Кристофер чуть не вздрогнул, когда барабанную перепонку резанул визгливый женский вскрик. Никогда не понимал, зачем люди так истово предаются развлечениям, прикидываясь веселыми. Словно бы веря, что, смеясь достаточно громко, обретут счастье там, где его нет. Как будто потоками шампанского и смеха им удастся заглушить звук своего пустого существования, и их бесполезная жизнь перестанет казаться такой бессмысленной.

«Какие дураки».

В такие моменты Кристофер начинал особенно ценить свой необычный рост, с высоты которого мог смотреть поверх голов толпы и выискивать в этом стаде свою добычу. А найти здесь ее труда не составит. Волосы Милли Ли Кер были необыкновенного оттенка эбенового дерева. А глаза ее, хотя и почти черные, светились такой жизнью, что напоминали ему ограненное вулканическое стекло — обсидиан.

Эти глаза. Он наблюдал, как жизнь уходила из них, когда Отелло душил ее своими громадными черными ручищами. Сидя над ними в одиночестве на верхотуре своей ложи, Арджент, затаив дыхание, следил, как тускнел и угасал этот свет, пленяя весь Лондон, разразившийся бурными, громовыми аплодисментами.

И он подавался ей навстречу, вцепляясь в парапет ложи. Желая, чтобы она очнулась, он и вправду задавался вопросом: не стал ли только что свидетелем приведения другим прямо на глазах сотен зрителей в исполнение ее смертного приговора, того, исполнителем которого должен был стать он.

В жизни Арджент видел это так часто, что уже сбился со счета, а она такой поразительной точностью передала глухую ко всему безжизненность, что у него перехватило дыхание, пока занавес не взвился на последний поклон. И она вышла, и ее улыбка была ярче и лучезарнее хрустальной люстры Ковент-Гарден.

И он буквально повалился на спинку кресла.

А она повернулась к нему, сложила руки и с такой грацией поклонилась, и слезы заблестели в ее глазах. Живых. Не просто живых. Полных жизни. Лучащихся ею. Прижав руку к губам, она послала зрителям воздушный поцелуй. И он снова мог поклясться, что обернулась и посылала его она только ему одному.

Она была счастлива. Он достаточно изучил людей, чтобы верно читать эмоции. А когда она помахала ложам, его ложе, и улыбнулась ему своей сияющей, лучезарной улыбкой, он захотел ее отблагодарить.

И это не давало ему покоя. Тревожащая, вызывающая озноб и несвойственная ему слабость. Его кулаки сжимались и разжимались. Челюсти сводило. Сердце бешено колотилось в унисон с участившимся дыханием. Грудь сдавило.

Сначала он посчитал это апоплексическим ударом. Теперь же он был убежден, что это совсем другое.

Он… начал чувствовать. И симптомы не исчезали, а с каждым днем усиливались.

Впервые за более чем двадцать лет он пал жертвой эмоциональной реакции. Отчего, как ему казалось, избавился навсегда.

Да и сейчас он искал ее в толпе со странным чувством… которое мог назвать только предвкушением. И не насилия, а всего лишь еще одного взгляда в ее темные и колдовские глаза.

Криво усмехнувшись и покачав головой, он отошел к дальней стене и принялся тихо ждать, надеясь, что странное чувство развеется. Она ни в коем случае не должна на него влиять. Что она за существо? По словам Дэшфорта, Милли Ли Кер — обманщица и шантажистка. Привлекательная, самовлюбленная особа танцует в обнимку со смертью. Квартира на Боу-стрит помечена крестиком. Больше ему ничего знать не требовалось.

Не так ли?

Так… но почему он вертелся тут в толпе обывателей, как змей в банке с мышами?

Ну да. Разведка. Хорошо бы ему об этом не забывать.

По толпе пронесся гул радости и удивления, и у входа раздались аплодисменты.

Арджента тотчас поразило, что фарфоровой белизной кожи Милли Ли Кер могла поспорить с трупом. А ее малиновое в белую полоску платье настолько подчеркивало ее бледность, что она напоминала графиню Батори, прославившуюся купанием в крови девственниц ради сохранения молодости кожи.

Ее улыбка была блестящей во всех смыслах слова, и Арджент невольно прижал руку к груди. Уже во второй раз. Он вновь почувствовал едва ощутимый толчок в грудной клетке. Такой же, как тогда, когда она улыбнулась ему со сцены. Чувственный трепет. Пробежавший под кожей ток теплого и приятного возбуждения.

И если сегодня она предстала графиней Батори, то он был Владом Цепешем, ожившим удивительным образом покойником, смертоносным олицетворением ненасытного кровопийцы. Но только вампира, жаждущего крови не ради загробного продления физической жизни, а для элементарного выживания.

Поскольку проливая кровь, он зарабатывал на жизнь.

Сияющая Милли Ли Кер отпустила свой щегольской эскорт, чтобы раскланяться перед восторженной публикой с верхней площадки лестницы, и, спускаясь, алыми губами послать множество воздушных поцелуев.

