Кейси Майклз - Опасные связи

— Я должен был сам догадаться, что она ничего не писала. Мелани никогда не жила прошлым, она жила лишь настоящим. Всегда только настоящим. Кроме вас, племянничек. Она уверила сама себя, что вы ее счастье, что вы, вы один способны дать мир ее душе, ее телу, ее рассудку, и мечтала о вас постоянно. Но ведь это я подарил ей вечный покой, не так ли? Вечное успокоение в могиле. Я счастлив, что убил ее, Люсьен. Она предала нас обоих и к тому же уничтожила меня, уже лежа в могиле, тогда как вас спасла. А я стал последней жертвой Мелани Тремэйн.

Люсьен покачал пистолетом:

— Если этими речами вы надеетесь пробудить к себе жалость, то с грустью должен заметить, что вам не удалось до конца удержать фамильную марку.

Гай обвел взглядом всех, кто находился в комнате, и опять уставился на Люсьена:

— Итак, вы полагаете, что можете сейчас меня пристрелить, племянничек? Убить, несмотря на то что за нами наблюдает невероятно смущенный констебль, столь осторожно ковыряющий пальцем у себя в носу? Не думаю. Я достаточно хорошо узнал вас за эти последние недели, Люсьен Севилл, маркиз де Суассон, законный наследник герцога Компьенского. Нет, я думаю, что вы позволите мне уйти. Я как-никак член вашего семейства. Вы не позволите себе явиться во Францию и представиться вашему деду в качестве человека, который прикончил его последнего сына. Вы для этого чересчур благородны.

— Ох, дорогой, — взорвался издевательским смехом Гарт, — и этот малый утверждает, что он знает тебя?

Кэт поняла, что Гарт не без умысла употребил это слово, и молила Бога, чтобы Люсьен не нажал на курок, не столкнул себя обратно в те сумерки, с которыми так долго и упорно боролся. Она понимала его ярость, его боль, но самому убить человека? Это путь к вечному проклятью на его душу.

— Вы правы, дядюшка, я не могу вас пристрелить, — Люсьен передал свой пистолет Гарту, и Кэт заметила у того на лице злорадное выражение. Может быть, Люсьен ошибся? Может быть, этот тип заслужил немедленную смерть? — Я не могу убить тебя, — неторопливо продолжал Люсьен, — но я могу передать тебя в руки констеблю. И тебя повесят, дядюшка, хотя я не уверен, что меня позабавит твой последний танец на конце веревки. Однако я должен все же признаться, что не в силах удержаться вот от чего…

Одно неуловимое движение — и кулак Люсьена обрушился на сиявшую злорадством физиономию Гая. Тот без чувств упал на пол.

— Констебль Клеменс, я уверен, что на вашем месте я бы поспешил связать этого человека прежде, чем он придет в себя, — промолвил Люсьен, беря Кэт под руку и выводя ее мимо бесчувственного Гая к солнечному свету. — И еще одно замечание, досточтимый сэр. Примите мои извинения за то, что мы похитили вас из дома во время завтрака. Я заверяю вас, что вы найдете подобающее угощение, если почтите своим присутствием Тремэйн-Корт во время ланча.

Гарт выглянул следом за ними из двери, предупредив, что останется помочь констеблю переправить пленника в полицейский участок.

— А куда направят свой полет влюбленные голубки теперь?

Кэт гордо взяла под руку Люсьена. Она улыбалась, хотя щеки ее были влажны от слез.

— Мы с Люсьеном, — с достоинством произнесла она, глядя на него снизу вверх, — намереваемся начать нашу совместную жизнь, Гарт, и окончательно оставить в прошлом последние годы. Но прежде, — она замялась, но все же решила, что Люсьен поймет ее правильно, и закончила: — Но прежде всего мы пойдем на кладбище и положим цветы на могилу Мелани Тремэйн.

— Значит, ты нашел своего деда в добром здравии? Это приятно слышать. Ты надолго останешься в Англии? — Речь Эдмунда Тремэйна еще была замедленной, но была отточена и ясна.

Люсьен шел не спеша, приноравливаясь к шагу Эдмунда, опиравшемуся на тяжелую трость. Они с Кэт приехали в Тремэйн-Корт только этим утром к легкому ланчу, который Хоукинсу было приказано подать на террасу.

— Пройдет немало времени, прежде чем мне удастся снова уговорить Кэтрин оставить Нодди, отец, — отвечал он, глядя на сад, где на лужайке расположились его жена с Нодди. Гарт Стаффорд, у которого рука все еще была на перевязи из-за раны, полученной им в битве при Ватерлоо, стоял возле них, подзуживая малыша на новые шалости.

