— Дети — это прекрасно, — признала она. — И мы с Уитом живое свидетельство того, что их может воспитать и один любящий родитель. Но возможность этого — недостаточная причина, чтобы вступать в неблагоразумный союз.

— Он, черт возьми, не неблагоразумный! — Он нетерпеливо поднял руку. — И ты уже можешь носить ребенка.

Она медленно встала, как будто ей было больно:

— Если это так, возможно, мне придется пересмотреть свое мнение, но если нет, я выйду замуж по любви или вообще не выйду.

— Ты любишь меня. Этим в светском обществе мало кто может похвастаться. Разве этого недостаточно на данный момент и…

— Если бы этого было достаточно для того, чтобы получить твою любовь, то да.

— Кейт, тебе надо понять.

Видимо, она не поняла. Она повернулась и вышла из комнаты, прежде чем он успел закончить фразу.

23

Кейт удивило то, что она смогла пройти по коридору мимо прислуги и гостей, делая вид, что все в порядке. Она удивилась тому, что вообще смогла идти. Боль была невыносимой. Она сдавила ее грудь в том месте, где было сердце, и болезненно пульсировала, отдавая в ушах. Она распространялась по всему телу — острые отростки извивались в желудке, а оттуда проникали в руки и ноги до самых пальцев. У нее болела голова. Глаза горели. Даже ее челюсти болели, так сильно она их сжимала.

Хантер не любит ее. И он только что заявил, что никогда не будет любить.

Глаза стали печь еще сильнее, когда она тащилась вверх по черной лестнице.

Это была насмешка судьбы: она так долго мечтала о принце, который любил бы ее всем сердцем, и влюбилась в того, кто не может ответить тем же. В то, что он не мог любить, она отказывалась верить. По крайней мере, в том смысле, что он вообще не способен любить. Каждый способен на это. Просто Хантер держал свое сердце в безопасности за стеной недоверия.

Она не могла винить его за то, что он возвел эту стену, и часть боли, которую она чувствовала сейчас, была болью за мальчика, которому пришлось сильно страдать. Но он давно уже не был беспомощным мальчиком. Он был взрослым мужчиной, обладающим состоянием и властью. Он сделал свой выбор — сохранить стену.

Хотя он заверил ее в обратном, Кейт мучили сомнения: решился бы он разрушить эту стену, если бы она была другой?

Менее упрямой, или менее рассеянной, или не такой неуклюжей. Такой, ради которой он бы рискнул.

Первая слеза упала, когда она толкнула дверь в свою комнату. Еще полдюжины упали до того, как она закрыла дверь за собой.

Хантер не любит ее. И никогда не полюбит. Она снова не того мужчину приняла за своего принца.

Забравшись на кровать, она свернулась калачиком поверх покрывала, подтащила подушку, чтобы уткнуться в нее, и заплакала навзрыд.

— Кейт! — голос Лиззи пробился сквозь рыдания. — Леди Кейт!

— Прости, Лиззи, — она с трудом оторвала голову от подушки и выдавила слова между всхлипываниями, — но, пожалуйста, уйди.

— Это из-за мистера Хантера, не так ли?

Она не смогла ответить. Она ничего не могла сделать, кроме как снова уткнуться лицом в подушку и горько заплакать.

Хантер ходил по пляжу, не замечая чаек, парящих над ним, золотистых лучей восходящего солнца, танцующих по волнам, и соленого бриза, который дул с моря. Он ничего не замечал, настолько был поглощен своими мыслями и эмоциями. Чувствуя неловкость из-за последних, он сконцентрировал внимание на первых.

Это к лучшему, что он поборол желание последовать за Кейт, когда она ушла из малой гостиной. Женщина вела себя упрямо и неразумно. Несколько часов в одиночестве станут более эффективным лекарством от этого, чем его долгие увещевания перестать быть упрямой и неразумной. Более того, у Кейт будет время подумать, а у него будет время разработать новую стратегию или, по крайней мере, понять, что было не так с предыдущей.

Он был так уверен, что, рассказав ей правду, добьется своего. Так должно было произойти. И произошло бы, если бы она дала ему возможность убедить ее, что он будет прекрасным мужем. Их брак был бы счастливым, не менее счастливым из-за того, что он не был бы браком по любви. Что, черт возьми, не так в браке, основанном на симпатии и уважении?

Я выйду замуж по любви или вообще не выйду.

Он поморщился, вспомнив эти слова Кейт.

Видимо, он заблуждался насчет содержания романов, которые ее интересовали. Она была не просто мечтательницей. И жизнь, полная приключений, — это далеко не все, чего она хотела. Она жаждала любви. Эта женщина была безнадежным романтиком, и именно безнадежным. Она вообразила, что влюблена в него, в конце концов.

Вы хороший человек.

Вот в кого она была влюблена — в хорошего человека! Очаровательного джентльмена, который смешил ее, дарил практичные подарки и предлагал приключения. Она даже не подозревала, что он делал все это для себя, не имела ни малейшего представления, что «очаровательный джентльмен» — не более чем один из многих образов, которые он создавал в течение своей жизни.