Она была ярчайшей из всех блиставших в «Сапфировом зале» драгоценностей. Кристоферу вспомнилось избитое клише, которое мужчины привычно повторяют своим спутницам — «женщина осветила комнату». Раньше эта фраза показалась бы ему просто формальным комплиментом.

Но сейчас… еще недавно неживой, душный от смрада распутной толпы зал внезапно словно бы осветился сиянием, исходящим от ее полупрозрачной кожи.

И было бы просто позором лишать мир такой красавицы. Такого таланта. И даже если ее улыбка — всего лишь иллюзия, а доброта — простое притворство, тем не менее без нее чаша мировых весов еще ниже опустится в мещанское болото оскудения человечества.

Однако его это не остановит. И если он исполнит свой долг, она не доживет до рассвета. Ему подумалось, что мог бы осуществить это прямо здесь. Завлечь ее в укромный уголок и сомкнуть руки на ее прекрасной шее, а потом, завернув в портьеру, уложить обмякшее тело на диван и исчезнуть до того, как поднимут тревогу.

Ему надо ее очаровать. Увлечь за собой в свое царство, во тьму. Все время находящаяся в центре внимания, там она станет уязвимой. Сделается беззащитной.

Он соврал бы себе, не признав, что мысль оказаться наедине с Милли Ли Кер в темноте возбуждала в нем желание, отличное от убийства.

Опасное желание. Опасное для него.

Хотя Милли постоянно окружали люди, она его тотчас нашла. И кивнула ему так резко, будто подслушала его мысли, звучавшие громче шума толпы.

Однако Арджент понял, что о его намерениях она ничего не подозревала, поскольку, едва она его заметила, ее глаза наполнились светом теплой полуночной неги.

Вырвавшись из толпы поклонников, Милли вновь, едва заиграл оркестр, закружилась в ее водовороте. И остановилась лишь тогда, когда встала перед Арджентом лицом к лицу, не обращая или не желая обращать внимание на то, что все взгляды устремлены на них двоих.

— Я вас нашла, — проговорила она, смущенно улыбаясь.

Арджент понятия не имел, о чем она вела речь. Возможно, она знала, зачем он здесь. Быть может, кто-то ее предупредил о заключенном на нее контракте. Быть может, она была такой же отважной и бесчувственной, как и он. Свободной от оков сентиментальности.

Однако это ничего не меняло.

— Это я, мисс Ли Кер, нашел вас.

«И это я вас погублю».


Милли не могла поверить своей удаче. Здесь тот единственный зритель, для которого она играла в вечер премьеры. Ей еще никогда не доводилось испытать счастье встретиться хотя бы с одним из них. И находиться в обществе именно этого мужчины было неожиданным удовольствием. Возможно, он каким-то образом ощутил ту странную связь, которую она почувствовала со сцены?

Что могло бы быть романтичнее?

— Я думала, это частная вечеринка, мистер… — и она выжидательно посмотрела на него, протягивая руку для знакомства.

— Мистер Драмл, — ответил он, склонившись над ее рукой, но не поцеловав ее. — Бентли Драмл.

Милли не смогла сдержать смеха.

— Вас рассмешило мое имя?

Ее рассмешило в нем все.

— Ничего подобного, — принялась оправдываться она. — Просто вы не похожи на Бентли.

— И какое же имя, по-вашему, мне подходит?

Милли посмотрела на него с интересом, однако ответить на его вопрос почему-то не смогла. Ни одно истинно английское имя ему не подходило. Он не напоминал тех стройных, элегантных, модных прожигателей жизни, с которыми она привыкла знакомиться на подобных вечеринках. Густыми волосами самого необычного темно-рыжего цвета, поразительными голубыми глазами, мощным и ширококостным сложением он скорее напоминал кельтского воина, готового с клеймором[3] в руке встретить на поле боя саксонских завоевателей. И хотя сейчас черты его привлекательного лица смягчала учтивость, от него исходило чувство опасности. Нечто… однако, что именно, она уловить не могла. Не насилие и не гнев. Не невыдержанность или неадекватность.

С легкой улыбкой она внимательно посмотрела ему в глаза. Они были ледяные, и не только из-за цвета. От них исходил холод ледника. Очарование и доброжелательность согревали легкий изгиб его твердо очерченного рта, но при взгляде в эти глаза возникало ощущение бесконечной Арктики. Мрачной и пустой.

Внезапно она почувствовала, что озадачена и даже немного сбита с толку.

— Боюсь, мне так ничего и не пришло на ум, — призналась она, удивляясь тому, как у нее перехватило дыхание, когда он отпустил ее руку.

Казалось, он довлеет над ней, умышленно привнося угрозу в безобидную ситуацию. Может, он волк в овечьей шкуре? И хотя он был светлокожим и светлоглазым, от него исходили токи тьмы. Словно он влачил за собой мрачные тени на случай, если ему понадобится их защита.

Тем не менее Милли была практически уверена, что можно было по пальцам одной руки пересчитать тех, кому не требовалась защита от него. И хотя по ее телу разливалось тепло, по коже пробегал озноб, который она всячески старалась не замечать.

— И как, вы говорили, вы оказались здесь? — спросила она.