— Мы с Нодди будем счастливы с тобой, Люсьен, и с Кэт тоже, разумеется. Нам, мужчинам, необходимо смягчающее воздействие женщин.

— Я рад, что ты согласен с этим, отец, ибо, исключая Гарта, который должен присутствовать на обеде в доме у своего дяди, мы останемся с тобой до тех пор, пока ты не решишь, что мы тебе надоели, но будет уже поздно. Потом мы обещали побывать у дяди Кэтрин и ее кузена, и я уже сказал grand-pere, что мы вернемся к нему до Рождества. Как стало спокойно в мире теперь, когда Наполеона все же удалось окончательно заточить на его острове и, к счастью, Кэтрин полюбила путешествовать на «Пакеретте», — закончил он, не удержавшись от улыбки, которую у него всякий раз вызывало смешное имя, которым по настоянию Кэтрин они назвали свою новую яхту.

Мужчины не спеша обошли все уголки ожившего под неустанной заботой сада, оставив напоследок теплицу, которую полностью восстановили и в которой Эдмунд с Нодди проводил большую часть своего времени, ухаживая за экзотическими растениями, доставленными сюда когда-то со всех концов света.

Люсьен посмотрел на другой конец луга, где виднелись высокие стены фамильного кладбища, и нахмурился, вспомнив еще об одной свежей могиле, что появилась там во время их путешествия.

— Она не мучилась перед смертью?

Эдмунд не спеша опустился на широкую каменную скамью в тени под березой, бессознательно оберегая левую ногу.

— Мойна? Она умерла так же, как жила, сынок. Спокойно, и тогда, когда выбрала сама. Последние ее слова были обращены к моей возлюбленной Памеле.

Люсьен кивнул, все еще поражаясь способности Эдмунда прощать. Возможно, его упрямое нежелание простить когда-то Памелу и последовавшие утраты научили его милосердию.

Кэт сидела на лужайке и смеялась, глядя, как Гарт с Нодди гоняются за бабочкой. Люсьен улыбнулся, наслаждаясь этим смехом.

Кэт часто теперь смеялась, да и он тоже. Этот последний год они прожили очень счастливо, кроме нескольких ужасных дней Ватерлоо, которые, слава Богу, миновали. Они дважды побывали во Франции, где герцог принимал их с распростертыми объятьями, и Люсьена буквально ошеломила безграничная любовь, щедро изливаемая на них ветхим, но бодрым стариком.

Поначалу Люсьен опасался за свое новообретенное счастье, столь несомненное и полное, боясь, что это не сможет продолжаться долго. Но мало-помалу с течением времени этот страх покинул его. Какие бы испытания и несчастья ни угрожали им, несомненно было то, что они с Кэтрин разыскали один другого, полюбили, и пламя их любви послужит им проводником вовеки.

Уголком глаза он заметил, что на террасе появилась служанка Кэт, Эмми, с белоснежным свертком на руках. Он улыбнулся в полной уверенности, что за появлением Эмми вскоре непременно последует требовательный рев Кристофа, и что этот рев благополучно достигнет ушей всех присутствующих.

Извинившись перед Эдмундом, Люсьен направился к Эмми, поспешив взять у нее из рук драгоценный груз. Ловко прижав Кристофа к груди, Люсьен наклонился, сорвал с ближайшего куста самую пышную розу и направился к Кэт, чтобы вручить ей сии чудесные дары.

— Миледи, — произнес он, сопровождая свое обращение по возможности наиболее церемонным поклоном, в то время как ребенок у него на руках принялся в полный голос требовать своего.

— Милорд, — с поклоном отвечала Кэт, принимая цветок, освобождая его от шипов и вкалывая себе в прическу.

Люсьен предложил ей руку, и Кэт с его помощью грациозно поднялась с земли.

— Вас призывают выполнить свои обязанности, моя дорогая супруга, — сказал он, лукаво улыбаясь, и внезапно для них весь остальной мир исчез — остались только они трое. — Он был бесподобно покладист в течение всего последнего часа, но теперь наш сын требует свой ланч.

Кэт с улыбкой посмотрела на Кристофа — живое воплощение их бессмертной любви, перевела взгляд на мужа, и в глазах у нее засияли слезы счастья.

— Да, Люсьен. Похоже, что наша жизнь в Тремэйн-Корте начала свой новый цикл — причем самым счастливым образом.