— Это называется актерской игрой. Я просто была вежлива. И вы искренне полагаете, что во время этого разговора я наслаждалась?

— Я ничего не знаю о том, чем вы наслаждаетесь.

— Ясно.

Резкость тона Милли удивила даже ее саму. Мудро ли было говорить так с профессиональным убийцей? Вряд ли. Впрочем, сдержанность никогда не числилась среди ее сильных сторон.

К сожалению.

Она привыкла говорить не думая, а сейчас, возможно, было самое время начать.

Они долго молчали, слушая цоканье конских копыт по мостовой или невинное похрапывание Якоба.

— Моя мать была проституткой.

Он произнес эти слова так тихо, что Милли показалось, что ей послышалось.

— Что?

Он подался вперед, и его лицо вышло из полосы света.

— Ее звали Кристина, и она была шлюхой.

Милли моргнула, у нее перехватило дыхание, когда он приблизился к ней в темноте.

— Зачем вы мне это говорите? — прошептала она.

Он отодвинулся.

— Не знаю. Я никогда никому не рассказывал. Может, я говорю это, чтобы вы поняли, что я не хотел вас обидеть. Я не разделяю презрительного отношения общества к проституткам. Из-за похотливой мужской натуры или из-за подлинной красоты прекрасного пола, женское тело — ходкий товар, обмениваемый мужчинами на земли, титулы и даже царства. Так почему, когда женщина продает свое тело за еду или ради того, чтобы выжить, или даже ради удовольствия, это называют грехом? Или преступлением? А брак не стал ли узаконенной проституцией, покупкой и продажей женской плоти для рождения наследников и тому подобного?

Милли поняла, что Кристофер Арджент никогда не перестанет ее удивлять. Она даже не попыталась ответить на этот вопрос. Отчасти потому, что многое он подметил верно, а отчасти потому, что о многом забыл. Как насчет любви? Как насчет двух душ и, да, тел, преданных друг другу на всю жизнь? Защиты совместного имущества и обещания мужчины жить с одной женщиной и заботиться об общих детях?

Однако, положа руку на сердце, сколько ей известно браков, основанных скорей на ее, а не на его представлении?

Карета плавно остановилась, избавив ее от необходимости отвечать.

Но затем возник новый страх. Они приехали… куда-то. Туда, где он планировал их спрятать, пока не сможет гарантировать их безопасность.

Пока она не выполнит свою часть сделки. Прежде чем они отправились в путь, она должна была знать, что произойдет потом.

— Вы убили мистера Дэшфорта? — повторила она.

Он сжал челюсти, прежде чем ответить.

— Да.

— Зачем?

Она надеялась, что он скажет «нет», молилась об ответе, который ей необходим, ответе, который мог бы успокоить совесть. Унять нарастающую панику.

Арджент наклонился вперед, его глаза вышли из полосы света, а его громадное тело вторглось в ее пространство, крадя ее воздух, пока она не почувствовала его теплое дыхание на своей похолодевшей коже.

— Потому что он угрожал вашей жизни, нанял Доршоу убить вас и забрать вашего ребенка. И сказал мне, что не отступится.

Его рука поднялась, Милли вздрогнула, и та снова скрылась в тени.

— Я убью каждого, кто намерен причинить вред вам и вашему сыну. — Его голос был тяжел, как камень. — Вы сможете с этим жить?

Милли задумчиво вздохнула. Ее сын спал у нее на руках, надеясь, что она, мать, его защитит. Для него она была всем в этом мире, и ей пришлось признать, что у нее не было ни навыков, ни требуемой жестокости, чтобы обезопасить его в этом кошмаре.

— Я… я смогу.

Милли сразу пожалела о своих словах, но знала, что она никогда не сможет от них отказаться.

Знала, что сказала то, что думала.

Она вздрогнула, когда он открыл дверь и спрыгнул на землю. Повернувшись, поднял руки и жестом приказал ей передать Якоба.

Милли заколебалась, словно собиралась положить кролика в пасть волка. Но снявши голову, по волосам не плачут. Он обещал не причинить им зла, и уже доказал это своим отношением к Якобу.

Она подняла сына и протянула его Ардженту, который наклонился и взял мальчика, одной рукой подхватив под колени, а другой обняв сзади за шею. Якоб дернулся и громко фыркнул, но улегся на мощных руках Арджента и, повернув голову, уткнулся в его костюм и тотчас обслюнявил лацкан.

Если Арджент и заметил, то не обратил внимания.

Кучер опустил для нее ступени, и она поблагодарила его, когда он поддержал ее, пока она не встала на твердую землю.

Милли расправила юбки, подняла голову и замерла.

Колонны цвета густых сливок своей округлостью контрастировали с четкими углами рустовок белого камня. Аккуратные живые изгороди приветливо обрамляли внушительные железные ворота. Милли протянула руку и оперлась на один из этих камней.

— Ты… живешь в Белгрейвии?

Он кивнул, пока кучер отпирал ворота и открыл их достаточно широко, чтобы они вошли.

