, кроме болтушки и чая из льняного семени.

Чай для лошади! Подумать только!

— А не нужно его показать ветеринару?

— Нет, если только не станет хуже. Мы держим его в тепле, даем подышать парами эвкалипта, три-четыре раза в день мажем язык камфарой. Теперь он уже даже не кашляет, а это хороший признак.

— Какую часть работы ветеринара вы здесь выполняете сами? — поинтересовалась Келси.

— Мы зовем Мэтта, только если не можем справиться сами.

— Я думала, что тренер должен только готовить лошадей к скачкам.

— Тренер должен делать все. Иногда даже может показаться, что в списке его обязанностей непосредственно лошади занимают весьма скромное место. Проведи как-нибудь со мной денек — сама увидишь.

— Мне бы очень этого хотелось.