Люсьен взял протянутый ему Гартом бокал и раскинулся на кушетке, закинув ногу на ногу. Гарт понял, что зашел слишком далеко.

И, как бы подтверждая это, Люсьен сказал:

— Ты что же, дорогой, хочешь, чтобы я играл в карты на спички?

Гарт решил продолжать, делая вид, что ничего не заметил: он все еще не оставлял надежды понять Люсьена.

— Альванелли говорит, что он вчера болтался у Уэйтиера, где Ортон кричал, что положит всему этому конец. Подобная угроза вряд ли обеспокоит тебя, дружище, однако если дамы узнают завтра утром, что Ортона нашли висящим на одном из фонарных столбов на Бонд-стрит, они чертовски переполошатся.

Выраженке лица Люсьена оставалось безразличным.

— Я не должен был этого делать, Гарт. Впрочем, я готов все тебе объяснить. Ортон — вполне взрослый человек, и я по глупости решил, что он знает, что делает, когда садится за зеленое сукно.

— Это верно, — кивнул Гарт.

— К тому же, — Люсьен поднялся, — на твоем месте я не стал бы так его жалеть, он нашел достаточно безболезненный способ расплатиться с долгами. Сегодня мне нанесла визит его сестра, она ломала руки и умоляла о милосердии. И зашла так далеко, что даже расстегнула лиф своего платья до самого пупка и предлагала в уплату взять ее самое. Беднягу Хоукинса чуть не хватил удар. Ты когда-нибудь видел прелестную Сусанну Ортон нагишом?

Гарт наблюдал за тем, как Люсьен допил свое вино и аккуратно промокнул уголки рта белоснежным батистовым платком. Ему до смерти не хотелось задавать другу следующий вопрос, однако он сказал именно то, чего, по всей видимости, и добивался от него Люсьен:

— Неужели?! Девица действительно разделась перед тобою и предлагала себя в качестве платы? Боже милостивый, парень, и что же ты с нею сделал?

Люсьен повернулся к нему, старательно поправляя кружевные манжеты своей сорочки и рукава фрака.

— Возможно, мне стоило бы сказать, что я захлопнул дверь перед остолбеневшим Хоукинсом, бросил ее на ковер розовой попкой и изощренно удовлетворил страсть множество раз и… всевозможными способами. Затем вышвырнул ее вон, нисколько не отказавшись от намерения содрать с ее брата все до пенни? Это выглядит достаточно пикантно в твоих глазах, Гарт? — Улыбка исчезла, вместо нее появилась комическая гримаса. — Но, увы, я не могу похвастаться этим — даже ради того, чтобы подразнить тебя, дружище. В конце концов я счел за благо простить Ортона — при условии, что он и его дражайшая Сусанна на весь сезон покинут Лондон. Но я умоляю тебя не рассказывать об этом ни одной живой душе. Ну в конце концов, подумай хотя бы о моей репутации.

Гарт почувствовал облегчение. Ведь все могло бы оказаться хуже, намного хуже. Он молча проклял Ортона за его глупость, а равным образом устроившую эту мелодраму Сусанну, которая вообразила, что влюблена в Люсьена.

— Пожалуйста, прости мои расспросы и сомнения. Ты обошелся с ней по-джентльменски, Люсьен.

Люсьен насмешливо посмотрел на него в монокль, висевший на золотой цепочке.

— Ты и впрямь так считаешь, дорогой? Ты полагаешь, что передо мной не стоял вопрос: лишить ли невинности ребенка или остаться равнодушным к ее непорочной или, скорее, роковой красоте? Но ты знаешь, мне пришлось как следует подумать — ведь и в том и в другом случае я наносил ей глубочашее оскорбление.

Монокль выпал из глаза, заняв свое место на белоснежном жилете.

— Ну что, идем?

— Девица глупа, — заметил Гарт, следуя за другом к передней. — У тебя не было выбора.

— Бабы не настолько глупы, — достиг его ушей равнодушный ответ Люсьена. — Если бы это действительно было так, Сусанна выцарапала бы мне глаза за то, что я посмел отказаться от нее. Лишь после того как я продемонстрировал ей кое-что из того, чего она, по ее убеждению, от меня хотела добиться, она убежала.

Люсьен позволил дворецкому одеть себя.

— Ну а теперь пожелай доброй ночи преданному Хоукинсу и заверь его от всей души, что не будешь спускать с меня глаз, пока в целости и сохранности не вернешь меня под его крыло. Понимаешь, он, бедняга, всякий раз ужасно беспокоится обо мне.

Гарт рассмеялся и покачал головой, принимая свое пальто, перчатки и шляпу от невозмутимого дворецкого.

— Люсьен, ты бессердечен.

— Не бессердечен, дорогой, — поправил Люсьен, уже усаживаясь в карету Стаффорда. — Нет, я уже думал об этом — как раз когда ты вошел, — я абсолютно уверен в том, что дело тут не в бессердечии, а в чем-то ином. В наследственности, возможно? Да, вполне возможно. Гарт, так ты идешь? Не стоит опаздывать в театр сильнее, чем принято.


Над Лондоном уже занимался бледный рассвет, когда карета вернулась к особняку на Портмэн-сквер и Гарт, сидя в ней, размышлял, что явно выпил лишнего. Он сонно наблюдал за тем, как Люсьен ловко соскочил прямо на мостовую, на вид столь же трезвый и бодрый, как и в самом начале вечера.

— Как тебе это удается, дружище? Мы пили наравне и играли всю ночь, а ты сияешь, словно новенький пятипенсовик. Может быть, правда, что ты заключил сделку с дьяволом?