Она понятия не имела, что мужчины; которого она любила, не существовало.

Если бы она знала хотя бы о половине того, что Он натворил в своей жизни, она бы не захотела иметь с ним ничего общего. Он не был хорошим человеком. Он не был принцем из ее книг. Он…

Что-то маленькое и острое ударило его по голове. Он обернулся и увидел Лиззи, которая стояла не более чем в десяти шагах; глаза у нее покраснели, а лицо приняло мятежное выражение, на ней был передник с карманами, и она держала ракушку приличных размеров в руке.

Она бросила в него ракушкой?

— Лиззи? Почему, черт возьми, ты бросаешься ракушками?

— Вы причинили ей боль. Вы довели ее до слез.

Кейт плакала. И Лиззи тоже. О, проклятье!

— Дорогая…

— Не смейте называть меня так!

Она снова швырнула ракушку и попала ему в плечо. Лиззи тут же взяла в руку еще одну.

— Хорошо. Я не буду называть тебя так. — Хантер поднял руки, сдаваясь, и настороженно посмотрел на нее. — На твоем переднике много карманов. И что в них?

— Я заполнила их одним и тем же.

Он так и думал:

— Ясно. Лиззи, попытайся понять…

Он пригнулся, чтобы особенно острая половинка ракушки не выбила ему глаз, потом снова пригнулся.

— Мир! — Он уклонился от следующего снаряда и выпалил, когда Лиззи подняла руку, чтобы швырнуть еще один. — Титания, мир.

Она застыла на месте, широко раскрыв глаза. Медленно, очень медленно она опустила руку:

— Что вы сказали?

Он пробежал языком по сухим губам. Почему он нервничает? Он собирался признаться Лиззи когда-нибудь. Он знал, что ему придется это сделать, если расскажет обо всем Кейт. Он просто не хотел открыть ей это так скоро, и он не думал, что это произойдет таким образом.

— Вы назвали меня… — Лиззи открыла рот, закрыла его и наконец сказала: — Вы назвали меня Титанией, не так ли?

Он кивнул и помолчал, надеясь, что она его узнает. Сердце стучало у него в горле. Сможет ли она вспомнить?

— Титания. Меня так не называли с тех пор… — она уставил ась на него, сощурившись, — с тех пор, как я была совсем маленькой.

—Тебе было пять. Это было в Лондоне.

Ракушка, которую она держала, упала на землю с глухим стуком.

— Пак?

От побережья до Поллтон-Хауса было не более сотни ярдов, но Хантеру показалось, что все сто миль. Он был в буквальном смысле истощен. Он провел на ногах более суток. Он выполнил задание. Он сделал предложение женщине, на которой хотел жениться, и получил отказ. Он признался другой взрослой женщине, что в детстве она была для него самым близким человеком, каким может быть родная сестра, а потом обсуждал с ней эту весьма щепетильную тему более часа, следовательно, он за это время не продвинулся в завоевании руки Кейт ни на дюйм.

Судя по тому, как тащилось его тело и медленно соображали мозги, Хантер понял, что он и часа не протянет. Ему нужно было поспать — короткий сон, чтобы освежить мозги.

У него достаточно времени, сказал он себе, когда поднимался по ступенькам террасы. Кейт никуда не собиралась уезжать. Домашний прием еще не закончился. У него оставалось еще две недели, чтобы применить новую стратегию.

Он сможет заставить ее изменить свое мнение за две недели.

Она не собиралась менять свое мнение.

Хантер стоял рядом с Кейт на ступеньках, ведущих в Поллтон-Хаус, и наблюдал, как грузят чемоданы в экипаж Терстонов. Он проснулся, услышав шум, — суета и беготня по коридору. Он пошел узнать причину шума и обнаружил Кейт; она стояла под полуденным солнцем, глядя, как ее мать, Лиззи и лорд Брентворт дают указания лакеям, грузившим экипаж, который отвезет ее обратно в Хэлдон-холл.

Он не мог примириться с этой мыслью, в его сознании просто не укладывалось, что, Кейт уезжает. Он перевел взгляд с подъездной дорожки на ее профиль. Ни он, ни она не произнесли ни слова. Он не мог найти нужных слов. Он не мог ничего сделать и только смотрел, удивляясь внезапной острой боли в груди.

Боль усиливалась, вынуждая его сказать хоть что-нибудь:

— Не делай этого, Кейт.

— Так будет лучше, — отозвалась она тихим голосом, глядя прямо перед собой.

— Убегать никогда не лучше.

— Я не убегаю. Я еду домой. В Хэлдон. — Она теребила что-то на своем сером жакете. Он не мог видеть, что, так как она не поворачивалась к нему. — Тебя будут рады видеть там, если ты решишь, что это то, чего ты хочешь.

Ему нечего было сказать на это. Он не понимал, что означало это предложение, если оно вообще что-то означало. Поэтому он сменил тему и свою тактику.

— Гости будут сплетничать. Они предположат, что ты испугалась мисс Уиллори и…

— Пусть.

Мать Кейт окликнула ее, когда лорд Брентворт взял ее под руку, чтобы помочь ей сесть в экипаж вслед за Лиззи: