— Дэвид, ты просто смешон, — взяла мужа за руку Кэтрин Фенвик. — Разве ты не видишь, что своими глупыми вопросами волнуешь ребенка?

— Кажется, мальчик застенчив, — отважилась вступить в разговор леди Бенчли. — Может, мы смущаем его своим интересом? — ласково улыбнулась она Якобу.

— Да, — прошипел лорд Бенчли, вырвал руку и так схватил жену за локоть, что у нее появился синяк. Она побледнела и прикусила губу, ее большие глаза наполнялись болью и слезами. — Зачем расстраивать ребенка своим интересом, когда сегодня в центре нашего внимания должна быть мисс Ли Кер?

Арджент выступил вперед, сняв резкий ответ с губ Милли.

— В этот вечер мисс Ли Кер обещала свое внимание мне.

Хотя его тон был светским, глаза могли заморозить пламя свечей и не оставляли сомнений в непристойности подтекста.

Ведь они понимали, что он — предъявляющий свои права любовник. У большинства актрис были законные супруги, чем должна отличаться она?

И все же ее щеки горели, потому что он прав. Она ему обещала, что сегодня вечером будет принадлежать ему.

Он повернулся к ней, его лицо не выражало ничего, но в том, как он всем своим громадным телом прижался к ней и Якобу, подсказало Милли, что он на пределе.

— Простите нас. Коляска ждет.

И он даже без разговора повел ее к двери.

Милли пришлось признать, что она оценила брошенные им в их адрес возмущенные и негодующие выражения, но отнюдь не то, что ее пасут так овцу.

— Мой плащ, — запротестовала она.

— В карете полость, — сказал он сквозь стиснутые зубы.

— Откуда ты знаешь? — Она помолчала, разыскивая в толпе мистера Трокмортона и отмечая, что все перешептываются о ней из-под кружевных вееров и лафитников дорогого ликера. — Не во всех наемных каретах есть полости, и я не могу просто уйти без…

Арджент наклонился, приблизив губы к ее уху.

— Послушай я этих гребаных людишек еще минуту, я выпростаю их внутренности прямо на ковер на глазах у всех. Тебе решать.

Милли почувствовала, как у нее округлились глаза, и знала, что все смотревшие на нее подумали, что ее любовник только что прошептал ей на ухо какую-то пошлость или скабрезность.

Как они ошибались.

Ее в его угрозе больше всего потрясла не жестокость. А та горячность, с которой он ее произнес. В его словах мелькнул жар, первый жар, который она услыхала в этом вечно холодном, арктическом голосе. А если тепло всплыло на поверхность, Милли могла себе представить, какой адский огонь бушевал внутри.

— Хорошо, пойдем. — Она крепче сжала Якоба и двинулась туда, где в районе Боу-стрит выстроился ряд наемных экипажей.

Милли прижала перчатку к горящей щеке, холодный воздух подействовал благотворно, а окутавшая темнота удивительным образом принесла облегчение, хотя мысль о бедной Филомене Сент-Винсент тяжелым камнем висела на совести.

— Мама, думаю, лорд Бенчли нанес леди Филомене травму, — взволнованно произнес Якоб.

— Я тоже так думаю, дорогой. Какой злодей! Хочется кому-то рассказать.

Они разошлись с другими театралами в узком переулке, когда Арджент повел их прочь от Флауэр-стрит, где притаилась полицейская карета, а с мостовой отскребали что-то темное.

— Кому ни рассказывай, толку не будет, — сухо произнес он. — Сент-Винсент в своем праве мужа обращаться с ней так, как ему заблагорассудится.

— А я в своем праве женщины выгнать его пинком под… — Она опустила глаза на сына, от усталости уставившегося под ноги. — Колени, — закончила она, решив, что скабрезностей сегодня наслушалась вполне достаточно.

Арджент повернулся и, мрачно нахмурив лоб, раздумчиво произнес:

— Если хочешь, я мог бы…

— Не продолжай, — подняла руку она. Ни разу в жизни она никого не ударила и не собиралась легкомысленно приказывать ему убивать.

Какие бы они ни были плохие, этого они не заслуживали.

Он пожал плечами и остановился рядом с роскошной каретой, запряженной великолепными темных жеребцами.

— Конечно, не наша… — прошептала она.

Его взгляд мог высушить все озера в Камбрии.

— Эта коляска моя, и я уже распорядился уложить в нее рисовальные принадлежности Якоба. И твой плащ.

Хотя в карете не было лакея, кучер спрыгнул вниз и открыл дверь.

— Спасибо, мистер Арджент, — проговорил Якоб, вскарабкавшись внутрь. — Мама, здесь мягко!

Милли запнулась, вглядываясь в синий шелк и бархат внутри с нарастающим ощущением непоправимости. Она почувствовала себя как пресловутая приносимая в жертву девственница. Назад пути не было. С этой стороны преддверие ее мучительного дня к другой стороне. В его царство. Или логово. Арджент казался мужчиной, у которого логово. Навроде тролля или монстра из бульварного романа.

Или дьявола.

