Конни Брокуэй - Опасность и соблазн

— К заутрене? Неужели вы жили в монастыре?!

— В аббатстве Сент-Брайд.

— Вы собирались стать монахом?! — В ее голосе слышалось явное изумление.

— Нет.

— Вот как? — Внезапно она приподнялась на локтях. — Если вы могли приходить сюда в детстве, значит, ваше аббатство где-то неподалеку, — отметила она.

Кит высек искру в груде растопки.

— Ворона долетит за два часа, но Доран не ворона. По дороге мы ехали бы пять часов или около того, а буря уже набирает силу. Пока она не утихнет, ехать нельзя.

Кит раздул уголек, и вся куча вспыхнула. Он торопливо подбросил в огонь еще топлива, чтобы разгорелось как следует, потом подошел к Кейт. Пока он занимался огнем, она закрыла глаза. Решив, что она уснула, он протянул руку, чтобы снять с нее намокший плащ.

Едва он прикоснулся к ней, как глаза ее открылись и она выпрямилась и отпрянула, стиснув руками ворот плаща.

— Я не собираюсь вас насиловать. — Кит отодвинулся. — Это не по-мужски, а стало быть, не по-шотландски, да к тому же здесь пока чертовски холодно.

Его слова заставили ее поневоле улыбнуться.

Эти слова она восприняла бы не так безмятежно, если бы знала, насколько они лживы. Она ведь понятия не имеет, как привлекательно выглядит, лежа на его сложенном пледе, с лицом, окаймленным колдовской путаницей волос, с темными настороженными глазами. Негодяй! Томиться по женщине, которая едва может поднять голову. Но Кит действительно томился.

— Плащ у вас мокрый, — сказал он сердито, протягивая руку. — Снимите, я повешу его у огня.

Не сводя с него настороженного взгляда, Кейт развязала завязки у шеи. Плащ соскользнул с ее плеч, и Макнилл тихонько выругался, увидев ее платье. На ней было то же тонкое хлопчатобумажное одеяние, что и накануне вечером. Неудивительно, что она так замерзла.

Не дожидаясь ее разрешения, Кит снял с себя куртку и закутал в нее молодую женщину. Она не возражала, и от этого, его охватила незнакомая тревога. Как же это он не заметил, что она одета совершенно неподходящим образом для предстоящего путешествия?

Очень просто. Он полагал, что она хорошенько утеплится, потому что пустилась в путешествие по Шотландии в ноябре. Он не учел, что она никогда не ездила по Шотландии и не может знать, что ей потребуется. Но, будучи леди, она оделась так, как им положено одеваться для путешествия.

— Зачем рисковать здоровьем ради моды, если…

— Мне не хочется вам противоречить, Макнилл! — прервала его Кейт, улыбаясь слабо, но торжествующе. — Но выбор моего платья продиктован не модой, это мое единственное платье.

— Не смейтесь надо мной! — прорычал он. — Или вы не понимаете? Я ведь ничего не знал, и вы могли замерзнуть насмерть.

Глаза ее от удивления округлились, а потом смягчились, нанеся ему более чувствительный удар, нежели ее презрение или упреки.

— Ну что же, Макнилл, если это загробная жизнь, то в Йорке найдется какой-нибудь священник, который все это сможет объяснить. Не смотрите на меня так. Мне нужно только немного согреться и… — Кейт осеклась, покраснев так, что Кит понял: она чуть было не попросила поесть. Есть было нечего. Пока нечего.

Он выпрямился:

— Я пойду позабочусь о Доране, а потом поищу чего-нибудь. Раньше на пустошах водилось множество кроликов.

Кит не сказал, что кролики, будучи куда разумнее двуногих, хорошенько прячутся на время бури. Но он попытается раздобыть пищу.

— Вам здесь будет хорошо.

— Я знаю.

— Очаг глубокий, ни одна искра не вылетит наружу, а я вернусь до того, как огонь догорит. Поспите.

— Постараюсь.

Если он не уйдет сию же минуту, то вообще не уйдет, а ей нужны еда и чистая вода. Кит посмотрел на Кейт. Она закрыла глаза и уже уснула. Ей здесь будет хорошо. Никто не придет в замок, сюда никто никогда не ходит.

Дорана он нашел там, где оставил, тревожно переступающего в постромках, в то время как ветер кидал повозку из стороны в сторону. Кит распряг его и стреножил, отвел к разрушенной стороне замка, где ручей омывал его берега, и отпустил.

Потом, зарядив ружье, вышел в бурю.

Кейт спала неспокойно и, проснувшись, обнаружила, что руки и ноги у нее дрожат, а зубы стучат. Она никак не могла согреться, как ни придвигалась ближе к огню, хотя от жара у нее щипало щеки и обжигало руки, которыми она сжимала у горла одеяло. Казалось, прошла вечность, прежде чем она услышала голос Макнилла.

— Кейт, выпейте вот это. — Он обхватил ее за плечи и, приподняв, начал терпеливо цедить воду ей в рот. Кит был весь мокрый. И холодный. Очень холодный. Вода капала ей на платье, вызывая страшную дрожь.

— Я очень замерзла, — жалобно сказала она.

