На столе у кресла, стоящего ближе к камину, она увидела наполовину пустой графин с бренди; кроме того, рядом стоял бокал с тем же напитком. На подлокотнике кресла лежала открытая книга. Она поняла, чем занимался граф, когда услышал, как она проходит мимо.

На Элизабет были атласные домашние туфельки персикового цвета в тон платью, у нее была легкая походка. Значит, граф нарочно оставил дверь библиотеки открытой, чтобы услышать, когда она пройдет мимо.

Остановившись у камина, она слегка нахмурилась и повернулась к нему лицом:

— О чем вы хотели поговорить со мной, лорд Торн?

Натаньел подумал: наверняка она даже не понимает, какой у нее величественный вид, когда она вот так освещена пламенем. Вся ее поза так и дышала величием. Интересно, кто предки этой юной особы? Натаньел готов был поставить на кон свою репутацию, что среди них имелась какая-нибудь герцогиня или графиня! Может быть, отец Элизабет, о чьей любви к бренди она только что рассказывала, — незаконнорожденный отпрыск какого-нибудь родовитого джентльмена?

Каждый день словно окутывал прошлое Элизабет новыми тайнами. Она стала загадкой, к которой Натаньела влекло все сильнее.

Элизабет настороженно следила, как Натаньел тихо закрывает за собой дверь и подходит к ней. Он остановился совсем рядом.

— Элизабет…

От его негромкого, хрипловатого голоса холодок пробежал у нее по спине. Сладкая дрожь, распространявшаяся изнутри, вызвала румянец у нее на щеках. Глаза ее заблестели, а губы пересохли, и она провела по ним кончиком языка, чтобы увлажнить. Ну а тело…

Оно дало себя знать в тех местах, о которых она говорила лишь с сестрами, да и то шепотом: соски отвердели, внизу живота она снова почувствовала тяжесть, а между бедер снова стало жарко и влажно.

Она посмотрела на графа снизу вверх из-под длинных ресниц:

— Милорд…

Неужели ее голос может становиться таким тихим и хриплым? Натаньел понял, что больше не в силах противиться искушению. Он поднял руку и осторожно коснулся завитка волос у нее на виске: он ощутил покалывание в кончиках пальцев, когда они соприкоснулись с ее нежной, шелковистой кожей.

— Мы говорили о том, почему я выпил сегодня несколько бокалов бренди…

Она испуганно захлопала длинными ресницами:

— В самом деле?

— Да, — ответил он, едва заметно улыбнувшись. — Элизабет, вы хоть понимаете, какое действие оказываете на меня?

Ее нежная шейка дернулась — она проглотила подступивший к горлу ком.

— Д-да… наверное, — храбро ответила она.

Натаньел усмехнулся, но, как ей показалось, без всякой радости.

— А вы понимаете, сколь неподобающе подобное влечение?

Элизабет тут же ощетинилась:

— Милорд, по-моему, вы меня оскорбляете!

— Какого черта вы до сих пор так обращаетесь ко мне? Мы давно уже перешли ту грань, за которой вам следует называть меня Натаньелом, и никак иначе! — объявил он, глядя на нее в упор.

— Это неприлично… — робко возразила она.

— А это еще неприличнее!

Он сжал ее в объятиях и впился в ее губы яростным поцелуем. Он много часов подряд сгорал от желания снова поцеловать Элизабет — и сейчас наконец воспользовался тем, что держал ее в своих объятиях. Куда подевались его всегдашние мягкость и деликатность? Его губы обходились с ней жестко и властно! Он набросился на нее, как ураган, который все сметает на своем пути. И ей оставалось лишь одно: прильнуть к его широким плечам. Весь окружающий мир как будто исчез, и остался только его страстный, требовательный поцелуй. Элизабет показалось, что она сейчас задохнется. У нее перехватило дыхание; ее всю обдало жаром, во всем мире для нее остались только губы Натаньела и его сильные, нежные руки, которыми он прижимал ее к себе… Руки ласкали нежные изгибы ее спины, спустились к ягодицам и захватили их в плен.

Вдруг он оторвался от нее, тяжело дыша; затем его губы двинулись вниз по ее стройной шее. Она инстинктивно выгнулась ему навстречу, подставляя себя его жарким ласкам. Ей показалось, будто она горит в огне. Вскинув руки, она сделала то, о чем давно мечтала: принялась перебирать пальцами его густые золотистые кудри. Когда его ладонь коснулась ее груди, а губы добрались до полоски обнаженной кожи над вырезом платья, она затрепетала.

— Элизабет, какая вы красавица! — хрипло прошептал он.

Его жаркое дыхание ласкало ее воспаленную кожу. Он ловко расстегнул на ней платье, спустил корсаж и рубашку, и его жадному взгляду предстала ее обнаженная грудь. Он захватил губами набухший розовый бутон соска и принялся ласкать его языком. Элизабет застонала от удовольствия. Ничего более приятного Элизабет в жизни не испытывала!

Она не могла даже подумать о том, чтобы отказать ему и себе в чувственном наслаждении! Поэтому она не сопротивлялась, когда граф подхватил ее на руки и, пронеся через всю комнату, бережно уложил на кушетку, стоящую у окна. Затем он ненадолго выпрямился, сбросил с себя жилет и сорвал через голову рубашку. Его грудь по-прежнему была перевязана; мускулистые плечи золотились в пламени свечей. Он опустился на колени рядом с кушеткой и посмотрел на нее глазами полными желания. Глубоко вздохнув, он снова занялся ее грудями. Не сводя с нее жаркого взгляда, он ласкал чувственные полушария.