— Блэквелл считал, что лучше всего нам, будучи в Лондоне, находиться каждому на своем конце парка[9]. Он в Мейфэре, а я здесь, в Белгрейвии, как бы контролируя ситуацию.

— И этот… дом ваш?

Поторапливаемая им, она миновала ворота и на неверных ногах подошла к арочной входной двери. Называть это домом казалось кощунственным. Скорее греческим храмом.

Он шел своим обычным широким шагом.

— Полагаю, большинство из нас, живущих здесь, в Белгрейвии, арендаторы лорда Гросвенора, маркиза Вестминстерского, — раздумчиво произнес он.

Дверь легко распахнулась на хорошо смазанных петлях, и солдатским шагом навстречу вышел высокий дворецкий в белых перчатках.

— Добро пожаловать домой, господин Арджент!

Его голос, казалось, шел в основном через его поразительно большой нос.

Арджент кивнул и взошел к двери на несколько мраморных ступеней.

— Уэлтон!

Дворецкий не отошел, давая хозяину пройти.

— Обычно, мастер Арджент, первым пройти в дом приглашают гостя. В особенности если этот гость — леди.

И птичьим взглядом темных глаз-бусинок многозначительно глянул туда, где у подножия лестницы, запыхавшись, стояла Милли.

— О! — Арджент отступил в сторону и подождал.

Подняв юбки, Милли поспешила вверх по лестнице, остановившись у порога, прежде чем по кивку дворецкого его пересечь.

Она не знала, что ожидала найти в величественном особняке, но, безусловно, не это. В грандиозном мраморном вестибюле, помимо непристойно дорогой ирландской хрустальной люстры и прекрасных синих французских обоев не было… ничего.

За исключением выцветших прямоугольников и овалов на стенах, пятнистого остова картин предыдущего арендатора, признаков жизни Милли не обнаружила.

Звук ее шагов звонким пугающим эхом отражался от голых стен и полов. Куда их он привел? Она бросила на Арджента тревожно-вопросительный взгляд, а он смотрел на это место так, будто никогда здесь не был.

— Уэлтон… Я об этом не подумал, но мне нужно, чтобы вы нашли спальню для мальчика. Не думаю, что у нас есть…

— Уже готово, сэр. Когда вы упомянули, что у вас могут быть гости, я приказал приготовить комнату для маленького господина на втором этаже с видом на парк. Если угодно, следуйте за мной.

Крепко сжав руки за спиной, Уэлтон двинулся по левой стороне большой распашной лестницы, а за ним молча последовал Арджент. Он нес ее спящего сына так, словно тот был не тяжелей запоздалого озарения и драгоценнее золота.

Идя за ними по тускло освещенному дому, она не могла не заметить, как напряглись под пальто мышцы Арджента, амортизируя шаги ради удобства мальчика, чтобы удерживать его как можно покойнее.

Жест казался таким легким, таким простым, однако настолько необычным и для него нехарактерным, что Милли не смогла сдержать вздох.

Кристофер Арджент поистине загадка. Пустой дом, пустые глаза, пустое сердце… или ей так казалось?

А что, если она ошибалась? Что, если его сердце не такое пустое, как она думала?

Причудливые лампы освещали коридоры его дома, в отсутствии предметов искусства казавшиеся шире, и лишь по бокам теснилось множество массивных темных деревянных дверей.

Уэлтон остановился у одной из них слева и открыл ее, жестом руки приглашая их войти. И сразу стало ясно — он знал, что гостем будет мальчик. Выдержанная в оттенках зеленого, комната являла разительный контраст по сравнению с остальным домом. Игрушки, модели, книги и различного рода предметы мебели окружали небольшую кровать, словно осаждающая армия.

— Это очень мило с вашей стороны, мистер Уэлтон, но я не думаю, что мы останемся надолго, поэтому не стоило так беспокоиться, — обратилась Милли к пожилому дворецкому.

Уэлтон фыркнул и скосил глаза на свой большой нос.

— Ни в коем случае, мадам, это моя работа заботиться о нуждах гостей моего хозяина.

Хотя выражение его лица не было ни мягким, ни дружелюбным, Милли могла поклясться, что он ей подмигнул.

— Что ж, спасибо большое.

Едва поспевая за Арджентом к кровати, она опасалась, что тот обо что-то споткнется, но ее беспокойство оказалось напрасным. Она наклонилась, чтобы вытащить одеяла и подняла глаза, наблюдая, когда он заботливо уложил Якоба под стеганое одеяло.

Когда она села, кровать оказалась шикарнее, чем она ожидала, и она принялась развязывать шнурки на ботинках сына. Арджент стоял и смотрел, и под его неотрывным взглядом ее обычно проворные пальцы сделались неуклюжими и медлительными.

— Зачем снимать обувь? — спросил он.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Ему будет удобнее, и мне не хочется, чтобы его туфли испачкали простыни.

Он кивнул и подождал, пока оба ботинка не встанут у кровати.

Поднявшись, она начала снимать с Якоба пиджак.

— Зачем ему удобство, если он уже спит?