Темные глаза Люсьена блеснули, когда он обернулся и низко склонился к Гарту:

— А ты разве сомневался в этом? В конце-то концов, зачем же лезть на самое дно преисподней, если не можешь извлечь из этого хоть какую-нибудь выгоду? — поддразнил он. — Отвези хозяина домой, приятель, — обернулся он к кучеру, — да только поосторожнее. Бедняга не очень-то хорошо себя чувствует.

— Негодяй, — пробурчал Гарт, откинувшись на мягкие кожаные подушки.

Он был доволен, ибо Люсьен предстал в этот раз прекрасным товарищем — почти таким же, каким он запомнился ему по Испании. Гарту показалось, что он даже смог пробить едва заметную брешь в том каменном заборе, которым окружил себя этот человек. Обернувшись, он кинул прощальный взор на своего друга — и как раз вовремя, чтобы заметить, как четыре темные фигуры выскочили из тени и бегом ринулись к нему.

— Люсьен! Сзади! — взревел Гарт, сразу протрезвев. Он мгновенно соскочил наземь, наполовину вытащив стилет, который всегда брал с собой, отправляясь на ночную прогулку.

Люсьен развернулся, став в оборонительную позицию. Его черное пальто распахнулось, обнажив белый жилет. В сумерках тускло блеснула сталь его кинжала.

Бежавший первым бандит не успел увернуться и по инерции наткнулся на кинжал Люсьена, который по рукоятку вошел ему в грудь.

От толчка Люсьен на мгновение потерял равновесие и приоткрылся. Только бешеный крик Гарта на долю секунды задержал нападавших, но этого было достаточно, чтобы Люсьен оправился и вскочил на третью ступеньку лестницы, лицом к нападавшим. Гарт покосился на раненого: тот бился в агонии на мостовой. Люсьен Тремэйн был отличным бойцом.

Похоже, та же мысль пришла в головы и трем бандитам. Они покосились на Гарта, который успел уже подбежать ближе, потом на Люсьена, стоявшего слегка отставив ногу и ловко играя окровавленным стилетом. При этом он улыбался так мрачно, что у нападавших отпала всякая охота с ним связываться.

— Ну, что ты скажешь, дружище? — произнес Люсьен так спокойно, словно речь шла о том, чья лошадь выиграет приз на бегах. — Возьмешь того, что слева от меня? Посмотри, у него уши какой-то неправильной формы, и это ранит мое эстетическое чувство.

Разбойники оглянулись на стоявшего позади них человека. Гарт улыбнулся и поиграл стилетом у них перед глазами.

— Люсьен, а ты не обратил внимание на нос этого несчастного? Он явно в два раза длиннее, чем необходимо, чтобы обнюхивать тушеную капусту. И я полагаю своим христианским долгом помочь ему избавиться от излишков. Во всяком случае, я все равно благодарен тебе за уши, но можешь оставить их себе.

— Ты всегда привередничаешь, приятель, — заметил Люсьен, слегка качая головой. — Но я полагаю, мы кое о ком забыли.

— Тоже верно. И как насчет третьего? — осведомился Гарт. Он позволил двоим удрать, каким-то образом догадавшись, что Люсьену именно этого и нужно, и теперь следил за третьим.

Улыбка Люсьена угасла, он спустился с лестницы и приблизился к бандиту.

— Я еще не решил. Если он расскажет мне то, что я хочу знать, я, возможно, его не кастрирую. — Он приблизился еще на шаг. — Боже милостивый, Гарт, ты только взгляни на эту рожу. Какое уродство, по крайней мере то, что видно из-под грязи. Он чем-то напоминает крапивника, не правда ли? Итак, ты что-то хочешь спеть мне, милая птаха?

Гарт смутился, но промолчал. По-видимому он был слишком пьян и чего-то не заметил, что-то такое, из чего Люсьен понял, что это не просто попытка ограбления. Разумеется, Ортон мог счесть, что Лондон подходит ему больше, чем сельская местность, и подослал наемных убийц. Но в таком случае он недооценил этого человека. Для того чтобы справиться с Люсьеном Тремэйном, недостаточно четырех неуклюжих мерзавцев, подобранных на Пикадилли.

Оставшийся разбойник трясся от страха. Когда Гарт схватил его за шиворот, его и без того отвратительная физиономия расплылась, и он захныкал:

— Да не знаем мы ничего. Джеки нас нанял, чтоб мы его убрали, вот и все. — Он обращался к Гарту. — Вы уж пустите меня, добрый сударь. Он ведь не шутит, когда говорит, что кой-чего мне отрежет. Пустите меня, сударь, я ничего не знаю.

Люсьен ткнул бандита острием кинжала.

— Ты не поешь, маленький крапивник, — угрожающе заметил он. — Ты ревешь, как сопливый младенец, и я начинаю терять терпение. Наверняка уважаемый Джеки сболтнул тебе, кто заплатил за то, чтобы положить конец моей земной жизни. Шепни же мне это имя, маленький крапивник, и я позволю тебе упорхнуть.

— Я ж сказал вам! Я не знаю! Джеки болтал, что повидался с кем-то, когда наведывался в гости к своей мамаше, вот и все. Ради Бога, сударь, отпустите меня! Ох, Господи! Я ж обмочусь со страху! Пожалуйста, сэр!

Гарт слегка ослабил хватку, вполне уверенный, что бандит не способен убежать, и взглянул на друга. Лицо Люсьена было темнее тучи, рот сжался в прямую линию. Люсьен был способен, не моргнув и глазом, прикончить этого человека — Гарт нисколько не сомневался. Он слегка встряхнул бандита: