— Вам не следует так раскрывать ротик, — предупредил он. — Мне хочется вставить в него часть себя. — Его ладони скользнули к ее груди, холодные подушечки пальцев гладили кожу декольте, вызывая дрожь, пробегавшую по всему ее телу. — Пальцы, язык, член, все равно. Просто я знаю, как в вас тепло и влажно.

Она резко закрыла рот и недвижно стояла под его прикосновениями. Ее груди набухли и вылезли из низкого корсета платья. Зеркало отражало ее скованность, широко раскрытые глаза и дрожание изящных ноздрей.

Он думал, что хотел только этот рот, эти полные, мягкие губы. Но он ошибался.

Он хотел ее всю с таким парализующим мышцы желанием, что не мог решить, с чего начать. Как истинный охотник, он чувствовал свою силу и власть. Отступи она или побеги, он погнался бы за ней. Набросился и впился в шею, заставляя уступить его похоти.

Но она стояла. Все еще задыхаясь. Ожидая. Дрожа.

— Вы будете мне сопротивляться? — спросил он и затаил дыхание, пока она не ответила.

— Нет.

Боже, но ее черты совершенны, кожа так безупречна, так соблазнительно прекрасна. Восхитительный овал лица, высокие и гордые скулы. Смотреть на нее было упоением…

Он помнил, как сидел в тени ложи и не мог глаз оторвать от ее пылающей и сверкающей в свете огней рампы белой плоти. Он грезил, нет, бредил тем, как кончиками пальцев ласкает эту нежную кожу. И вот свершилось.

Он не мог в это поверить.

Его руки показались ему большими и неуклюжими, когда провел ими от ее груди по тонкой плоти ключиц и погладил изгиб изящной шеи.

— Только, пожалуйста, — проговорила, задыхаясь, она. — Не делайте мне больно.

— Не буду, — пробормотал он обещание, данное относительно нее самому себе. Его рука ласкала атлас ее щеки, и пальцы потянули за нее, пока ее подбородок не встал вровень с ее плечом. Его дыхание щекотало завитки волос у изящной раковины ее уха. — Но и при этом я не буду добр.

Он взял ее рот в свой и погрузил язык во влажность жалкого подобия того, что его тело жаждало в ней обрести. Но сначала он должен ее распробовать. Будь у него одна ночь, один раз, он не оторвал бы от нее губ. Вкушал бы соль ее кожи, сироп ее губ, сладость ее языка. Он не просто хотел поцеловать ее, он хотел пожрать ее. Попробовать всю ее белизну и нежность. Розовость и сочность.

Пока она не сказала ему нет. Пока он ни разу не залезал на нее. Потому что не мог. Не мог развести ей ноги в стороны и навалиться между ними всем весом своего тела. Он не делал этого. Этого он не делал никогда.

Маленькие, робкие пальчики легли на его руку у нее на щеке, и она повернулась к нему. Ее податливый рот открылся ему, и мягкими неуверенными толчками она начала отвечать на его поцелуи. Каждое ее движение зажигало огоньки блаженства у него в паху.

Ее запах наполнил его ноздри и пленил его. Мыло, пот и нечто, напоминавшее поздние летние ягоды. В ней его манило все, и судорога мышц живота исторгла из его горла звук настолько отчаянный, какой бывает только мольба.

Тут он почувствовал, что она перестала бояться.

И обезумел.

Внезапно у его похоти явились зубы, и она впилась в него с жадностью стаи голодных волков. Рванула по венам с жестокостью дикого зверя, и он погрузил ладонь в ее волосы, схватил их и, потянув к себе, выставил ее горло свету камина.

Изданный ею звук поразил его, потому что он прежде никогда его не слышал. Ответный голод. Свистящий шепот подчинения.

Черт! Он намеревался разорвать ее платье в клочья. Сжать в ладонях белые груди, память о которых, с тех пор как увидел их в бане, истерзала его. Он хотел видеть, трогать и попробовать на вкус ее всю. Набраться ощущений настолько, чтобы воспоминаний о них хватило на целую жизнь.

Но единственным стоном она расстроила все его намерения. Утратив все человеческое, он весь обратился в воспаленное, страстное желание.

Его пальцы все еще блуждали в ее волосах, когда они наткнулись на кровать. Он нагнул ее и стал одну за другой задирать к талии тяжелые юбки.

— Что вы делаете? — задохнулась она, и в голосе вновь послышалась неуверенность. Было уже слишком поздно, он слишком далеко зашел. Кровь, мощно отдававшая в его чресла приятной ломотой, превратилась в острую боль.

— Трахаю вас, — прошипел он. Его рука, наконец, нащупала ее исподнее, павшее безвинной жертвой его безумия.

— Почему… так?

Она приподнялась на локтях, чтобы оглянуться на него, и он, схватив ее за волосы, прижал щекой к покрывалу.

— Я это делаю только так.

Он вынул из брюк член, и даже нажатие руки грозило оглоушить. Такого никогда не было. Ни разу. Сохрани он ясную голову и будь у него время подумать, он устрашился бы власти, которую она над ним получила. Размывая его контроль над ней до тех пор, пока от него ничего не осталось.

