— Пожалуйста, мама!

Милли глянула на Якоба, а затем, наконец, на Арджента, чье лицо было непроницаемым, словно бы вырезанным из камня. Хотел он, чтобы она осталась, пойдя навстречу ожиданиям? Или хотел отвезти домой и взять то, что она должна ему?

Она не могла сказать. Он не давал ей никаких намеков.

Как ей поступить?

Какая-то часть ее хотела, чтобы очаровательный Бентли Драмл вернулся. Он был таким экспрессивным, таким дружелюбным и интересным. А было ли это интересно? В любом случае, когда они танцевали, он буквально ее нес, и хотя заставлял нервничать, она его не боялась.

Какой она была дурой.

И каким он был прекрасным актером.

— Полагаю, нам придется остаться надолго, чтобы сделать свое присутствие заметным, — согласилась она. — А все, что приготовила миссис Бримтри, уже остыло.

Якоб скорчил гримасу.

— О, замечательно! Тогда я просто пойду, проверю, все ли готово, пока вы… займетесь вашим туалетом.

С этими словами он выскочил за дверь с впечатляющей для своих размеров быстротой.

Милли глянула на свое отражение в одном из многочисленных зеркал на туалетном столике и поморщилась. Вид у нее ужасающий. Искусная подводка Хасана потекла от слез испуга, а потом облегчения.

— Боже, я ужасно выгляжу.

Склонившись над туалетным столиком, она уткнулась лицом в ладони, пока две маленьких руки не обняли ее за талию.

— Мама, это просто пятна, мы поправим.

Милли погладила сына, и ее грудь преисполнилась любовью и еще большей благодарностью за то, что в этот вечер его миновала страшная участь.

— Я поправлю. Почему бы тебе не собрать свои вещи, и у меня будет послушный мальчик?

— Да, мама, но давай быстрее. Я хочу есть.

Он полез в свой угол и начал тщательно собирать художественные принадлежности.

Повернувшись к зеркалам, Милли поправила фитиль в лампе, осветившей ее красные глаза и удрученную осанку. Когда она потянулась за своей пудрой, руки ее дрожали. В зеркале ее встретил взгляд пары немигающих голубых глаз. Он по-прежнему молчал, потому взяв пример с него, она, дабы овладеть собой, привычными, как дыхание, движениями принялась за макияж.

Казалось, ее взгляд метался ошалелой комнатной собачонкой, а он держал поводок и как неоспоримый хозяин каждые пару секунд обращал ее внимание не себя.

— Мне не нравится, когда так смотрят, это невежливо.

— Разве вам непривычно, что люди на вас смотрят? — Его глаза неотрывно следили за ее рукой, накладывавшей новые румяна.

— Правда, мама, люди на тебя все время смотрят, — поддакнул Якоб из своего угла.

Возможно, хватит ей уже поощрять своего любимчика говорить все, что у него на уме.

Когда она кистью рисовала подводку, жидкая сурьма приятно холодила ее горячие распухшие веки.

У нее никогда не получалось так хорошо, как у Хасана, а дрожащие руки еще больше затрудняли дело, однако в конце концов ей удалось провести сносную линию и накрасить ресницы. Пурпурная помада превратила ее рот в розовый лепесток. Закончив, она встала и сняла платок, накинутый на свой костюм шестнадцатого века.

Арджент поднялся вслед за ней, и когда он встал, его плечи заполнили пространство. Как в эту гримерку помещался еще кто-то, кроме него — мужчины такого размера? Ей от него не уйти. Не посмотреть ему в лицо.

Он был таким высоким. Его рост отдалял его от всех, заставляя его смотреть на них сверху вниз, как гора на холмы.

И скоро она будет под ним.

В ней пробудилось что-то теплое и влажное. Что-то до этого самого мига спящее, а, возможно, до сих пор никогда и не существовавшее. До него…

— Мама, я готов.

Слава богу.

Она взяла Якоба за руку.

— У тебя холодные руки, — хихикнул он, — даже сквозь перчатки.

— Прости, коханый, — рассеянно пробормотала она, продолжая тем не менее тащить его к двери.

Ее руки и ноги были холодны, будто вся кровь ушла из них, устремляясь к колотящемуся сердцу и пульсируя в ушах. Большой убийца без всяких предложений с ее стороны последовал за ними по коридору, и хотя она знала, что он на нее работает, холодок пробегал по спине, когда позади нее шел такой мужчина.

А актеры и рабочие сцены, выказывая беспокойство и радость, перестали расспрашивать о ней и Якобе, но затем потребовали всю историю. Она отговорилась, пообещав поведать все позже и всячески стараясь не возмущаться их любопытством.

Милли остановилась у двери, ведущей со сцены на покрытую ковром лестницу в парадное фойе. Она глубоко вдохнула и прилепила улыбку к губам, однако на глаза та натянулась с мучительным усилием.

Они не задержатся надолго, подумала она, входя в дверь. Ковры под ее ногами были мягки и беззвучны, хотя от темно-красного цвета, когда-то казавшегося прелестным, грозила разболеться голова.