Кит опустил ее на землю, и она сжалась, пытаясь остановить дрожь, глядя на него из-под полуприкрытых век. Он встал, сбросил промокший плащ и быстрым свободным движением стянул рубашку через голову. Освещенное со спины угасающим пламенем, его худое тело поблескивало — сильное, с лоснящимися мускулами, мощной грудью и плоским животом. Но лицо его оставалось в тени.

Он опустился на колени и притянул ее к своей обнаженной груди. Жар его крови уже дошел до кожи, и теперь он лился в нее, восхитительный, согревающий, возвращающий к жизни. Кейт следовало устыдиться, она должна была бы высвободиться. Но вместо этого Кейт прижалась к нему как можно крепче. Она расслабилась, поглощая тепло его тела, расположившись на нем как на ложе.

И уснула.

Кит уселся, прислонившись спиной к стене, вытянув перед собой ноги и держа Кейт на коленях. Потом нерешительно откинул с ее лица прядь волос. Прядь обвила его пальцы, шелковистая и мягкая, точно мех котенка, черная, как промасленный атлас. Он запрокинул голову и уставился невидящими глазами в потолок.

Кейт спала, совершенно расслабившись, абсолютно беззащитная, великолепно доступная. А в его душе просыпался голод. Ее мягкие линии идеально вписывались в жесткие очертания его тела, как теплый воск, когда со вздохом она спрятала голову ему под подбородок. Ее руки вытянулась на его груди, пальцы расслабились. Ее дыхание лилось ему на кожу, нежное, как детские сны, которых он никогда не знал, сладостное, как летние дни, которых он не помнил.

Кит опустил глаза. Губы ее были раскрыты, ресницы подрагивали. Она оставалась изящной и утонченной даже во сне. Что ему делать с ней? С существом, для которого важнее всего найти кого-то, кто снова закутает ее и ее сестер в дорогие шали.

Даже три года назад Кит понимал, что короткий разговор между ними был случайностью. Ему не стоило задерживаться в их гостиной; нужно было уходить вместе со всеми. Она разговаривала с ним как с равным, а он не был ее ровней. В любом другом месте, в любое другое время этого не произошло бы.

Кит вышел тогда из Йоркского особняка Нэшей и отправился в доки, намереваясь напиться. Это ему, в общем, удалось, а проснувшись, он обнаружил, что завербовался в армию и находится на борту транспортного судна, идущего в Индию. Теперь если у солдата пехоты его величества и оставалось что-то, так это время на размышления.

А размышлял он преимущественно о двух вещах, первой из которых была Кейт. Ничего плохого в этом не было. Плохо бывает тогда, когда не умеешь отличить воображаемое от реальности. Его обожженная солнцем кожа и легкие, опаленные горячим воздухом пустыни, были реальностью; открытые раны на ногах из-за тесных сапог были реальностью; соленые ручейки пота были реальностью; кровь умирающих была реальностью. Он слишком хорошо знал реальность, и Кейт Блэкберн была легким бегством от нее.

Так что он не лишал себя удовольствия думать о ней — о ночном цвете ее глаз и отблеске солнца на черных волосах, о ее белой коже и узких запястьях, о ее мягких, полных губах. Мысли о ней уносили его в мечты, когда реальность становилась невыносимой. Кит никогда не думал, что снова увидит ее. За те несколько минут в гостиной он ясно понял, как она горда. Кейт ни за что не пришлет в Сент-Брайд желтую розу.

Но бывали времена, когда смерть и крики раненых, воспоминания о бое становились такими яркими, что Кит не мог вызвать ее образ. Тогда он думал о предательстве. Тогда он думал о человеке, который убил Дугласа Стюарта. Он был так же уверен в этом, как если бы сам опустил нож гильотины.

Пока Кит размышлял о том, кто же был предателем, армия двигалась. Война с Францией разделилась на войны с властителями Индии, с русскими и испанцами. Прежде чем она закончилась, Кит повидал десятки стычек и сражений. На самом деле понадобилось немного времени и удачи, чтобы его способности были замечены. И поскольку офицеры падали в сражениях, как пшеница под серпом, его труды были вознаграждены боевым чином. И не один раз, а трижды.

Кит знал, что был хорошим командиром. Подчиненные доверяли ему безоговорочно. Но всякий раз, когда его повышали в чине, всякий раз, когда ему доверяли еще больше человеческих жизней, предательство, пережитое им в прошлом, нависало над ним все ощутимее. Он должен был выяснить, кто предал, и встретиться с предателем, чтобы проанализировать свои прошлые ошибки. Кит добился отставки, но судьба нередко смеется над человеческими планами.

Кейт неожиданно пошевелилась, и Кит замер, потому что она подняла голову и сонно огляделась, при этом потерлась шелковистой короной своей головы о его подбородок, все еще скорее спящая, чем проснувшаяся. Он сидел затаив дыхание, пока ее голова снова тяжело не опустилась ему на плечо и ее губы не оказались у его шеи.

И он возблагодарил Господа за то, что умеет распознать, что реально, а что нет.

— Какая красивая, Кит! Я почти завидую тебе. — Тихий голос шептал возле ее уха, что-то холодное и сухое коснулось шеи Кейт, затрепетало на ключице и скользнуло ниже… Она пошевелилась, отодвигаясь от этих фамильярных прикосновений, слабая от лихорадки и утомления. — Но зачем мне тебе завидовать, если я могу взять у тебя все, что захочется? — Дыхание говорившего было легкое и взволнованное. — В том числе и твою жизнь.