— Милли! Нет! — Крик Кристофера Арджента перекрыл шум в зале.

— Это не моя. — Милли покачнулась на нетвердых от страха ногах.

Ей надо сказать ему, но она похолодела, а язык перестал слушаться. Это пакеты под платьем. Они просто проколоты и все. Теплая, липкая жидкость была подкрашенным сиропом.

Но как? Она замерла. Сморщила в раздумье лоб. Джейн ее ножом не била.

Жжение усилилось.

Кристофер перемахнул через оркестровую яму на сцену.

Милли выкрикнула, споткнулась, и его руки подхватили ее. Те самые руки, которые она так хорошо помнила. Твердые и сильные. Он был теплым и надежным, как стена, когда она упала на него, чувствуя, что больше не в силах стоять. Он подхватил ее и бережно опустил на пол, во весь голос зовя врача.

Она никогда его таким не видела. Его холодные жестокие черты превратились в маску страха и боли.

— Ты ничего не боишься, — напомнила ему Милли, смаргивая свои видения.

— Нет, Милли, — задыхаясь, сказал он, — я боюсь потерять тебя.

Поток горячих слез хлынул из глаз Милли, когда она прикоснулась к нему холодной, бледной рукой.

— Но ты прогнал меня.

— Нет, — покачал он головой, прижав ее к себе в таком отчаянии, которого она в нем даже не подозревала. — Я думал, что смогу без тебя, но я был не прав. Милли, ты не можешь меня бросить. Я никогда тебя не отпущу.

Рука Милли упала и скользнула на пол, опустившись в лужу теплой, липкой жидкости. Она почувствовала, как та растекается под ней, устремляясь к его коленям. «Я не хочу умирать, — молилась она свету над головой. — Не хочу оставлять его».

«Какая трагедия», — подумала она, когда прожектора перестали согревать ее. Мужчина, которого она любила, теряет ее именно так. Стоя на коленях в луже ее крови.

Глава тридцать первая

Кристофер схватил оружейную стойку у стены в своем бальном зале. Поднял и швырнул через окно, разбив стекло на тысячи блеснувших в лунном свете осколков. Ужас, равного которого он никогда прежде не испытывал и не чаял испытать, сперва сделал его конечности ватными, однако мгновение спустя мускулы налились невиданной силой и яростью. Сердце билось так, что грозило выскочить из груди. Его душило бешенство, он чувствовал себя загнанным в ловушку и вышел из себя.

От бессилия.

Он посмотрел на свои руки, все еще красные и липкие от крови Милли — нет, нет, не только от ее крови. В основном от подделки. Сценического реквизита. Будь он в здравом уме, сразу понял бы. На его руках было достаточно крови, чтобы отличить настоящую.

Кристофер прижал ладонь к боку, и густая жидкость сочилась поверх пальцев, когда он пытался остановить поток. Он нес ее на руках и как сумасшедший твердил ее имя.

Врачи оттащили его от нее, а это чертово хирургическое отделение было переполнено ранеными. Он не понимал почему, прежде чем потерял самообладание.

Его охватила такая ярость, которой он в себе прежде даже не подозревал. Он крушил вещи и едва не калечил людей.

Затем вспомнил, что у них с Блэквеллом есть знакомый хирург, один из лучших, но азартный игрок. Дориан обещал простить ему долги, если доктор спасет жизнь Милли, поэтому они доставили ее сюда, в дом Кристофера.

Это было час назад, и хирург никого в комнату не пустил. Твердил, что чем больше людей присутствуют во время работы, тем выше уровень смертельных инфекций.

Тем не менее потребовалось семь человек, чтобы оторвать Кристофера от нее.

И он принялся уничтожать все на своем пути. Его охватила ярость бессилия. Пошатываясь, подошел к разломанному стенду, пнул его, так что одна из металлических ножек врезалась в стену, и с наслаждением наблюдал, как раскололась деревянная обшивка.

— Арджент, — произнес проскользнувший в комнату Дориан.

С размаху налегши на ножку как на рычаг, но не в силах выдернуть ее из стены, Кристофер пинком расшвыривал сломанные стеновые панели, разламывая их сапогом и пробивая огромную дыру.

— Кристофер, — уже резче проговорил Дориан, с обычной сдержанностью глядя на разрушения. — Доктор закончил и готов доложить.

Кристофер посмотрел на Дориана и понял, что дело плохо. Он покачал головой и протестующе поднял руку, отводя любые слова, способные его убить.

— Только не так, Блэквелл. Я не могу потерять ее так. Этого я не переживу.

— Знаю. — Дориан опустил руку на плечо Кристофера. Впервые в жизни Черное Сердце из Бен-Мора дотронулся до него. — Для нас, убивавших столько людей, спасение жизни кажется еще эфемернее.

— Не знаю, что делать. — Шея Арджента словно не в силах больше была держать понурившуюся голову.

— Тут пришел кто-то еще, — бесстрастно произнес Блэквелл. — Кто-то, кому ты нужен.

Якоб.

Мальчик, который вполне мог потерять мать. Эта мысль заставила Кристофера сорваться с места, и он полетел к французским дверям.