Бросив взгляд поверх темных перил с золотым орнаментом, Милли заметила, что некоторые из актеров спектакля уже здесь. Ринд, высокий и красивый Отелло ее Дездемоны, выделялся как черный, поджарый волк в загоне, полном пушистых блеющих овец.

Он представал вдвойне хищником, целуя каждую лилейно-белую перчатку и пленяя каждую безжизненную даму забавным комплиментом и дерзкой улыбкой. Ее ближайшая подруга Джейн ловко уклонялась в углу от шаловливых рук их мужей при помощи чаши для пунша и закусок.

Милли с трепетом посмотрела на них. Словно сверкающие бабочки, благородные великосветские дамы порхали в вихре из шелков, шифонов и притворства. Их щегольской эскорт в дорогих черных костюмах, а их руки в белоснежных перчатках мелькают с проворством крыльев мотылька.

Что, если в толпе внизу кто-то желал ее смерти?

Конечно, Чарлз Доршоу заключен в тюрьму, но он наемник. Второе покушение на ее жизнь за столько же недель. И ее жизнь превратилась в это? Теперь каждый поклонник и театрал будет подозреваемым врагом? Под маской приличия она искала злобу.

И для чего? Кому выгода от ее смерти?

Она вздрогнула от внезапной бури аплодисментов, и быстро заморгала, поняв, что все собрание обратило на нее восхищенные взоры. Ее объявили.

Это была ее реплика.

Разжав жесткие, холодные пальцы, смертельной хваткой схватившие перила, она подняла руку и помахала, надеясь, что тепло и радость, которые она силилась сообщить улыбке, не покажутся столь непрочными, как были на самом деле. Добавив к выражению лица немного скромности, она спустилась по лестнице, схватив как спасательный круг руку Якоба.

Арджент шел всего в шаге за ней, и она размышляла о том, сколько людей на самом деле смотрели только на его холодные, жестокие и импозантные черты. Узнал ли его кто-нибудь? И если узнал, не потому ли, что нанял его, чтобы ее убить?

Глава четырнадцатая

Услышав, как мистер Трокмортон произнес ее имя, Милли судорожно проглотила кусок краба, который передал ей сын, и провела языком по зубам, чтобы убедиться, что пища к ним не прилипла. Изобразив улыбку, она повернулась к режиссеру, с удовольствием честя его про себя, как портовый грузчик. Она изнурительных полтора часа проторчала на вечеринке. И была уверена, что на самом деле встретила всех, всем улыбнулась, каждого похвалила и ценой неимоверных усилий воздержалась от вопроса: нет ли у кого из них причин желать убить ее и похитить Якоба.

Ее щеки горели, и она боялась, как все заметят, что они дергаются от напряжения. Она только улучила минутку перекусить, а потому почему бы им не оставить ее в покое?

Кристофер Арджент, как всегда загадочный, весь вечер не отходил от нее ни на шаг и почти не разговаривал, исключая краткие ответы на сыплющийся на них со всех сторон град вопросов. Все, начиная от ее коллег по сцене и вплоть до маркизы Вултертон, хотели знать, кто ее новый компаньон. Кто-то из скандинавской знати? Ирландец? Из нуворишей промышленного купечества? Или, того хуже, американец?

Ловко отбиваясь вместе с Арджентом от расспросов, Милли сама изо всех сил старалась не задать несколько навязчиво вертевшихся в голове вопросов о том, например, не нанимал ли на днях кто-нибудь из них одного или двух убийц? Хотя, возможно, люди высшего общества для подобных сделок пользовались услугами недобросовестных адвокатов, навроде мистера Дэшфорта, поэтому вероятность того, что они узнают мистера Арджента, была весьма невелика.

Трокмортон напомнил ей французского бульдога, с неизменным энтузиазмом крутившим подле нее своим круглым, приземистым телом.

— Милли, дорогая, я хочу представить вас самыми важным людям, с которыми вам когда-либо приходилось водить знакомство.

И, взяв шампанское у лакея, держащего несколько хрустальных бокалов на серебряном подносе, потянул ее за локоть к двум парам.

Необычайно высокий и очень худой джентльмен с волосами оттенка меда и глазами цвета сумеречного неба передал шампанское маленькой темноволосый женщине с экзотическими кошачьими чертами.

Мистер Трокмортон указал на них и прошептал за своей унизанной кольцами рукой:

— Лорд и леди Терстон, граф и графиня Терстон. Пожалуйста, будьте с ними полюбезнее, поскольку лорд Терстон давнишний благодетель театра.

Привычная к подобным вещам, Милли кивнула. Половина ее работы как актрисы, казалось, состояла в том, чтобы очаровывать потенциальных меценатов.

— А как насчет двух других? — прошептала она.

— Виконт Бенчли и его жена. Лорд Гордон Сент-Винсент, виконт Бенчли, младший брат леди Терстон. Он печально известный потаскун и в долгах как в шелках до поры, пока не унаследует графский титул и состояние отца. На него не обращайте внимания, если только леди Терстон не сочтет это необходимым.

— Ясно, — кивнула Милли, с тоской обернувшись на стол, сначала посмотрев на сына, рядом с которым стоял вечно настороженный Арджент, а затем и на еду. С заготовленной заранее улыбкой она подняла невидимый занавес и начала играть свою роль.