— Не оглядывайтесь на меня! — приказал он. Он не мог посмотреть ей прямо в глаза. Она бы слишком многое поняла, и рано или поздно это сгубило бы его.

Она глубоко вздохнула и, закрыла глаза, точно собираясь с духом.

— Я не хочу.

Он посмотрел вниз и едва не кончил. Ее белые, восхитительные ягодицы и длинные, стройные ноги в черных чулках.

Боже Всемогущий. Ему не продержаться так долго, чтобы войти в нее.

Он закрыл глаза и погрузил пальцы в ее мягкие лобковые волосы, с облегчением нащупав влагу. Она была готова.

Когда его пульсирующий наконечник уперся в ее устье, у нее перехватило дыхание, но она не отстранялась и не сопротивлялась. Напротив, вильнув бедрами, подалась назад, ему навстречу. Оросив собой уже истекающий влагой кончик.

Он навалился бедрами и со стоном блаженства и сладкой муки ворвался в нее.

Едва он вошел в ее тело, как его сознание в клочья разнесло ощущение двух неведомых дотоле явлений.

Вроде лопания или разрыва.

Он почувствовал сопротивление. Даже толкнувши раз и еще раз.

При углублении в нее ее плоть сдавливала его как кулак. Узко. Слишком. Черт. Узко. Ее тело дернулось и впилось в него, вызвав разрядку. Даже в темноте за сомкнутыми веками извержение члена взорвалось толчками чистого экстаза. Плотно сжав зубы, он вынул его, оросив семенем ее белоснежные бедра.

Ему хотелось, чтобы это наслаждение никогда не прекращалось. Чтобы никогда бы не прекращал он. Жар вспыхнул в его члене и разлился по телу долгими, влажными пульсирующими волнами. Изведав все глубины боли, он даже не подозревал, что и удовольствия могут быть так же мучительны.

Но потом он увидел ее сузившиеся от боли глаза. Заметил, как дрожал ее подбородок, пока она не прикусила нижнюю губу.

И его удовольствие убило ужасным знанием. Сегодня Милли Лекур сказала ему правду. А долгие годы она лгала.

Сказав, что никогда не была с лордом Терстоном и лордом Бенчли, она была честна.

Но ее ложь была куда чудовищнее правды.

Ибо опустив взгляд и увидев кровь, Арджент сразу понял, что Якоб — не сын Милли Лекур.

Всего пару минут назад Милли была девственницей.

Глава восемнадцатая

«Ну…» — подумала Милли, почувствовав, как влажная ткань грубо впилась в ее голые бедра, пока она не расправила юбки. В общем, было… не слишком плохо. Небольшой укол — и все. Может, чуть саднило, однако снимать поддельные усы и бородку, когда она случайно взяла слишком много клея, было куда больнее. Тогда у нее брызнули слезы, а кожа горела целый день. По подобной шкале это вообще не боль.

По крайней мере, болезненная часть миновала достаточно быстро. Странно, но у Милли создалось впечатление, что сам акт как таковой продолжался совсем недолго. И у нее даже возникло неприятное чувство неудовлетворенности.

Боли между ног, влажность, трепет, сладкая мука, порожденные поцелуями Арджента, не утихли до сих пор. Его ненасытность, его вожделение, даже его грязные речи вызвали в ней ответное желание, которого она никак не ожидала.

Из перешептываний актрис и фривольных сцен театральных постановок она усвоила, что сношение венчает своего рода… кульминация. Вся эта ритмичная возня с весьма громогласной сумятицей в конце. И еще она слышала о некой гордости за быстрое доведение мужчины до финала, поскольку это говорило об искусстве любовницы.

Милли могла гордиться. Свою часть сделки она выполнила, скрепив договор своим телом. На самом деле, ничего такого. И сейчас даже странно, чего она раньше так переживала. Зевая, она еще полежала ничком на пушистом покрывале, спрашивая себя, где там ее молчаливый убийца.

— Не возражаете… если я сяду?

Он не ответил. Ушел? Этот мужчина двигался бесшумно, как привидение, и мог спокойно слинять, не сказав ни слова.

Лучше бы он так и поступил.

Выпрямившись, Милли повернулась, чтобы взгромоздиться на край кровати, и в упор встретилась с искристым синим пламенем гнева, горящего в глазах Арджента.

Он возвышался над ней огромный, как титан, и не менее опасный, сжимая и разжимая кулаки.

«Черт. Он все понял».

— Я могу вас убить, — прошипел он сквозь сжатые зубы.

Милли моргнула, очаровательно ему улыбнулась, делая все возможное, чтобы сгладить потенциально взрывоопасную ситуацию.

— Мужчина вашей профессии не должен так шутить.

Он сделал шаг вперед, его ноги соприкоснулись со складками ее юбок, однако ее он не тронул, пока не тронул.

— Думаете, я шучу?

— Не понимаю, зачем вы так…

— Этот мальчик — не ваш сын, — прорычал он. — Вы мне лгали!

Милли сузила глаза, мигом позабыв об очаровательности.

— Якоб — мой сын.

— Вы что, считали меня полным идиотом, думали, я не пойму, что вы девственница? Полагали, что я не замечу крови?

— Я думала, вам плевать.