Оглянувшись, он заставил ее подать кучеру руку и позволить ему помочь ей войти внутрь.

И она была бы дурой, посмей только помыслить, что у нее есть выбор.

Глава пятнадцатая

Теперь она осталась с монстром один на один.

Или, возможно, через четверть часа, когда их карета выбралась из затора на Боу-стрит, а уткнувшийся в колени Милли Якоб засопел, и только его невинное похрапывание нарушало повисшую между ними тишину.

— Ты знаешь, что мы могли бы дойти пешком, — начала она. — Я живу через улицу, и мы уже были бы дома.

— Мы едем не к тебе домой. Я отвезу тебя в более безопасное место.

Странным образом она об этом уже знала, но ей хотелось услышать, как он сам ей об этом скажет.

— Но ведь Бримтри будут волноваться.

— Я предупредил.

— Разумеется, — фыркнула она. Своевольный мужлан. Господи, по возвращении домой ей предстоит объясняться. О чем он их предупредил? Они в безопасности?

— В твое отсутствие вероятность того, что кто-то еще попытается выполнить заказ, уменьшается, а потому они в большей безопасности.

Милли всматривалась в мужчину, неподвижно сидевшего напротив нее в карете. Внутри не было фонаря, потому только свет с улиц, пробивавшийся сквозь пару щелок в бархатных занавесках, бросал бледные лучики на его застывшую фигуру. Один из них зигзагом тянулся по его глазам, уху и синему шелку, на который он положил голову.

Ее первые впечатления оказались верны — темно-синий фон делал его приводящие в замешательство глаза еще ярче. Как ледник, плавающий в воде. Они казались почти нечеловеческими, чего прежде она не замечала. Словно темнота искала его, а тени врастали в него, признавая своим, а он заимствовал у них силу. Он принадлежал их царству. Царству холодной, жуткой ночи, полной опасности и крови.

— Вы убили мистера Дэшфорта?

— Вы трахались со всеми или только с ним?

Проговорили они одновременно, но его вопрос прозвенел в карете, швырнув ее в небытие.

Потрясенная, Милли задохнулась, как в приступе кашля, и молчала до тех пор, пока не услышала, как всхрапнул сын.

— Я сердечно прошу прощения, — огрызнулась она.

— Вы трахались только с Терстоном или и с Гордоном Сент-Винсентом тоже? Они — шайка распутников, и Гордон Сент-Винсент и его отец, граф, часто устраивают те маскарады, оргиастические сборища, которые вы описали. Поэтому они так много жертвуют театру? Вы платите им натурой… так же, как платите мне?

Милли редко кто поражал так, чтобы она лишилась дара речи. Большинство людей предпочитали выражаться иносказательно, обходя умолчаниями острые углы и непроизносимые в обществе слова. Гнев и отвращение парализовали язык, приковав его к небу, и она могла лишь смотреть в немом изумлении.

— Я вас нисколько не осуждаю, — правильно понял он негодование на ее лице. — Просто разъяснить ситуацию. Очевидно, мы оба далеки от девственности…

— Буду вам признательна, если вы понизите голос. — Она приложила руку в перчатке к уху Якоба, и, хотя тот дернулся, ритм его дыхания не изменился.

Опущенные веки Арджента скрыли его эмоции.

— Признаюсь… мне хотелось их убить, хотя они не сделали мне ничего плохого и не нанесли оскорбления. Хотелось пролить их кровь. Сломать все до единой части тела, которыми они касались вас, начиная с пальцев.

— Не надо. — Милли положила руку ему на колено.

— Поэтому, думаю, я не мог не заключить эту сделку. Вы должны были быть моей. Потому что вы заставляете меня хотеть… — Он сделал паузу, его зрачки бегали, словно он подыскивал слова. — Вы заставляете меня… хотеть.

— Хватит, — прошептала она сценическим шепотом.

Эта его привычка к леденящей кровь и лаконичной честности обескураживала ее. Выбивала из колеи. Ее, живущую среди людей, зарабатывающих, представляя тех, кого давно уже нет. Лицедеев, выражающих свои мысли и желания взятой напрокат из заученных ролей риторикой великих мыслителей и эмоциональных писателей. Изучающих и передающих обстоятельства человеческого существования, а немалую часть этих обстоятельств составлял обман.

Но не у этого странного и несгибаемого мужчины. Он говорил то, что другие не смели. Его необычное бесстрашие было не только физическим, но и эмоциональным. Сдержанный, он отнюдь не был лишен эмоций. И Милли начала понимать, что он делился с ней своими переживаниями как со своей.

Мужчина, который не лгал. Не льстил, не соблазнял и не использовал.

Неужели такой мужчина действительно существует?

— Я вас расстроил, — заметил он. — Может, обвинением в том, что вы проститутка?

Милли посмотрела на него, огорчившись главным образом потому, что не могла честно этого отрицать.

— Это не ваше дело, но я скажу с полной уверенностью, что до сегодняшнего вечера я никогда не знала этих отвратительных людей.

— Вам, кажется, понравилось в их компании, — мрачно глянул он из-под насупленных бровей. Чем, видимо, хотел показать, что не верит ей.