Элизабет дрожала и стонала от прикосновений его пальцев, губ и языка.

— Натаньел…

— Да, Натаньел! — хрипло ответил он. — Элизабет, назови меня так еще раз!

— Натаньел… — с трудом повторила она, пока его губы обследовали впадинку между ключицами, стройную шею, нежные мочки ушей. Затем он снова захватил в плен ее губы. От его пламенного поцелуя в ней снова поднялась волна жара.

Элизабет принялась гладить его мускулистые грудь, спину и плечи. Она совершенно забылась от его поцелуев и получала наслаждение от его теплой кожи, от бугристых мускулов, которые напрягались от прикосновения ее ласковых пальчиков, от завитков шелковистых волос на груди, которые щекотали нежную кожу вокруг ее сосков.

Натаньел оторвался от ее губ и, не сводя с нее жаркого взгляда темных глаз, охватил ладонями ее бледное лицо.

— Элизабет, ты — само бесстыдство, само искушение! — пробормотал он. — Ты — омут, в который хочется прыгнуть с головой!

Синие глаза удивленно расширились.

— Но ведь я ничего не…

— Тебе и не нужно ничего делать; ты искушаешь самим фактом своего существования, — глухо проговорил он, чувствуя, как все больше растет его возбуждение.

— Но…

— Видишь, как сильно я тебя хочу! — Он схватил ее за руку и поднес к отвердевшему, пульсирующему символу своего возбуждения. Дышал он часто и неглубоко; когда же ее пальцы коснулись его жезла, он испустил стон. Он сразу понял, что одними ласками дело не ограничится. Ему нужно больше… Ему нужно все!

— Потрогай меня! — взмолился он, расстегивая панталоны и выпуская свой жезл на волю. Он взял ее руку в свою и вложил его в ее ладонь, а затем показал, как его нужно сдавливать и гладить.

Элизабет в жизни не испытывала такой радости. Мужское достоинство Натаньела напомнило настоящий жезл в бархатном футляре!

По его телу пробежала дрожь, когда она легко провела большим пальцем по чувствительному кончику. Она подняла на него вопросительный взгляд, и ее глаза тут же изумленно расширились. Он нагнулся и позволил ей гладить себя, хотя ее смелые ласки напоминали сладкую пытку. Лицо его побагровело.

— Тебе больно? — прошептала она, отдергивая руку.

— Господи, нет! — простонал он в ответ. — Не останавливайся, Элизабет! — взмолился он, обхватив пальцами ее руку и показывая, какие ритмичные движения надо делать.

Чуть отстранившись, Элизабет спустила ноги на пол и стала ласкать его уже самостоятельно. Она чувствовала, что он не сводит страстного взгляда с ее обнаженных грудей. Она выпрямилась, чтобы посмотреть на символ его мужественности, который так приятно было ласкать… Он был красив, по-настоящему красив, и очень велик!

Потом на конце жезла выступила капля жидкости. За первой последовала вторая… Жидкость увлажнила ей пальцы. Она облизнула губы. Ей вдруг захотелось…

Повинуясь непреодолимому порыву, она соскользнула на пол, встала на колени, опустила голову и лизнула солоноватую жидкость, пробуя ее на вкус. Он снова застонал от удовольствия.

— Боже правый! — с трудом воскликнул Натаньел, чувствуя, как его с головой накрывает волна неведомого прежде наслаждения. Оно вызывалось и зрелищем стоящей на коленях Элизабет с обнаженной грудью, и прикосновениями ее жаркого, влажного языка, который ласкал его член. Наконец, она целиком взяла его в рот. Его возбуждение росло еще и потому, что он понимал: она действует чисто инстинктивно. Ее неопытные ласки оказались слаще заученных движений куртизанки.

Зарывшись пальцами в темные кудри Элизабет, он полностью отдался наслаждению, которое она так бескорыстно ему дарила. Он выгнул спину, стиснул зубы и сдался на милость ее чувственных, ласковых губ и рта.

Неизвестно, до чего бы они дошли, если бы Натаньел вдруг не услышал в коридоре голоса тетки и Летиции. Он не знал, как повел бы себя, если бы им не помешали. Возможно, он лишил бы ее невинности в полном смысле слова; возможно, он и сам бы потерял всякое самообладание, чего, впрочем, отчаянно жаждал. Он не помнил, чтобы когда-нибудь раньше так же терял власть над собой и отдавался на милость женского рта и рук. Он надеялся, что сумеет вернуть хладнокровие, пока не стало слишком поздно.

Отпрянув, он обхватил ладонями лицо Элизабет. Она подняла на него чуть косящие глаза. Очевидно, она совершенно забылась и не слышала, что в коридоре кто-то есть.

— Мы не одни, — хриплым шепотом предупредил ее Натаньел.

Она ошеломленно зажмурилась, а затем огляделась, словно ожидая увидеть незваных гостей совсем рядом. Убедившись, что никто не нарушил их уединения, она посмотрела на него потемневшими глазами.