Он нашел Якоба в огромном, пустом парадном вестибюле, маленького и чистенького, в длинной ночной рубашке и пальто. Мальчик вырвался от дородной миссис Бримтри и кинулся к Кристоферу.

Замерев в напряженном ожидании детской истерики, Кристофер твердил себе, что перед мальчиком должен крепиться.

Однако юный Якоб потряс его, остановившись как вкопанный перед его сапогами и уставившись, моргая, на него этими гигантскими глазами, как в первый вечер сразу после нападения Доршоу. И, как всегда, полностью его обезоружил.

— Все будет хорошо, — сказал мальчик.

Кристофер с трудом сглотнул.

— Откуда ты знаешь? — хрипло спросил он.

— Потому что здесь вы. — Благоговение в глазах ребенка разбило его сердце. — Когда вы рядом, все всегда кончается хорошо.

Доктор Раймонд Комсток был мужчиной среднего возраста с впечатляющей брылой, несмотря на худобу. Он спустился по лестнице со строго-сдержанным выражением.

Только после того как Якоб дотронулся до его руки, Кристофер понял, что та все еще обагрена кровью. Или, точнее, ее подделкой.

А он прижал мальчика к себе.

— Пуля прошла навылет, — сообщил собравшимся Комсток. — И насколько я могу судить, нанесла ничтожный урон. Тело плохо отреагировало на шок, но инфекции или лихорадки пока нет, и, по-моему, мисс Ли Кер находится вне опасности.

Прилив восторга и облегчения заставил Кристофера опуститься на колени. В этот миг он молился. Благодарил Бога, в которого никогда не верил.

— Видите? — сказал Якоб, обнимая Кристофера за шею своими ручонками. — С ней все будет хорошо, пока вы с нами.

Однако через пару часов началась лихорадка. Кристофер и Якоб в беспомощном ужасе смотрели, как Милли сотрясали судороги, зубы стучали, а кожа горела огнем.

Им овладело неописуемое отчаяние.


— Я только что уложила Якоба, — тихо сказала Фара Кристоферу, склонившись над постелью в приготовленной Уэлтоном несколько дней назад спальне. Милли она тогда показалась похожей на лес. — Он все еще верит, что она в любой момент проснется. Он очень в тебя верит.

Если бы Якоб знал, что Кристофер предан не Господу. Скорее дьяволу.

— Ты должен поспать и чего-нибудь поесть. Я посижу здесь и, если что-то изменится, приду. — Она держала миску супа.

— Я спал, — солгал Кристофер, подавшись вперед в этом единственном во всем доме кресле, с которого он не вставал уже почти два дня. Он не отрывал глаз от Милли. Не мог отвести взгляд. Сидя рядом с ней, наблюдал, как поднималась и опускалась ее грудь, и знал, что она от него не ушла. Он закроет глаза, когда откроет она. Не раньше. — И я не голоден.

Фара вышла, передав суп Уэлтону, молча маячившему возле умывальника.

— Что сказал доктор утром? — Она отвела прядь темных волос с бледного лба Милли.

— Лихорадка прошла.

— Отличная новость. — Чем больше жена Блэквелла старалась его ободрить, тем Кристоферу становилось хуже. — Скоро она придет в себя. — Ее лицо просияло. — Я тоже принесла вам добрые вести. Старший инспектор Морли закрыл дело об убийстве леди Терстон. Вам не придется об этом беспокоиться. Кроме того, полиция спасла этих мальчиков. Они, конечно, были голодны и побиты, но живы. Мы пристроим их, надеюсь, всех вместе, потому что они братья.

Кристофер кивнул только потому, что так полагалось. Хотелось бы ему, чтобы это его заботило. Милли подобное взволновало бы. Его, может, тоже, но не сейчас. Только когда она очнется. Если… она…

— Доктор сказал, что если она придет в себя, то, скорее всего, сегодня, — громко напомнил он себе.

— Конечно. — Легонько потрепав его по плечу, Фара подобрала юбки и поплыла к двери. — Если понадобится, мы с Дорианом будем внизу.

Он кивнул, голова была тяжелой, а шея не гнулась.

Милли тяжело задышала во сне, грудь вздымалась, а пальцы задергались.

— Милли? — вскочил Кристофер, внимательно посмотрел на нее, но не обнаружил никаких перемен.

Она лежала на гигантской постели, распластавшись на спине и вытянув вдоль тела руки, укрытая горой одеял, отчего выглядела маленькой и беспомощной. На бежевых простынях ее белая кожа казалась еще бледней.

Пока она спала, он прожил целую жизнь эмоций.

Целая вечность часов прошла в сумеречном оцепенении. Пока Милли пребывала на границе между жизнью и смертью, Кристофер тоже обретался в этой неопределенности вместе с нею.

Но страдал от любви. От тоски. От глубочайшей жалости. От страха, не переходившего в отупение, но сидевшего где-то прямо под самой кожей.

Что, если она уже никогда больше не улыбнется? Что, если эти темные глаза никогда не заискрятся тем лукавством и тем светом, который Якоб так старался уловить в своем живописном портрете? Что, если последним его воспоминанием о действительно живой Милли останется миг, когда она сказала, что будет любить его, а он оставил ее в луже слез на холодных простынях?